Яранцев Владимир Николаевич

Родился 14 ноября 1958 года городе Калинине (ныне — Тверь). Живёт в Новосибирске.

Окончил Гуманитарный факультет Новосибирского государственного университета по специальности «филология». Преподавал там же.

Кандидат филологических наук. С 2002 по 2014 годы возглавлял отдел критики в журнале «Сибирские огни».

Литературную деятельность В. Яранцев начал в 1966 году. Публиковался в журналах «Сибирские огни», «День и ночь», «Урал», «Гуманитарные науки Сибири», в еженедельниках «Литературная газета» и «Литературная Россия», альманахе «Складчина».

Член Союза писателей России. Один из ведущих современных сибирских критиков и литературоведов. В многочисленных статьях Владимир Яранцев поднимает острые проблемы текущего литературного процесса, также пишет и об истории литературы. Публикует рецензии на книги. Выступает на на различных конференциях, посвящённых литературному процессу.

В 2008 году увидел свет его первый сборник статей и эссе под названием «Ещё предстоит открыть…» Основная часть книги посвящена сибирской литературе периода с 1920-х по 2000-е годы. Среди героев – Владимир Зазубрин, Елизавета Стюарт, Лидия Сейфуллина, Аркадий Кутилов, Василий Дворцов, Александр Денисенко, Владимир Берязев и другие.

Две следующие книги были посвящены Владимиру Зазубрину и Вивиану Итину, исследованием творчества которых Яранцев давно и плотно занимался. Эти издания подробно раскрывают малоизвестные страницы жизни двух знаменитых и очень противоречивых сибирских литераторов периода Октябрьской революции и Гражданской войны.

В 2022 году вышла книга «Яновский: Человек эпохи «Сибирских огней». Это исследование посвящено жизни и творчеству литературного критика и историка сибирской литературы Николая Яновского, чей труд оказал большое влияние на литературный процесс в Сибири второй половины XX века и восстановление целостной картины развития сибирской литературы XIX – начала XX веков. В книге представлены биография и творчество этого литератора, показаны этапы становления Яновского как ведущего критика Сибири.

В 2023 году Владимир Николаевич выпустил книгу «Жизнь неслучайного писателя», посвящённую биографии литератора Всеволода Иванова.

Яранцев также выступил составителем книги «Литературные диалоги. (Переписка Н.Н. Яновского с В.П. Астафьевым. 1965-1991 гг.)».

Творчество:

(Фрагмент из очерка «“И мне хотелось всё понять и плакать…” Несколько этюдов о поэзии М. Вишнякова»)

О чем писать сибирскому поэту, как не о природе? Но не в плоскости пейзажей и натюрмортов. Сибирская муза не терпит отстраненности, ленивой кисти, равнодушного взгляда, не может быть она и внеполитичной и вненациональной. Если уж взялся писать о Сибири — осознай свое природное и духовное родство с ней. Почувствуй в себе течение травяных и древесных соков, птичью высь и конскую прыть, ощути на губах вкус степных солончаков и пыль от овечьих отар и верблюжьих караванов, угадай трепет своего славяно-сибирского сердца, напитанного всем этим неброским богатством. И только тогда садись писать. Впрочем, тогда писать за тебя будет сама природа, с которой сибирский поэт сумел себя отождествить.

Кедр и береза

Такую поэтическую метаморфозу испытал, как видно, и Михаил Вишняков, когда ощутил в себе дар поэта Сибири. Кедровым посохом увиделся ему этот дар, о чем он поведал в одноименном стихотворении, открывающем книгу. «Фамильное родство» с «веткой жизненного древа», пробивающегося «напряженным словом», определила и характер поэзии М. Вишнякова — «резкий и бессломный в столице и в степной глуши». Отныне кедр кажется олицетворением поэтического вдохновения, его породы, запаха, роста, самой души и плоти поэта.
Невольно вспомнишь пушкинского «Пророка», чью природу изменил библейский шестикрылый Серафим. И когда читаешь строки: «Прислушаюсь — кедровый посох постукивает в тишине», понимаешь их по-своему. Веришь, что душевный и словесный строй стихов М. Вишнякова определяет вошедший в саму его плоть символ сибирской земли — мощный, сурово-красивый, полный жизненных соков, щедро плодоносящий кедр.

«Водвинутый» диковинным сибирским Серафимом в «отверстую» грудь поэта этот кедровый дар позволяет ему видеть, понимать, осязать многое. Особенно впечатляет способность поэта ощущать «дольней лозы прозябанье», то есть рост, силу, мужание сибирско-забайкальской флоры: деревьев, трав, цветов. Он сердцем чувствует, «как больно первому листу \ в конце сибирского апреля \ пить голубую мерзлоту \ и зябко помнить о метели». Удивительный образ «солнечных заноз»-«жилок», которые зудятся под зеленой кожей этого листа говорит о поистине пророческом даре проникновения в живую суть природы.

