Советский писатель в жанре сатиры и юмористической прозы, автор двух десятков книг. Родился в 1934 году в селе Утянка Хабарского района Алтайского края. Детство провёл на рабочих окраинах Новокузнецка. Отец его работал на металлургическом комбинате, мать вела хозяйство. Учился в техникуме в Новокузнецке. Затем — в Новосибирском институте водного транспорта, который окончил с отличием. Пока учился пробовал писать — сначала для студенческого театра, потом самостоятельные рассказы.
По окончании института работал на стройке мастером. Но эта его работа продолжалась недолго — тяга к творчеству привела его сначала в редакцию военной окружной газеты «Советский воин», а после — в «Вечерний Новосибирск» — новую молодую газету, где Николай Самохин с большим рвением включился в процесс её становления. Статьи и заметки в «Вечернем Новосибирске» сослужили Самохину хорошую службу: имя автора стало известно читателям, а сам он научился писать кратко и ёмко.
Первые отдельные книги Николая Самохина вышли в 1962-1963 годах: «Прекрасная несправедливость» и «Ровесники». Первый рассказ — о любви, добрый, сентиментальный, но умело выстроенный — он пользовался успехом, не раз звучал по радио. Второй рассказ — о военном детстве и был он намного жестче и суровее «Прекрасной несправедливости».
Читали произведения Самохина и взрослые, и подростки, и дети. Многими было высоко оценено его писательское мастерство. «Прочитал Вашего «Героя» и от души порадовался за Вас, – писал ему Федор Абрамов, человек взыскательный, мало кого хваливший. – Крепкая, честная вещь! Всё очень точно, весомо и просто. С истинным пониманием жизни, человека и зверя. И что еще меня восхитило – без малейших художественных побрякушек…». Главный герой рассказа «Герой» – сильная, умная собака, которую завела для своей безопасности в сорок шестом, «страшно голодном» году многодетная семья на городской окраине. Большой этот рассказ (или маленькая повесть?) продолжал ту линию в творчестве Самохина, которая когда-то началась рассказом «Ровесники». Потом эта линия была продолжена в нескольких повестях Николая Самохина.
А вот что писал Николай Яковлевич о себе: «На каких только коней не пытался я взгромоздиться, став взрослым! Особенно когда начал писать. Я седлал Поэзию, Лирическую Прозу, Высокую Романтику. Скакуны не сбрасывали меня. Я довольно сносно удерживался в седле и, возможно, так и проехал бы по жизни на чужой лошади (сколько подобных случаев бывает!), если бы…
Если бы у оседланных мной скакунов не вырастали время от времени ослиные уши. Этого почти не замечали другие, но всегда замечал я…
Длинная и трудная лежит впереди дорога. Обгоняют, кидаясь пылью, чистокровные скакуны поэтов. Теснят на обочину тяжелые битюги серьезных прозаиков. Не беда. От обочины даже ближе до людей. Можно, не останавливаясь, поделиться табачком, перекинуться словом. Правда, бывает, что кое-кто, уставя палец, крикнет:
– Гляньте, какие длинные уши у этого ишака!
– Уж не намёк ли это?..
Пусть их говорят. Шагай вперед, мой ишак. Шевели ногами. Что там у нас сегодня на ужин? Опять колючки? Ничего – пережуём. Не это главное.
Главное… по тебе ли седок?»
Но что бы ни писал Николай Самохин – весёлый ли сатирический рассказ, пронзительную ли лирическую повесть или путевой очерк – к труду своему он относился предельно честно. Принадлежа своему времени, искренне разделяя многие настроения, увлечения и даже иллюзии современников, не удовлетворялся расхожими клише, ни к кому не подлаживался, не стремился понравиться. Высмеивал бюрократизм и косность, сочувствовал демократическим переменам в стране. Думал, тревожился, искал ответов на непростые вопросы: как относиться к прошлому, как жить сегодня?
Замечательный русский писатель Николай Самохин ушел из жизни по собственной воле, 11 января 1989 года, в подмосковном доме творчества Голицыне. Вспоминает те дни Илья Фоняков: «Получив роковую весть, я немедленно примчался в Москву, оттуда в Голицыно, нашел на столе в комнате Николая порядок: видно было, что человек приехал с серьезными творческими намерениями. Поверх тут же лежала моя свежая стихотворная книжка «Мирное время», которую я успел послать Николаю в Новосибирск. Кто знает, что произошло в ту ночь? Какие сошлись невыносимые обстоятельства? Сыграл ли свою роль алкоголь, которого Николай Самохин не был чужд, как и многие пишущие люди? Никто и никогда не ответит до конца на этот вопрос. Но остались книги…»
Произведения Николая Яковлевича Самохина увлекательны, интересны и актуальны по сей день. Потому что есть в них заряд человечности и доброты, а это ценности непреходящие и не тускнеющие.
В Новосибирске на стене дома №17 по ул. Сибирской, где жил последние годы Самохин, установлена мемориальная доска.
Творчество:
(фрагмент из повести «Сходить на войну» («Помню солдата»))
…Лёгким и безопасным оказался для них этот день. Война опять отодвинулась куда-то далеко, казалось, идут они не навстречу смерти, пулям и осколкам, а просто совершают очередной учебный марш-бросок и к вечеру вернутся в теплые землянки. Вдобавок, солнце после обеда пригрело совсем по-весеннему, а при солнышке всегда кажется, что жизнь впереди и веселая, и долгая. И — вот ведь беспечный российский солдатик! — молодые парни, вчера еще испуганно пригибавшие головы, вжимавшиеся в ненадежные борта машин, отстегивали каски и незаметно кидали их в снег: для чего, дескать, эта лишняя тяжесть.
