Александр Антонович Кухно родился 15 апреля 1932 года в селе Ключи Славгородские Алтайского края, неподалёку от родного села его отца Орехов Лог, где Антон Данилович уже в двенадцать лет батрачил в кулацкой семье. Эти дорогие сердцу Александра Кухно места оживут позже в стихотворении «Ключи Славгородские». Вернувшись на малую свою родину, поэт «на пороге родимых Ключей» встречает старую женщину, которая ассоциируется у него с «матерь-землею», с Кулундинской хлебородной степью, кровным сыном которой он себя чувствует. Но до появления этого поэтического образа пройдет еще три десятка лет, а до того — трудные, полные лишений, житейской неустроенности годы детства и юности.
Матери своей, простой алтайской крестьянки, Александр не помнил. Родители разошлись, когда он был совсем еще маленьким. Отец сразу же увез Александра в Новосибирск, а его мама, Мария Васильевна Молчанова, вскоре умерла.
Александр у Антона Даниловича был не единственным ребенком, но именно ему он уделял особенное внимание. «Без матери воспитал», — записал когда-то он в дневнике. А несколько позже сочинил «роман» в стихах о своей неудачной первой женитьбе, где были и такие строки:
Заменял я Шуре маму,
Был и мамой и отцом.
Подтверждает это и сам Александр Антонович в рассказе «Откуда азъ есмь…»: «…Он очень любил меня, ревностно оберегал от любой чужой ласки и воспитывал усердно. …Отец, конечно, сыграл решающую роль в моем воспитании и образовании». И во многом, следует добавить, положительную. Исключительно честный, правдивый человек, он и сына воспитывал таким же.
Уже в семь лет Александр сложил свой первый стишок, появившийся в стенгазете пионерлагеря, и сразу же проявившиеся способности сына Антон Данилович поставил на плановую основу. «Он завалил меня блокнотами и карандашами, — с улыбкой писал об этом Александр Кухно, — подсчитывал, сколько стихотворений я написал за месяц, лето, за год, установил, так сказать, план-максимум и план-минимум, всячески старался способствовать моему развитию в этом направлении».
Всю трудность военного детства Александра Кухно можно понять по его стихотворению «Мы были дети»:
В тринадцать лет мы крепко знали,
Что значит проводить отца
Туда, где чаще погибали,
Чем совершали чудеса.
Как долго длилось лихолетье!
Как пайка нам была горька!
Мы были дети…
И не дети,
Когда вставали у станка.
Быть может, потому так рано
Мы знали, что такое — жить,
Что значит — горько, дерзко, рьяно
И ненавидеть, и любить…
Но и жизнь после войны была нелёгкой. К тому времени Александр окончил семь классов школы №10 в Новосибирске. Его сверстники уходили в техникумы. Классная руководительница уговаривала Александра продолжать учёбу в школе. Но он решил поступать в педагогическое училище. Хотелось вырваться из-под все более тяготившей его родительской опеки. Но, главное, он уже почувствовал, что его стезя — гуманитарная. Антон Данилович выбора не одобрял. Но и сын был упрям. В отца.
В 1946 году Александр Кухно поступил в Новосибирское городское школьное педучилище. К будущей профессии относился серьезно: по собственному признанию, «мечтал провести свой класс с первого по десятый». Но для этого одного педучилища было, конечно, мало. И в 1950 году Александр поступает на факультет русского языка и литературы Новосибирского педагогического института.
Пора студенческой юности протекала весьма бурно. Как напишет Кухно в автобиографии в 1966 году, «зимой учился, летом работал грузчиком, баянистом, пионервожатым, корректором…» А еще путешествовал. Бывал на Алтае, в горах Тянь-Шаня.
Ещё учась в институте, Александр Антонович начал преподавать в школе русский язык и литературу, а после окончания учёбы попал по распределению в родную школу №10. Поступил на заочное отделение в Литературный институт имени А.М. Горького в Москве. Но долго учиться не смог — все силы уходили на семью и работу. Весной 1954 года получил приказ об отчислении.
Так бы, наверное, и остался Александр Кухно до конца жизни педагогом, поставив крест на своей литературной судьбе, если б вслед за приказом не пришло письмо Николая Николаевича Асеева. Известный советский поэт обратил внимание на начинающего стихотворца, выделив его из группы исключенных студентов-заочников, и прислал теплое ободряющее письмо с подробной доброжелательной рецензией. «Если б не поддержка Асеева, не быть бы мне тогда в Москве», — признавался позднее друзьям Кухно. Поддержка Асеева вывела его из ступора, в котором он тогда находился, и способствовала окончательному литературному самоопределению.