Необычен и образ июня, «набродившего березами, вербами, хмелем телесным избытком цветов и некошеных трав». Поразителен и вишняковский «даурский багульник». Его корни «как пахари трудятся», «живучий, колючий, упрямый кустарник» он олицетворяет подлинно сибирскую породу: «Задача не просто вцепиться и выжить, \ задача — так буйно и ярко цвести». Если лист, растение, цветок — образ души, рождающегося плода-слова, то дерево, древо, воплощает в себе мудрость дальновидения творца, русского по происхождению.

Именно поэтому главное дерево здесь — береза. Березовые образы — как черно-белая метаморфоза кедровой поэзии М. Вишнякова. Живым, дикорастущим, меняющимся на глазах, им часто тесно в рамках традиционного типажа есенинской березы-девушки. У него это и «чернокорые березы из Нерчинского завода, \ как декабристские жены, светло стоят вдоль дороги», и образ провинции, спящей «глубоко, но обманно, \ как белое тело березы в коре», и «крест из мореной березы», который внуки поставили своей бабушке-кержачке. Береза у поэта может быть «ревнивой», «неспокойной» и даже «горбатой». Из нее могут делать «березовые доспехи» древнерусские воины, приносящие «жертвенную требу» — «девушку семнадцатой весны», но она же глубоко ранима, и поэт «забинтовывает» потом туманом.

Березой хрустит ноябрьский мороз, ею пахнут майские губы влюбленных, из нее строятся для них шалаши. Она также дает дополнительный вкусовой эпитет «шумной весне» и березовый привкус образу августовской вселенской ночи: «Эти белые плечи берез \ отцелованы в ночь звездопада». А «рощица тонких берез» может дать жизнь целому стихотворению «Березы Монголии», где играют роль и самих себя — деревьев с трудной приживаемостью в горах, кочевьях и песках Гоби, и людей — русских эмигрантов, которым «снится иной бережок». И только березы, по-сибирски рифмующиеся с «морозами» могли подвигнуть смекалистый ум поэта на нестандартный эпитет: «Старославянский снежок».

(Фрагмент из книги «Зазубрин»)

Жизнь Владимира Зазубрина — непрестанная смена места, фамилии, профессии. Время подгоняло его, он — время. Можно ли сказать, что к сентябрю 1937 года, когда он был «изобличен» и расстрелян, В. Зазубрин достиг предела «сменяемости» и идти дальше — писать, творить, жить — он уже не мог? Версий и догадок можно строить много. Например, что со смертью М. Горького, единственной опоры после многочисленных катастроф его жизни, он был готов на все. Понятно, что большинство предположений о жизни и судьбе В. Зазубрина останутся таковыми. Ибо слишком мало документов, свидетельств, писем, мемуаров о нем, чтобы составить исчерпывающее жизнеописание. Отсюда и распространенная точка зрения на проблему зазубринской биографии: «Сам писатель обычно избегал говорить на эту тему. Поэтому точно воссоздать во всех деталях его биографию не представляется возможным», — пишет один из близких знакомых писателя Федор Тихменев.

Тех материалов, что имеются, достаточно лишь для написания biografie romancee. То есть такой, какой она могла быть, какой ее можно увидеть. Почувствовав эпоху Зазубрина, среду его обитания, динамику порывов в надежде обрести свое подлинное существование.

Итак, в соавторстве с эпохой, отправимся в трудное, но интересное путешествие в мир Владимира Зазубрина.

О чем рассказала анкета

Зазубрину довелось родиться и жить в самую, может быть, загадочную эпоху в истории России. В год его рождения — 1895-й — вступил на престол Николай II по прозвищу «кровавый», начинался расцвет символизма, во всем видевшего тайны, загадки, шарады, учившего за феноменами видеть ноумены. Хотя, противореча себе, уделял этим самым феноменам, особенно в телесном их выражении, неприлично много внимания. Валерий Брюсов уже написал свое знаменитое: «О, закрой свои бледные ноги!», а К. Бальмонт «Чуждый чарам черный челн». Леонид Андреев, с которым будут сравнивать Зазубрина, еще только оправился от попытки самоубийства. Лев Толстой, без влияния которого Зазубрин не обойдется, шлифует свое «Воскресение», еще не зная, что его Нехлюдов последует в Сибирь, где уже побывали И. Гончаров, В. Гаршин, В. Короленко и А. Чехов и куда будут ссылать большевиков, будущих соратников, гонителей и расстрельщиков Зазубрина. И где сам он найдет жену, новую фамилию, славу, а главное, веру в себя, в литературу, в людей.

Он настолько хорошо, естественно, полно, всей душой войдет во все сибирское, в сибирский контекст, что крайне неохотно будет вспоминать свою предыдущую жизнь. В 1922 году, перед началом его работы в «Сибирских огнях», ему придется заполнить анкету «Всероссийской переписи членов Российской коммунистической партии (большевиков)». (В архиве она предстанет в виде копии, снятой в 1924 году — еще одна загадка-«зазубринка».) Дотошная, как все коммуно-большевистские анкеты, она будто по словечку вытягивает из вчерашнего «бело»- и «красногвардейца» сведения о том, что осталось позади в его 26-летней жизни.