Отец свою каску не бросил. Но не потому, что верил в её надежность, — он командиров боялся. Его и так уже опасение взяло за ботинки. Когда переобувался, не думал об этом, а теперь запереживал. Вдруг увидят, скажут: эт-то что такое? почему не по форме?! немедленно обуть валенки!.. А где они, валенки-то? Их уже тю-тю.
Он поэтому старался с краю не держаться, забивался в средину колонны. Ребята, конечно, подметили, что он хоронится, и сообразили, черти, из-за чего. И тут уж они на нем отыгрались.
— Товарищ лейтенант! — кричал кто-нибудь нарочно громко, когда командиров поблизости не было. — Вроде у нас здесь американец приблудился!
— Ага, союзничек занюханный! — подхватывали другие.
— Да не американец он — японец!
— Точно. Шпион. Его на парашюте сбросили.
— Японец, японец! Вон у него и глаз узкий, и нос плюский.
— Товарищ лейтенант! Разрешите, мы ему по карманам пошурудим. Наверняка у него в кисете динамит.
Отец сам спешил вынуть кисет, пока эти жеребцы и правда в карман не полезли.
— Закуривай, ребята, японского. С динамитом.
Он не обижался на подтрунивания. Понимал: пацаны ведь. Пусть подурят. Может, и дурит кто из них последний раз в жизни.
А табачок у него действительно был с «динамитом», настоящий самосад — из домашнего запаса.
…Третий день жестоко отомстил им — и за передышку, и за беспечность…
(фрагмент из рассказа «Сизая кукушка на железном заборе»)
…От выпитого вина ли, от пейзажа деревенского, лежащего перед нами, или от воспоминаний о прежней горячей работе (а скорее — от всего вместе), сделалось Гене грустно. Он закурил было, но и папироску, не докончив, ткнул в землю.
— Яковлевич, — сказал тихо. — А что впереди будет? С нами-то?
Впереди?.. Я знал, что будет с нами впереди. Отлетели мои гамлетовские вопросы (господи! да там гамлетовского-то)… А то самое и будет. Будем подниматься со скрежетом зубовным. Будем кряхтеть и гнуться, и распрямляться, и, взяв себя за шкирку, тащить и тащить вперёд! То, что растеряли, не возвратишь, а с тем, что приобрели, придётся жить. Надо! Значит, будем жить, пока… пока не оторвем свою раковину от стенки.
Но обо всём этом я не мог сказать Гене. Длинно. Да и бодрячеством прозвучало бы, красивостью.
Я сказал ему полуправду:
— Впереди будет лучше. Гена.
— С какого такого крюка? — усмехнулся он.
— А вот нам еще выйти отсюда предстоит. Разве это не лучше?
— Ты баптист, однако, Яковлевич, — сказал Гена. — Всё у тебя распрекрасно.
Прилетела сизая кукушка, села на железный столбик ограды, совсем близко, метрах в пяти. Я загадал, как в детстве: «Кукушка, кукушка, посчитай, сколько мне жить».
Кукушка откуковала восемь раз, умолкла было, но потом, почесав клювиком под мышкой, отмерила еще один год.
Я почему-то обрадовался этой скромной добавке.
— Вот же сволота! — плюнул Гена. — Пожадничала! — Он зашарил в траве камешек. Выходит, тоже загадывал.
— Не надо, — удержал я его руку. — Это не твоя. Твоя еще летает.
— Ладно, — сказал Гена. — Чёрт с ней…
Кукушка снялась и полетела. Над огородами, над крышами — в сторону зарозовевшей в предзакатных лучах Оби.
Литература, имеющаяся в фонде Новосибирской областной юношеской библиотеки:
Произведения автора:
- Рассказы о прежней жизни: рассказы, повести / Н. Я. Самохин. — Новосибирск : Новосибирское кн. изд-во, 1990.
- У подножия той весны… : Сборник художественной прозы новосибирских писателей, посвященный 55-летию Победы в Великой Отечественной войне. Сходить на войну / Н. Самохин. и др. — Новосибирск : Новосибирское книжное издательство, 2000.
- Рассказы в журнале «Сибирская горница»
О нём:
- Лица сибирской литературы. Очерки и эссе / А.В. Горшенин. – Новосибирск: РИЦ НПО СП России, 2006.
- В неустанном поиске справедливости / Ю.М. Мостков. —Новосибирск, 2004.
- Воспоминания и статьи / Н. Н. Яновский. — Новосибирск : Книжное издательство, 1991.
- Беседы о сибирской литературе / Горшенин А. В. — Новосибирск : ИД «Горница», 1997.
- Писатели о себе : сборник / ред. Ю. М. Мостков. — Новосибирск : Западно-Сибирское книжное издательство, 1973.
- Созвездие земляков: Знаменитые мужи Новосибирска : [литературно-краеведческий сборник] / Новосибирская областная общественная организация «Общество книголюбов». — Новосибирск : Редакционно-издательский центр «Светоч» правления Новосибирской областной общественной организации «Общество книголюбов», 2008.
- Созидатели. Т.1 : очерки о людях, вписавших свое имя в историю Новосибирска. — Новосибирск : Клуб меценатов, 2003.
Источники:
