Сибирский писатель, автор 11 книг, изданных в Москве, Новосибирске, ГДР общим тиражом более 500000 экз. По его повести «Не прячьте скрипки в футлярах» в 2003 году снят фильм «Красное небо. Чёрный снег».
Василий Михайлович Коньяков родился 19 ноября 1927 года в деревне Уфимцево Кемеровской области. Закончив 9 классов, поступил токарем на завод. Оттуда в 1944 году был призван в армию, в Новосибирский запасной артиллерийский полк. В рядах Советской Армии находился С 1944 по 1951 год. В составе противотанковой артиллерийской бригады принимал участие в боях против Японии. Находясь в армии писал стихи и публиковал их в армейских газетах.
Демобилизовался он аж после семи лет армейской службы и оказался в Ростове, где с красным дипломом окончил Ростовское художественное училище. И вот тогда он и отправился покорять Новосибирск.
Пишет Алексей Горшенин: «Начинал он как художник, станковый живописец, подавал большие надежды, и прочили ему хорошее будущее. Но в Новосибирске оказалась в то время целая плеяда талантливых молодых художников. Началась борьба за мастерские, хорошие заказы, за место под солнцем. Естественная, в общем, обыденка. Естественная для кого другого, но не для крестьянского парня, прошедшего, к тому же, суровую армейскую службу, да не лишенного ещё и возвышенного романтического взгляда на жизнь, которому вся эта возня претила. Впрочем, и не умел он ввиду неистребимой природной совестливости локтями-то. Посему, наверное, и предпочел стать на время скромным школьным учителем рисования…»
Через некоторое время дипломированный живописец Коньяков бросает кисти и берётся за другой вид творчества — стихи. Но после выхода первой повести «Цвет солнечных бликов», посвященной студентам художественного училища, он порывает и с поэзией. Тоже навсегда. Больше Коньяков не напишет ни строчки стихов.
В 1962 году в журнале «Сибирские огни» была опубликована первая повесть Коньякова. Позже она была переиздана отдельной книгой.
Затем вышло ещё несколько книг:
1964 г. «Не прячьте скрипки в футлярах»
1968 г. «Снегири горят на снегу»
1972 г. «Далёкие ветры»
1975 г. «Димка и Журавлёв»
1977 г. «Повести»
У прозы Василия Коньякова есть замечательное качество — она очень живописна. Художник по образованию, Коньяков прекрасно «видит». Он чуток к формам, краскам мира, которые изображает. Его язык насыщен, даже перенасыщен образами, метафорами, неожиданными, точными сравнениями. Читая, все время видишь, осязаешь написанное, и долго потом эти ощущения не проходят.
Самой трудной из своих книг Василий Коньяков называл изданную в Москве в 1968 году «Снегири горят на снегу». В своё время эта книга — тоже, кстати, о художнике — стала предметом горячей дискуссии в «Литературной газете» между писателями И. Лавровым и В. Липатовым.
Нельзя сказать, что жизнь Василия Коньякова была беззаботной и легкой — по сравнению с более удачливыми и напористыми коллегами он жил скромно. Но в 1996 году и ему улыбнулась судьба: он стал лауреатом новосибирской литературной премии имени Н. Гарина-Михайловского.
Награждён медалью «За победу над Японией» и другими медалями. Член Союза писателей СССР с 1965 года.
В 1997 году отвечая на вопрос корреспондента газеты «Вечерний Новосибирск» о творческих планах Василий Коньяков сказал:
«Тем, биографии, судьбы, характеров хватит ещё на много томов. Ничего, например, не написано, хотя есть что сказать, о японской войне в которой пришлось принять участие… Но на какое-то крупное произведение вряд ли решусь… Нет перспектив. Книги сегодня не печатаются. Писать в стол — нет смысла, издавать за свои деньги — нет денег… На серьёзную литературу нет запроса, писатель невостребован…»
В 1999 году, после продолжительной болезни, Василий Коньяков скончался.