До конца жизни с глубокой признательностью и благодарностью Кухно будет вспоминать этого замечательного человека, в трудный и ответственный момент протянувшего незнакомому молодому поэту дружескую руку. Тому свидетельство и три посвященных Асееву проникновенных стихотворения — «В любом захолустье…», «В пути» и «Ты ли была не Лада…»
Летом 1955 года Кухно в Литинституте был восстановлен и определен в семинар еще одного выдающегося советского поэта — Михаила Светлова. Встречи с ним во время семинарских занятий и экзаменационных сессий дали Александру Кухно очень многое и оставили в душе по его собственному признанию «самые дорогие воспоминания». Кухно называл Светлова «не только выдающимся поэтом, но и духовным наставником нашим, воспитателем, учителем жизни». И приводил весьма красноречивый пример того, чему и как учил Мастер.
«Однажды мне пришлось вести протокол очередного заседания. Случилось так, что в этот день вместе с другими обсуждались и мои стихи. Я записывал выступления товарищей, но когда слово взял Михаил Аркадьевич, я не смог писать о себе. Он заметил мое смущение, но виду не подал, продолжал говорить. Я старался не пропустить ни слова. А когда закончился семинар, он проделал со мной такую шутку, — если это можно назвать шуткой, — о которой я уже не смогу забыть, наверное, до конца дней моих. Он заставил меня дописать протокол, под его диктовку, слово за словом. Всего несколько фраз. Это была оценка моих стихов. Хорошая оценка. Но как трудно было ее записать!.. Рядом стоял мастер, большой поэт, редкостной души человек, который, конечно же, понимал, к чему он обязывает ученика, и что будут значить для меня эти несколько трудных минут.
Через год я пришел к нему домой и принес журнал «Сибирские огни», где были напечатаны два моих стихотворения. Робко входил я в кабинет Светлова: за целый-то год — всего два?… Нет, он не ругал меня за то, что я мало написал. Он… вдруг спросил:
— Сколько строф вы зачеркнули в процессе работы?
— Не помню, может быть, три или четыре…
Михаил Аркадьевич вздохнул и сказал:
— Я вот сейчас пишу стихотворение… В нем уже около двухсот строк. А надо пятьдесят, не больше…
Вскоре я прочитал это стихотворение в газете. В нем не было и сорока строк. Но что это были за строки!.. И я понял, какой колоссальный труд вложил в них поэт, да и не только труд…»
Одно из стихотворений, которые Александр Кухно представил на суд Михаила Светлова, «Рукавички», много раз перепечатывалось, и вошло во все книги Кухно, став своеобразной «визитной карточкой» поэта.
Публикации в «Сибирских огнях» не прошли для Кухно бесследно. Его пригласили работать в редакцию журнала. В 1956 году он расстался со школой навсегда. На целое десятилетие редакция «Сибирских огней» станет его вторым домом. В «Сибирских огнях» Александр Антонович был в гуще творческой жизни, внутри литературного процесса, что позволяло ему полнее, глубже и острее самого себя ощутить как поэтическую личность, увидеть слабые и сильные свои стороны.
Побывал он здесь на разных должностях: заведующим редакцией, отделом поэзии, редактором отдела очерка, отдела прозы. Об этом периоде своей жизни в одной из глав поэмы «Море» Александр Кухно напишет:
Хожу на службу.
Десять лет, —
без передышки, без оглядки, —
свой мозг вонзаю — как стилет,
в чужие папки и тетрадки…
чужой успех —
он мой успех,
пусть обо мне забудут вскоре, —
не для себя ищу — для всех
лицо твое, родное море!..
Забуду собственный мотив,
пройду любые перегрузки, —
когда товарищ
морем русским
плывет,
меня опередив!..
Не дам сразить его в пути.
Над ним глумиться не позволю.
Все, что морской дышало болью,
он должен воспроизвести.
В России не затем поют,
чтоб умолкать на середине…
На том стою!..
И состою
в редакторском негромком чине.
В 1958 году в Новосибирске вышла первая его поэтическая книжечка с образным, сочным, сразу же останавливающим читательский глаз названием — «Незабудок брызги синие». Начинается книга с публицистического стихотворения, посвященного памяти героев Гражданской войны, «Пламя для живых». Поэт созерцает мемориальный памятник политзаключенным, зверски замученным колчаковцами, установленный в центре Новосибирска, и ему кажется, что эта рука с факелом, рвущаяся из каменной глыбы, передает эстафетный огонь героического прошлого минувших поколений — «живое пламя — для живых».
Кроме «Незабудок», при жизни поэта было опубликовано ещё 3 книги его стихов: «Ранимость», «Берёзовые колки» и «Зимушка».
Едва книга «Ранимость» вышла, как над ней стали сгущаться тучи. Из Москвы в Западно-Сибирское книжное издательство пошли грозные письма. Публикацию в сборнике поэмы «Море» посчитали идейной ошибкой. Не остались в стороне и местные партийные власти. Обсуждая на бюро Новосибирского обкома КПСС работу писательской организации, книге «Ранимость» устроили форменный разнос. Руководителю организации Леониду Васильевичу Решетникову пришлось ее защищать. Подводя итоги бюро, тогдашний первый секретарь обкома Федор Степанович Горячев по поводу поэмы «Море» задумчиво сказал: «Так было. Что же делать? Мы все Сталину верили… А сейчас всех собак на него повесили…» И сделал милостивый жест: «Ладно, простим… И поэта не трогать».
Гроза, погрохотав и полыхнув молниями, прошла мимо. Поэта не тронули. Но поэма «Море», говоря языком кинематографистов, на долгие годы «легла на полку».
В предисловии к публикации ее отрывков в газете «Вечерний Новосибирск» Александр Плитченко писал, что это — «одна из вершин сибирской поэзии шестидесятых годов», отмечая в то же время, что «Море» — поэма до сих пор не прочитанная нашим читателем, более того — скрываемая от читателя сверхосторожными издателями». И был прав. По-настоящему не прочитана она и сегодня. В том числе и (по выражению Плитченко) «аморфной нашей критикой»: «отдельного разговора» об этой поэме, которого она, по мнению одного из первых рецензентов книги «Ранимость» Ильи Фонякова, несомненно, заслуживала, не состоялось, «особой оценки» не прозвучало даже после смерти ее автора.
Незаметно пролетали годы учебы в литинституте. Кухно выходил уже на финишную преддипломную прямую, когда умер Светлов. Все знали, что он тяжело болен, но кончина его все равно оказалась для многих внезапной. «Не могу себе представить смерть Михаила Светлова… Казалось, он будет жить вечно… Столько в нем всегда было жизненных сил, бодрости духа, чуткой иронии, доброты, внимания к каждому из нас, молодых поэтов!..» — писал Кухно. В 1961 году Александр Кухно прощается с институтом.
В мае 1966 года Александра Антоновича Кухно принимают в Союз писателей СССР, а в сентябре того же года он неожиданно покидает редакцию «Сибирских огней». В автобиографии он писал: «20 сентября 1966 г. уволился из редакции — готовить третью книгу стихов, которая должна быть сдана в производство в 1966 г.» В книгу, над которой он работал — «Берёзовые колки» — вошли некоторые его новые произведения, а так же переводы стихов трех немецких поэтов.
В 1967 году издательство «Новая жизнь» в Берлине выпустило книгу «Полночный троллейбус» (Новая советская лирика), где в компании суперпопулярных тогда Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Окуджавы, Б. Ахмадулиной, А. Кушнера, Ю. Мориц, Р. Казаковой и ряда других наших поэтов был и А. Кухно.
Гражданская лирика Александра Кухно целиком созвучна веяниям эпохи. Тематика поэта разнообразна, но главное в ней – связь времён и поколений, любовь к родной земле, борьба лирического героя за светлые, выстраданные идеалы. Кухно очень нравилось творчество Есенина, и, как говорили его однокурсники «…есть и в нём самом что-
Кухно много выступал на поэтических вечерах, да и на «квартирах» не меньше, в частности квартира, которую он получил от редакции «Сибирских огней», сразу же превратилась в место творческих посиделок.
Передавая свои ощущения от выступлений Кухно перед читательской аудиторией, новосибирский поэт и прозаик Василий Коньяков в своих воспоминаниях отмечал такую деталь: «Слушателей захватывала его взволнованность. Но мне казалось, что он ждал какой-то и другой, строгой оценки своих стихов, чтобы еще и еще раз увериться, что поэзию его стихов он чувствует не только сам, но она ясна и другим». В стихотворении «В ночи горит Полярная звезда…» Кухно писал:
На вечных изысканиях родства
Души поэта с душами другими
Я знаю точно — хуже воровства,
Когда твое обожествляют имя.
Но такой вот «строгой» и по-настоящему объективной оценки Александр Кухно, увы, не дождался. Ни при жизни, ни после нее так и не появилось фактически ни одной фундаментальной литературно-критической или литературоведческой работы, посвященной его поэзии, за исключением, разве, «Большого сердца поэта» Алексея Горшенина, чья работа, впрочем, посвящена не только творчеству Александра Кухно, но и жизни самого поэта. И это в какой-то мере загадка, поскольку во второй половине XX века в Новосибирске работал целый ряд интересных талантливых исследователей литературы. Дело, возможно, в некой тайне, окутывавшей простую и ясную, на первый взгляд, поэзию Кухно, тайне, которая как раз и оберегала ее гармонию от аналитического скальпеля алгебры. Да и поэтический талант Кухно был настолько самобытен и глубок в своем основании, что трудно было его охватить единым взглядом, с наскоку постичь восприятием и логикой.
23 февраля 1978 года Александра Кухно записывали на Новосибирской студии телевидения. Он давал отзыв о только что вышедшем художественном фильме новосибирского режиссера Вадима Гнедкова «Осень», посвященном проблемам любви и семьи, всегда близких поэту. Чувствовал Кухно себя неважно, но крепился, не хотел подводить. На улице вьюжило. Дома вечером собрались друзья, соседи. Он сел за фортепиано и начал петь. Пел свои любимые «Отговорила роща золотая», «Гори, гори, моя звезда», «Дывлюсь я на нэбо», «Утро туманное, утро седое». Пел по просьбам гостей многое другое. Часа два продолжался этот импровизированный, как вскоре окажется, прощальный концерт. В шесть утра ему сделалось плохо. «Скорая» увезла в больницу. А днем 24 февраля 1978 года Александра Кухно не стало. Второй инфаркт поставил точку в его жизни.
В селе Криводановка Новосибирской область есть библиотека, которая носит имя Александра Кухно.
Творчество:
Ранимость
С младенчества,
Как на готовом,
Она всегда жила со мной.
За все, что есть пережитого,
Обязан я лишь ей одной —
За все ушибы и обиды
И радость солнечного дня…
Не похвалюсь, что видел виды, —
Но люди видели меня.
Они не проходили мимо,
Быть может, только потому,
Что и у них душа ранима, —
Сходились к сердцу моему.
Я принимал чужую жалость,
И боль, и радость принимал.
Того, что это отражалось
На сердце, я не понимал…
Что у меня оно большое,
Что и большое — устает,
Я знать не знал!
Я жил душою,
В счастливый веруя исход.
Ранимость…
Странное какое
Понятье!..
Это от нее
Звезда зажглась в степном покое,
Пылит и светится жнивье;
И песню затевают люди,
Смеются, плачут —
Все не в лад! —
Неосторожно любят, судят,
Низводят
И боготворят…
И в них живет необходимость
Любить
И думать по ночам
Про эту самую ранимость,
Что есть начало всех начал…
Мне по одной дороге с ними.
Иду и — нет иных путей.
Я с каждым годом все ранимей.
И чем ранимей — тем сильней!
***
Куда летишь, мой друг неверный,
на тройке бешеной, куда?
Не манят из чужой таверны
степные наши города?..
Харчевни есть и здесь.
К рассвету
в степи умолкнут бубенцы.
Не дело русскому поэту
швырять себя во все концы.
Есть веселее и печальнее
народы разные вокруг.
Но нет интернациональней
народа русского, мой друг.
Познай его — весь мир познаешь.
Не за кордоном твой почёт.
Не слава только, не казна лишь,
я знаю, вдаль тебя влечёт,
таким уж уродился странным —
от слова «странствовать»…
Ну, что ж,
любой вояж по дальним странам
в приход когда-нибудь зачтёшь.
Тут впечатленья, обобщенья
и взглядов наших широта.
А всё-таки — для песнопенья
не та политика, не та…
Когда твои устанут кони, —
в ночной морозной тишине
ты кнутовищем в подоконник
тихонько постучи ко мне.
Зажгу свечу, навстречу выйду,
как выходили к господам,
задам овса коням, и виду,
что был обижен, не подам.
Бутылку горькую раздавим,
«Лучинушку» споём в ночи,
и пусть метель стучит о ставень,
колышет пёрышко свечи.
Свеча моя в дощатом ставне,
там, за стеклом отражена,
о чём-то милом и недавнем
напоминает мне она,
о чём-то грустном и хорошем,
уже утраченном навек…
Неужто ты — вот так, прохожий,
случайный сердцу человек?
Зачем же всё, что волновало
и вдруг в стихи перелилось,
тебе, мой путник запоздалый,
тебе читаю, редкий гость?
А ты, как будто бы впервые,
хотя ничто не кинет в дрожь, —
мне зарисовки путевые
за опыт сердца выдаёшь.
Я знаю, вновь рванутся кони.
Презрев мой дом, мою печаль,
ты от меня, как от погони,
уйдёшь в неведомую даль.
