Нижеследующую, в некотором смысле странноватую историю восстанавливаю по памяти. Руководствуюсь, в частности, услышанными в своё время рассказами нашего общего близкого друга писателя Владимира Сапожникова (1922 – 1998), человека одного с Николаем Николаевичем фронтового поколения. Владимир к тому же был ментально погружён в перипетии организационных тонкостей, присущих мощной, многослойной и довольно скрытной идеологической организации — именно так в советские времена выглядел Союз Писателей СССР. «Министерство литературы» — с вызовом отзывался о СП неустрашимый оппонент бюрократической верхушке Сапожников (и не он один). К рассказам Владимира, много обо всём этом знавшего, я относился с доверием: других достоверных источников практически не было.
Публикуемые сведения отчасти скорректированы и ни в одной подробности не опровергнуты отрывочными репликами самого Николая Николаевича.
В начале 50-х годов XX века судьба готовила крупную перемену в жизни главного редактора периферийного (хотя и небезуспешно претендовавшего на статус всесоюзного) литературно-художественного и общественно-политического журнала «Сибирские огни» Саввы Елизаровича Кожевникова. Его кандидатуру рассматривали на предмет назначения собственным корреспондентом «Литературной газеты», одного из ведущих и популярных советских еженедельников. в Китайской Народной Республике.
Новое назначение можно было рассматривать, как знак повышения в управленческой иерархии. Совсем недавно коммунистические войска Мао Цзэдуна победоносно вступили в столицу страны, была провозглашена Китайская Народная республика, дружественные отношения с которой следовало поддерживать всеми возможными средствами. После обмена визитами партийно-правительственных делегаций печать коммунистических партий – на первом плане.
Благодаря главному редактору Савве Кожевникову возобновленные после войны «Сибирские огни» заметно поднялись. Но это не всё, на что способен старый член партии, видный публицист и организатор литературной жизни — так считали в идеологическом аппарате высшего партийного руководства, в Москве, в чьём ведении находились как пополнение состава номенклатурных списков, так и кадровые перемещения по строчкам этих должностных горизонтов.
Близился переезд сибиряка в Пекин. Самая пора была подумать о том, кто может сменить Кожевникова на посту руководителя пестуемого им журнала. Казалось бы, выбор не слишком сложен. После войны ведь люди в творческой среде — как и везде, впрочем — росли быстро и, по большинству, качественно. Потому что очень хотелось и очень старались.
К отбору претендентов идеологическое руководство подходило чрезвычайно серьёзно. Человек, доносящий в массы предначертания партии, должен быть просвечен идейно и биографически во всех направлениях, со всех позиций.
Кандидатуры, подобранные инстанциями, казалось бы, основательно обсуждённые, взвешенные и подготовленные к заочному прохождению своеобразного кадрового конкурса, в решающий момент внезапно отпали. Тому нашлись реальные причины.
После тщательного просеивания через бюрократическое сито намеченных в руководители журнала писателей остались двое. То были:
Алексей Андреевич Шмаков, 43 года, урожденный сибиряк (г. Боготол), из рабочих, сам в ранней юности «поварился в рабочем котле», отслужил в армии на Дальнем Востоке, рано стал профессиональным партработником. Вначале в комсомоле, затем в партийной печати прошёл путь от рядового литературного сотрудника заводской многотиражки до собственного корреспондента главной в стране газеты «Правда». Испытанный партийный работник (был и инструктором одного из райкомов партии в Москве). Автор нескольких книг. Сибирь знает, долго жил в Иркутске. Отказ от того, чтобы брать на себя тяжелую редакторскую ношу мотивировал загруженностью работой над романом-эпопеей о пребывании Радищева в сибирской ссылке, первая книга произведения уже напечатана в Новосибирске, вторая готовится к публикации, наверняка последуют переиздания. Но самое-то главное: недавно перенёс тяжкую болезнь и связанную с ней операцию – препятствие для повышения статуса достаточно серьёзное.
Другая кандидатура — Георгий Мокеевич Марков, 41 год, сын охотника из села Ново-Кусково Томской губернии, и тоже романист. На момент рассмотрения его кандидатуры здоров. Уже опубликовал первые две книги романа «Строговы», претендовавшего на особенную фундаментальность и стремительно делал успешную карьеру на подступах к высшим должностям, постам и званиям в литературных органах и высшем руководстве страны (Верховный Совет). Как раз в 1952 году за роман «Строговы» получил Сталинскую премию (первую из многих, разноименных). Журнальное редактирование он явно перерастает. Если посмотреть в перспективу, то Георгия Мокеевича можно увидеть как одного из будущих руководителей Союза писателей (так и получилось. – Б.Т.). В должности Главреда «Сибирских огней» ему, правда, уже было нечего делать.
В аппарате признавали: оба литератора-коммуниста – проверенные кадры, производят, как мы видим, и собственную добротную литературную продукцию. И, тем не менее, имеют веские основания для категорических отказов от лестного предложения. поэтому никому из них не довелось выйти в окончательный финал. Что, как часто бывает, выяснилось в самое неподходящее время, чуть ли не в последнюю минуту.
…В писательском сообществе ползли слухи. Предстоящую перемену обсуждали в частной переписке и в личном общении при встречах. Профессор-литературовед М.К. Азадовский 14 марта 1953 сообщал из Ленинграда в Иркутск Г. Ф. Кунгурову:
«Был в Ленинграде Савва. Но ко мне не зашёл, был только у Михаила Алексеевича (М.А. Сергеев, известный учёный-сибиревед. – Б. Т). Его собираются отправить на год корреспондентом «Литературной газеты» в Китай. Он беседовал «по душам» с Михаилом Алексеевичем. Называл имена возможных кандидатов на пост редактора «Сибирских огней», но имени Шмакова ни разу не упомянул. Говорил, главным образом, о Маркове, который уже категорически отказался». (из «Литературного наследства Сибири», т. 8)
Речь шла о сокровенном и важном: как ещё сложатся отношения у авторов с новым руководством журнала? На Савву Кожевникова у писателей обид не было, многие справедливо считали себя обязанными карьерой, которую сделали благодаря его вниманию и поддержке.
Савву уважали, Савву любили, в его профессионализме не сомневались, и потому от него не ждали предвзятости и подвохов.
Жизнь между тем торопила. Задерживать командировку Савве Кожевникову никак нельзя: под документами стоят высочайшие подписи. В Китае, в корреспондентском пункте, к встрече начальника готовились тоже… Но тогда кто же, кто, хоть на время возглавит журнал? У Кожевникова спросили о его мнении на сей счёт.
— Быть может, у вас в Сибири нашлась бы достойная кандидатура из малоизвестных, которая могла бы понравиться там? – показали на потолок. – Наверху? Подумайте. И приходите продолжить разговор.
Он назвал почти уверенно: есть один многообещающий, перспективный сотрудник редакции. На вырост.
— Яновский, мой ближайший соратник, — сходу объявил Кожевников. – На первый случай, чтобы опять, как во время войны, не останавливать журнал. А дальше будет видно.
— Представляйте документы. Позже получите результат…
…До этого в 1950 году Николай Николаевич Яновский получил должность литературного сотрудника, а вскоре и заведующего вновь, как бы «под него», созданными отделами поэзии и литературной критики вторично (после перерыва на войну) поднятого на щит советской властью журнала «Сибирские огни».
Повышение Яновского в должности до главного редактора могло состояться уже тогда, но дело сорвалось по совершенно непреодолимым, анкетным обстоятельствам. Даже такой поднаторевший в административной практике журналиста, как профессиональный советский организатор и старый большевик Савва Кожевников, не смог преодолеть этой преграды.
Прошло несколько лет интенсивной совместной деятельности растущего сотрудника бок о бок с неутомимым главредом. И вот теперь Савва Елизарович не без основания полагал, что уже достаточно присмотрелся к своему заведующему отделом поэзии и литературной критики Николаю Яновскому.
Кажется, всем взял человек. Возраст приближается к сорока, время расцвета любого работника; творческие и деловые качества лучше не придумать – редкая любовь к литературе и, в частности, к родному журналу, эрудиция, аналитический подход к отбору рукописей для опубликования. Отличный семьянин.
Важно и то, что этот фронтовик (а такими, вернувшимися с войны деятелями, за малыми исключениями, являлись большинство уже заявивших о себе и действовавших сибирских литераторов, включая самого Савву Елизаровича, да и почти всех творческих сотрудников редакции журнала) трудолюбив и надёжен. Плюс к тому – уживчивый характер, отсутствие чреватых конфликтами административных амбиций.
И не на последнем месте именно для Саввы Кожевникова – неутолимый интерес к истории сибирской литературы, настойчивое стремление к возрождению забытых имён и репутаций ушедших от нас литераторов. Тем же активно и с впечатляющими результатами занимался сам Савва Елизарович, основатель традиции собирательства и популяризации литературного наследства Сибири, признанный провозглашатель этого так много значащего термина. Не потерялось бы дело! А то попадёт к кому-то чужому, незаинтересованному — и заглохнет…
Тем не менее, рекомендация высшему руководству кандидатуры Николая Николаевича Яновского на пост редактора солидного журнала выглядела едва ли не утопичной. Однако ж, чем чёрт не шутит… Стоило рискнуть? Пускай бы назначили, если не сразу главным редактором или ответственным секретарём, то хотя бы временно исполняющим обязанности.
Естественно, не приходилось игнорировать и довольно веские возражения, которые могли последовать от кадровиков. Беспартийный, собственные книги ещё впереди — и то, если будут, пока же литературный багаж маловат… И ещё, едва ли не самое главное: некоторое время провёл на строительстве Беломорканала (не нужно объяснять, что просто так туда не попадали), отбывал ссылку в Нарымском крае. Участие в войне списало «грехи». На сегодня к нему в политическом отношении претензий как будто нет. Но всё же след остаётся…
…Таким образом, предложенная по наитию, но на ходу, не без поспешности, кандидатура, из разряда «заткнуть дыру на первый случай», сочувственного отклика не вызвала.
— Вы хорошо подумали, Савва Елизарович? – не без язвительности поинтересовались там, где решались кадровые вопросы, а вместе с тем определялось и будущее журнала. – Похоже, не очень.
Не тот был случай, чтобы обижаться на замечание.
— Смотрю вдаль, — ответил он. И вздохнул.
— Мы же не препятствуем – крест на вашем работнике ставить не собираемся: зав. отделом, не бог весть какая птица, должность номинальная, номенклатура не нашего диапазона, а вашего, так пусть и ходит у вас в завах…
Должен же человек где-то работать.
Забегая вперёд, отметим: за двадцать с лишком лет работы в «Сибирских огнях» Яновский поднялся от должности внештатного консультанта до поста заместителя редактора, однако взять на себя огромную ответственность в качестве полноправного главреда ему не довелось ни разу. И опять же, оглядываясь на весь его творческий путь теперь, когда Николая Николаевича уже много лет нет с нами, согласимся, что ни сам он, ни редакция, ни вся отечественная литература ничего особенного не потеряли. Приобрели же чрезвычайно много.
Ибо Яновский научился не просто удерживаться в рамках партийных доктрин, но и, овладев нелёгким искусством тематически и по смыслу далеко раздвинуть эти пределы, на континенте литературы страны победившего (вместе с его доктринами) социализма отвоевал собственную территорию и позиционно утвердился на ней. Что говорит не столько обо всем известной ригидности однопартийной идеологии, сколько о возможностях творческого человека, идущего до конца в своей убеждённости.
Яновскому удалось окончательно доказать всем, кто ещё не понял, специфическую значимость сибирской литературы в культурном освоении зауральского пространства страны.
Начальные метры дороги, ведущей к созданию «Литературного наследства Сибири», проложены Саввой Кожевниковым. Позже Яновский, подобно своего рода поводырю, утвердил в отечественном общекультурном менталитете феномен сибирской литературы с ее вековой преемственностью от первого провинциального журнала в России «Иртыш, превращающийся в Иппокрену» П. Сумарокова и В. Корнильева (Тобольск, 1789) и, далее, от ссыльных декабристов и корифеев сибирской культуры 19-го века Г. Потанина и Н. Ядринцева до самоновейших современников. Среди последних – неисчерпаемое созвездие имён.
Наряду с другими популяризаторами, а нередко и впереди них именно рука Яновского вела в литературу, а через это способствовала внедрению в народное сознание представления о творчестве Виктора Астафьева, Павла Васильева, Владимира Зазубрина, Сергея Залыгина, Всеволода Иванова, Леонида Мартынова, Валентина Распутина, Владимира Сапожникова, Елизаветы Стюарт, Вячеслава Шишкова, Василия Шукшина, видного знатока сельского хозяйства, смелого публициста Леонида Иванова.
Прошу извинения у всех, кого не упомянул в этом великолепном перечне.
…Что ж, имя его гремело…
И Савва Кожевников прозорливо смотрел в будущее.
Но это потом.