Творчество:
(фрагмент из повести «Снегири горят на снегу»)
Я сижу перед новым загрунтованным холстом. Я боюсь его, боюсь смотреть на свои старые работы, потому что не сказал на них ничего точного. Я все придумывал. Сколько же лет я не жил в деревне? Армия. Учеба. Работа… Иногда летом наезжал сюда с этюдником, увозил чемодан картонов. В институте ребята завидовали: «У тебя неиссякаемая тема. Ты знаешь деревню». Я тоже так считал… Я знал деревню памятью семнадцатилетнего…
В летнюю жару на лугах я метал сухое сено. Оно сыпалось на распаренное лицо, на мокрую спину, кололо и разъедало. От солнца болела голова. А помню я только, как прыгал в неподвижную воду и долго не появлялся, расслабившись, отдыхал и наблюдал за своей тенью на просвеченном сквозь толщу воды песчаном дне. Течение тихо несло меня, неподвижного, распластанного. После обеда с ребятами отнимал черемуху у девчонок. Они кричали, вырывались.
— Ой уж! Вечно…
Смирялись, когда оставались без черемухи, обижались притворно. Но мы знали, что им все равно приятно. А потом в тени кустов, лежа животами на вянущем пырее, объедали с веточек ягоды. Язык делался вязок, неповоротлив, и чернели губы.
У тех девчонок теперь по трое детей.
За окном по укатанной дороге медленно громыхали два трактора. Передний бойко выкидывал в трубу упругие, долго не исчезавшие колечки — они падали за плетень в снег. Другой, прицепленный сзади, катился на безжизненных гусеницах. Тракторист подавал на себя рычаги, и трактор заносил массивный перед то в одну, то в другую сторону.
Я накинул телогрейку и пошел к стайке бросить корове сено.
Овцы испуганно смотрели из своего угла мне в глаза. В неподвижной дремотности стояла корова. На ее заострившуюся спину намело снег. Она его не чувствовала; наверное, так стояла с ночи, прислушиваясь к тугим сквознякам с огорода. На ее лбу заиндевела шерсть, и за белесыми ресницами чуть видны глаза — водянистые кроткие льдышечки.
Серый зимний день. Я опираюсь на черенок вил и не шевелюсь. Не понимаю, откуда взялась какая-то неясная тоска во мне.
В отверстия метет снег, струится по ветреному гребешку на черных будыльях объеденного сена, стоит корова в мерзлом затишье.
Так отчего же я остановился? Мне бы подняться по лестнице на крышу, скинуть навильник сена, а я смотрю, как свисает с крыши картофельная ботва. Я когда-то это уже видел… Стылую притихшую тоску. Это уже было. Было у меня, в моем детстве. Было в искусстве — у Коровина, у Серова. Серый снег. Серые лошади… Искусство уже переболело этой русской тоской. Оно к нему больше не вернется, не заглянет в деревенские дворы, где неуютно гудят на ветру скворечники по углам изб. Искусство ушло дальше… А жизнь…
Наша живопись давно ли видела эту жизнь, а играла в снежки, в белых халатах доила колхозных коров, перебирала клавиши в сельских клубах и не задумывалась, почему на зимней проселочной дороге оброненный клок сена вдруг заставит деревенского жителя замедлить шаги и перевернет все думы его. Что он будит в нем, какой является вехой? И я не помню этого чувства и сейчас стараюсь спугнуть его, как чужеродное и несвойственное мне, будто научился бояться его.
Я стою перед забытым миром и не знаю, чувствует ли то же мама, возвратившись с работы, увидев, как кружится над темным двором метель, или это для нее рядовая обыденность?
Начали замерзать руки. Я перехватил вилы, и отполированный черенок в сухом инее чуть не выскользнул из ладони. Залез на крышу, надергал сена из прикладка, сбросил вниз.
Корова оживилась, набежала на сено, отмахиваясь головой, старалась поддеть овец рогом. Я раскидал сено по углам. Ветер уже стих. Из молочного неба пробивалось солнце, затеплилось на строганых стенах домов. Ново и непривычно видеть высокие шиферные пирамиды крыш в своей деревне.