Но где-то там, бродя по свету,
коней весёлых горяча,
не забывай про встречу эту,
пусть не ко мне (меня уж нету!) —
спеши к товарищу-поэту,
пока горит его свеча…
***
Февраль кончается весною света.
Все ярче,
ярче света нарастание.
И падает с голубоватых веток
снег,
обреченный на растаяние.
Перемежаются со снегопадами
безумства солнышка слепящего:
то золотыми скребет лопатами,
то снова прячется –
снега наращивать.
Как будто под ручонкой школьницы
вкосую поле разлиновано.
Под вечер снег уже не колется,
его смирила тень лиловая.
Еще он блещет, хорохорится
и под окном моим беснуется.
Но утром – будто бы по горнице,
пройдется март по нашей улице,
и станет снег темнеть и стариться,
Взлетят скворешники-разинюшки…
И ничего, брат, не останется
от нашей белой-белой зимушки.
***
Все ждешь,
все жаждешь равновесия —
и добрым быть, и мудрым быть,
чтоб всем вокруг легко и весело
себя — как солнышко — дарить.
Но где она, та радость тихая
глубокой ясности души,
когда весь мир прекрасной книгою
вдруг открывается в тиши?..
Ни зла, ни лжи, ни прочей нечисти,
ни преходящих мелочей…
В сердцах людей — дыханье вечности,
и нежность — в глубине очей.
Тогда гранится мысль высокая —
как ель под солнцем на юру,
и падают в ладони соколы —
слова, зовущие к добру.
Но где оно, то равновесие
моей взволнованной души,
какими градами и весями,
в какой скитается глуши,
придет ли?
В полночи бессонные
придет и встанет у стола,
чтоб мысль —
как елочка граненая,
оформилась и зажила.
Она растет, чеканя медленно
сама себя, так много лет…
А кто-то рядом, злой и въедливый,
ей загораживает свет.
Сурова жизнь. Глядит не весело
На все старания твои,
не диво, молвит, равновесие —
без равновесия твори!
Литература, имеющаяся в фонде Новосибирской областной молодёжной библиотеки:
Произведения автора:
- «На перекрестках трудных судеб» : рассказ, стихи, поэма / А. Кухно. — Новосибирск : Новосибирское книжное издательство, 2001.
- Стихи. А. Кухно // «Созвездие земляков: Знаменитые мужи Новосибирска» : [литературно-краеведческий сборник] / Новосибирская областная общественная организация «Общество книголюбов». — Новосибирск : Редакционно-издательский центр «Светоч» правления Новосибирской областной общественной организации «Общество книголюбов», 2008.
- Стихи. А. Кухно //«Поэты Сибири»: сборник стихов. — Новосибирск : Западно-Сибирское книжное издательство, 1982.
- Стихи. А. Кухно // «Песнь о Сибири» : стихи. — Кемерово : Кемеровское книжное издательство, 1982.
- Стихи. А. Кухно // «На берегах Оби широкой. Улицы расскажут вам. Имена писателей на карте Новосибирска» / В. Берязев [и др.]. — Новосибирск : [б. и.], 1997.
О нём:
- «Большое сердце поэта» : очерк творческой судьбы известного российского поэта А.А. Кухно / А. В. Горшенин. — Новосибирск : Общество книголюбов, 2007.
- «Книга о поэтах. Леонид Мартынов. Евгений Евтушенко. Поэты Новосибирска» / А. В. Никульков. — Новосибирск : Западно-Сибирское книжное издательство, 1972.
- «Лица сибирской литературы». Очерки и эссе / А.В. Горшенин. – Новосибирск: РИЦ НПО СП России, 2006.
- «Беседы о сибирской литературе» / Горшенин А. В. — Новосибирск : ИД «Горница», 1997.
- «Писатели о себе» : сборник / ред. Ю. М. Мостков. — Новосибирск : Западно-Сибирское книжное издательство, 1973.
-
«Созвездие земляков: Знаменитые мужи Новосибирска» : [литературно-краеведческий сборник] (Стихи А. А. Кухно и др.) / Новосибирская областная общественная организация «Общество книголюбов». — Новосибирск : Редакционно-издательский центр «Светоч» правления Новосибирской областной общественной организации «Общество книголюбов», 2008.
Источники:
- «Большое сердце поэта» : очерк творческой судьбы известного российского поэта А.А. Кухно / А. В. Горшенин. — Новосибирск : Общество книголюбов, 2007.
- «Лица сибирской литературы». Очерки и эссе / А.В. Горшенин. – Новосибирск: РИЦ НПО СП России, 2006.