«Фамилия?» — строгим голосом чекиста спрашивает анкета. «Зубцов-Зазубрин», — отвечает, будто в нерешительности, автор романа «Два мира», еще только привыкающий к своей новой, «красной» фамилии. Но еще не забывший ту, с которой совсем недавно служил А. Колчаку. Что «разговорный язык» — русский, можно было бы и не спрашивать после всесоюзной славы «первого советского романа». А вот на вопрос, «на каких языках, кроме того, свободно говорите», Зазубрин неожиданно отвечает: «немецкий». Где и как мог выучить язык автора «Капитала» уроженец провинциальной Пензы и житель глухой Сызрани? Если в пензенской гимназии, то там он проучился всего год (1906-1907). В сызранском реальном училище? Но программа и уровень обучения там явно не сравнимы с гимназическими. От отца, сосланного из Пензы в Сызрань «под гласный надзор полиции» за принадлежность к местной РСДРП? Но об особой близости отца и сына нет никаких свидетельств. Тем более что, как пишет сестра Зазубрина Н.Я. Каботова, Яков Николаевич постепенно «от революционной работы отошел», сосредоточившись на рутинной работе «частного поверенного». «После Октября служил в коллегии защитников», а с 1918 года он и вовсе «стал жить отдельно от семьи».

А может быть, учителями «революционного» языка выступили, как пишет исследователь из Ульяновска Г. Федоров, «активный работник Сызранской организации РСДРП» К.Г. Мясков или «присланная (?) из Петрограда» в Сызрань в 1913 году А.И. Никифорова? Деятель высокого ранга (за границей «жила в семье Ленина» 21 день), член ЦК, она была с Зазубриным довольно близка. Высланная в Сибирь за свою подпольную работу, она вела с юным большевиком переписку. При обыске 8 апреля 1915 года у Зазубрина нашли ее письмо, где она с ним на интимное «ты»: «Больше всего я надеюсь на тебя, на твою энергию, предприимчивость, на тебя как на организатора или человека с инициативой». Уж не было ли романа между нею и «смешным мальчиком», как называла его наперсница Ленина, которому к весне 1914 года (времени ее ареста) было 17 лет — возраст самый романтический, а время года самое сердечное? Тем более что сослана она была в Канский уезд Красноярской губернии. А именно там наконец-то решится перебежать к красным он, подпоручик колчаковской армии Владимир Зубцов, которого без всяких разговоров могли бы запросто ликвидировать местные партизаны. Но, как пишет В. Боровец в книге «Зазубринские костры», о нем узнали бывшие ссыльные революционеры, друзья А. Никифоровой, поручившиеся за него. Надеялся ли он на это, решаясь на побег, был ли у него давно обдуманный план, чаял ли он встретить свою дорогую знакомую, некогда неравнодушную к нему — обо всем этом сейчас можно только предполагать. И небезосновательно, если иметь в виду авантюрный склад ума Зазубрина, его романтическую внешность, решительный характер, дерзкие планы и мечты. Есть, правда, одно мимолетное упоминание о «невесте» Зазубрина, Зинаиде Лазаревне Юрковской, в полицейском протоколе обыска декабря 1914 года. Но, кроме этого, не очень надежного источника (она здесь названа «З. Лазаревой-Юрковской»), других свидетельств об этой «невесте» Зазубрина нет. В конце концов в экстремальной обстановке возможного ареста он мог на ходу придумать эту «невесту».

Однако поводом для тщательного изучения немецкого языка могла послужить и Первая мировая война, и возможный призыв на российско-германский фронт. Там он мог агитировать на языке оригинала за революцию «против кровавой монархии», за «демократическую республику» и «социал-демократическую партию» не только сызранцев и не только русских, но и немецких солдат. Для порывистого Зазубрина, глотателя романов М. Рида и Ж. Верна, мечтавшего «о путешествиях, о бегстве в прерии Америки» (Г. Федоров), это не было бы удивительным. Впрочем, выучить язык друзей-врагов он мог и в 1917 году в Павловском юнкерском училище и в 1918-1919 гг. в Оренбургском, затем Иркутском военных училищах. Или даже в бурные 1920-21 гг., когда работал в агитационном отделе 5-й Красной армии и газете «Красный стрелок».

Библиография:

Собственные книги автора:

Яранцев, Владимир Николаевич. Ещё предстоит открыть… : статьи, эссе. — Новосибирск : Сибирские огни, 2008.
Яранцев, Владимир Николаевич. Зазубрин : человек, который написал «Щепку» : повесть-исслед. из времен, не столь отдал. — Новосибирск : Новосибирск, 2012.
Яранцев, Владимир Николаевич. Вивиан Итин. Гражданин Страны Гонгури. Петербургское повествование. — Новосибирск : Новосибирск, 2018.
Яранцев, Владимир Николаевич. Яновский. Человек эпохи «Сибирских огней» : повесть-исследование о сибирских литераторах, сибирской литературе, «Сибирских огнях» и литературных заботах главного литературного критика Сибири. — Новосибирск : Свиньин и сыновья, 2021.
Яранцев, Владимир Николаевич. Всеволод Иванов. Жизнь неслучайного писателя. — Москва : Молодая гвардия, 2023

Участие в коллективных сборниках: