Редактор Соболева. По материалам ее дневника за 1968 год
Перед уходом в отпуск летом 1968 года редактор отдела прозы журнала «Сибирские огни» Нина Васильевна Соболева, человек основательный, прилежный в работе, со всей доступной ей поспешностью подбирала «хвосты». Таковых к этому часу набиралось немало – нужно было сформулировать, отдать на перепечатку машинисткам ответы на рукописи, большей частью, к сожалению, отказные. Поток был достаточно массивный, разбираться приходилось досконально, форму ответов избирать тактичную, не обидную для авторов. Немудрено было, даже задержавшись, всё равно не успеть завершить всё до начала законного отдыха.
Правило существовало такое: рецензирование, которое проходило каждое произведение, получалось от авторитетных для редколлегии специалистов, маститых литераторов, ссылки на их мнение в редакционных ответах авторам допускались лишь в виде выборочного цитирования, предпочтительным считалось изложение претензий рецензента целиком своими словами. Редакционные резюме печатались на машинке и от руки подписывались редактором отдела.
Одним из последних в этом накопленном предотпускном массиве было сочинение известного московского литератора, члена Союза писателей, занимавшего руководящую должность в большой писательской организации. Словом, автор был опытный, давно печатавшийся и рассчитывавший на публикацию. Однако Нина Васильевна нашла достаточно оснований для отказа, в ответе по возможности мягко назвала ряд мест уязвимыми настолько, чтобы возвратить некачественную, слабую рукопись автору… Чтобы отказ выглядел совсем уж неотразимым, к своему письму по простоте душевной приложила рецензию писателя, не менее маститого и авторитетного. Поступить так её подвигло сопроводительное письмо автора рукописи, где он предварительно давал согласие на любую критику, ибо считает себя человеком закалённым, и далее в том же роде…
В нарушении обычая и состоял просчёт.
Письмо ушло, и, по возвращении из отпуска, редактор предчувствовала встречу с приятными ей сослуживцами, вопросы, хорошо ли отдохнула, и новое погружение в работу, которую горячо любила.
Вышло наоборот. Её ждала неприятность, после которой хоть плачь. Или даже с болью в сердце покидай редакцию. Коллеги встретили неодобрительно, передали просьбу Яновского, чтобы, как только она появится, прошла к нему в кабинет. Он тоже смотрел неласково.
— В чём дело, Николай Николаевич?
— На имя главного редактора и параллельно, в копии, председателю нашего отделения Союза писателей пришло письмо от того автора, с которым вы поступили неподобающим образом. Назовите полученную отповедь обиженной, рассерженной, как хотите, но ваш оппонент совершенно прав. Действительно, нарушена элементарная журнальная этика. Причём главред Александр Иванович Смердов, по-видимому, из-за врождённой деликатности не захотел объясняться с вами, а поручил это мне. Вот, читайте.
Первое и главное, — продолжал Яновский. — Вопрос к вам: какое право имели передавать внутреннюю рецензию автору? Внутренние рецензии бывают раздражёнными, снисходительными, небрежными, но именно они зачастую решают судьбу вещи. И далее, в том же духе.
Обиженного писателя взволновал не собственно отказ в опубликовании его произведения. С этим он, вероятно, и смирился, как и предупреждал – «закалённый». Обидна была ремарка рецензента: «рука у автора набита, писать может». Снисходительно, сквозь зубы произнесённое оскорбление – он же не графоман с улицы, а писатель, не менее известный, чем рецензент, член Союза писателей, много лет руководит крупной писательской организацией (пост, на который тоже ведь не каждого поставят). Второе: рукопись исчёркана чернилами да поправками – так тоже не принято делать, это вы, Нина Васильевна, уже усвоили, работая у нас, а до того в Западно-Сибирском издательстве.
Это она тоже отметила, не одобрила – принято записывать замечания осторожным карандашиком, при том же лучше на полях. Она-то усвоила, но рецензент позволил себе вопиющее отступление от правил, а она проигнорировала бестактность, и вот что вышло…
– И я совершенно согласен с жалобой в той части, где он пишет: «Если мы, писатели, так неуважительно относимся к труду друг друга, то чего мы хотим от рецензентов, нередко попадающих в эти важные ряды почти случайно».
Для того и держим редакторов, чтобы причёсывали…
— Я всё поняла, Николай Николаевич. Мне уволиться?
— Вы, конечно, вольны распоряжаться собой, как хотите. Но если вам у нас нравится…
— Очень нравится.
— Тем более. Увольняться не надо. А надо соблюдать элементарную этику. И всегда помнить о репутации журнала.
В завершение нотации предупредил: через неделю состоится расширенное собрание правления писательской организации. Вопрос о подготовке журнала к юбилею комсомола. Быть обязательно. Возможно, там будет сказано и об этой истории, как явной ошибке редакции. Готовьтесь.
Она задумалась. Действительно, функция редактора – изучить рецензию, в письме к автору своими словами изложить её суть, цитировать из неё только при крайней необходимости и не более одной фразы. Рецензии оплачиваются из расчёта не их величины или важности, а только лишь из количества прочитанных страниц. Прочитал, скажем, роман в 500 страниц, написал несколько строк, получай свои пять рублей.
Целую неделю Нина Васильевна провела в напряжении. Собрание состоялось без упоминания об её промахе. Всё время сидела и предугадывала, кто именно из писателей станет к ней относиться плохо после всего происшедшего. Это не Падерин или Самохин, люди яркие, с большим юмором, сдерживающие скуку на казённом собрании. А вот тот самый рецензент, всем видом показывающий, что он выше этой провинциальной сутолоки, его ждёт столица, карьера в центре. Выставил на показ ноги в индийских ботинках из мешковины (дефицит, таких ни у кого больше нет!). Плевать он хотел и на меня, и на Яновского, в следующий раз на свой отзыв захочет истратить еще больше чернил …
Беда не приходит одна. Параллельно с той несчастной рукописью Нина Васильевна несколько месяцев билась над одним переводным романом. Не достигла успеха, и в сердцах сказала, что только в наказание можно передать на муки редактору такой текст, на что милейший зав. отделом Борис Константинович Рясенцев, забирая мучительный текст себе обратно, пожаловался, что придётся теперь машинистке разбирать его куриный почерк.
Милейший Борис Константинович соавторствовал с Яновским (первая их общая книга «Литературные очерки» вышла в Тюмени в 1955 году), жил с ним дружно, и пришлось ей загоревать – отношения с Николаем Николаевичем можно считать безнадёжно испорченными. Чего ей страшно не хотелось.
Но Николай Николаевич нападать на неё не собирался…
В пятидесятые годы главным редактором был Смердов, заместителем Яновский, завотделом прозы Борис Константинович Рясенцев, считавшийся редакционным мэтром, чье слово подчас окончательно определяло отношение к произведению и писателю, обращавшемуся в журнал. Нередко минусов, отмеченных терпеливо вдумчивым Рясенцевым, оказывалось больше, чем плюсов, и тут уж деваться некуда, редколлегия чутко прислушивалась к мнению зав отделом прозы. Но и от Рясенцева кое-кому удавалось отбиться. Характерна история с романом Оскара Хавкина, на которой задерживается Нина Васильевна.
Редактировали многократно, на разных редакционных уровнях, и с максимальной тщательностью. Бывало, так исчиркают, что необходимо возобновлять машинописный вариант рукописи, передавать машинисткам на перепечатку. Нина Васильевна приняла правило писать замечания карандашом на полях. А Рясенцев иронизировал над собой: от его почерка сбежит самая терпеливая курица.
Настоящее бурное столкновение вызвал роман Оскара Хавкина, в котором описывались перипетии партийной борьбы на рубеже двадцатых и тридцатых годов. Автор, известный непримиримым характером, боролся за каждую строчку. После обсуждения замечаний редактора Соболевой, принятых автором, рукопись ушла к заведующему отделом. Рясенцев, оценивая щепетильность и неоднозначность самой постановки проблемы, перестраховывался. Автор Хавкин в споре иногда впадал в ярость. Намечался разрыв журнала с многолетним серьёзным писателем. Яновский старался максимально сохранить текст как можно ближе к авторской редакции. Главред, естественно, проявлял свой вкус, но тоже не хотел терять ценного для журнала автора… В конечном счёте компромисс был найден. Какой ценой это достижение далось автору и низовому работнику первого звена редактору Соболевой, знали только они сами.