Деревня отстроилась. Новые дома с верандами выдвинулись к оградкам из штакетника, а за ними остались старые пятистенные избы. Стены их выцвели, поседели, а сами они будто ссохлись — так стали малы. Их не ломают — продавать некому. Так и стоят они, тараща слепые окошечки. Вот и наша изба сразу как-то отодвинулась от дороги. У нее пересохли пласты на крыше, ветер выдувает землю, и на углу обнажаются концы осиновых жердей. Изба — моя ровесница, так говорила мама. Только сенцы набраны позже из старых построек.
Когда-то здесь в углу стояли мои самодельные лыжи из осины. Я проделывал стамеской узенькие канавки, чтобы они оставляли за собой след, как от настоящих, фабричных. Такие лыжи я видел у одного красноармейца, прибывшего домой в отпуск. А крепления к самоделкам отец вырезал из своего ремня.
Нет тех лыж. Нет отца.
Я захожу в избу, раздеваюсь, сажусь на табуретку перед холстом. Так к чему же я готов? Что я знаю?
Моя деревня за окнами. Возит сено тракторами. Все школьники после четырех классов живут в районном городке в общежитии, и каждую субботу выезжает за ними колхозная машина. А я, единственный в те давние годы окончивший десять классов, ходил в школу каждый день пешком… Учился… Неужели чтобы скидывать корове сено?!
Так что же я думал об искусстве?
От ручек кистей пахнет краской. Тощие тюбики подняли хвостики кверху.
Мне нечего наносить на нетронутый холст. Проникнувшись тоскливым шелестом соломы, написать человека с вилами у заиндевевшей коровы, его одинокую обособленность? И остаться анахроничным.
Для него заснеженный этот двор давно уже имеет другую значимость. Мир, заряженный напряжением мысли, уже давно коснулся самых глубоких закутков его души, раздвинул границы его потребностей.
Нарисовать человека, забытый двор, изобразить внешние атрибуты жизни, — о, это было бы так просто! А время требует от живописи ответить, что я думаю по поводу этого двора, что думаю по поводу этого человека. Что думаю по поводу…
Вернулась мама с работы — перебирала картошку в овощехранилище; достала из печки щи и, прежде чем налить себе, долго грела о чугунок руки.
— Что ты сидишь над своими рамками? И не рисуешь ничего. Смотришь, смотришь… Может, ты заболел?..
— Завтра пойду на работу. В колхоз. Меня примут в колхоз? Ведь я как бы и не исключен… Не огорчайся, мама… — Я подошел к ней. — Не горюй. Мне бы только на краски заработать.
Литература, имеющаяся в фонде Новосибирской областной юношеской библиотеки:
Книги автора:
- «Повести. Цвет солнечных бликов. Снегири горят на снегу. Далекие ветры. Не прячьте скрипки в футлярах. Один раз увидеть» / В. М. Коньяков. — Новосибирск : Новосибирское книжное издательство, 1987.
- «Один раз увидеть» / В. М. Коньяков. — Новосибирск : Новосибирское книжное издательство, 1983.
- «Сибирский фронт». Сборник произведений писателей-фронтовиков Новосибирска / Составитель А.В. Никульков. – Новосибирск : Литературный Фонд (Новосибирское отделение), 1995.
- «Писатели о себе» : сборник / ред. Ю. М. Мостков. — Новосибирск : Западно-Сибирское книжное издательство, 1973.
- «Служение поэзии». В. Коньяков // «Воспоминания о Елизавете Стюарт» : сборник статей / сост. А. Е. Меликова. — Новосибирск : Новосибирское книжное издательство, 1988.
О нём:
- «Лица сибирской литературы. Очерки и эссе» / А.В. Горшенин. – Новосибирск: РИЦ НПО СП России, 2006.
- «Голоса времени» / Н. Н. Яновский. — Новосибирск : Новосибирское книжное издательство, 1971.
- «Государственные люди» / В. Н. Шапошников. — Новосибирск : Западно-Сибирское книжное издательство, 1979.
- «Беседы о сибирской литературе» / Горшенин А. В. — Новосибирск : ИД «Горница», 1997.
Источники:
