Родился 2 июля 1947 года в Челябинске в семье советского офицера. Несколько лет в детстве жил во Франкфурте-на-Одере.
После окончания Челябинского медицинского института в 1971—1979 гг. работал хирургом в Челябинской областной клинической больнице. В это же время занимался в литературном объединении Челябинского металлургического завода. В 1978 году опубликовал первый рассказ.
Автор сборников рассказов и повестей: «Справедливые дни» (1983), «Милый дедушка» (1988), «К вечеру дождь» (1988), «Лента Мёбиуса» (1989), «Дежурство со следователем» (1992), «Жена монаха» (2008), а также романа «Евпатий» (1996).
В 1979—1985 годах жил в Новосибирске. В 1983 году в Москве, в издательстве «Современник» вышла первая книга рассказов «Справедливые дни». В 1985 году вернулся в Челябинск. В 1985—1987 гг. работал редактором Южно-Уральского книжного издательства. В 1994 году вместе с матерью переехал в Псков, в 1995—2000 гг. работал на скорой помощи.
Был мануальным терапевтом, владел акупунктурой, методом Бутейко, имел лицензию на частную практику. Разработал свою систему питания, которой вылечивал диабет, астму и другие болезни. Занимался каратэ-до и цигуном.
Последние десять лет после смерти матери жил в одиночестве в частном доме на окраине Пскова. Был искренне верующим человеком, «горевшим» и сумевшим зажечь огонь веры в людях своей жизнью и творчеством.
Обладатель нескольких литературных премий:
1996 — Премия Псковской областной администрации в области литературы и искусства за роман «Евпатий».
1997 — Шорт-лист премии «Русский Букер» (роман «Евпатий»).
1999 — Премия журнала «Дружба народов» за «Этюды в жанре хайбун».
2004 — Шорт-лист премии Ивана Петровича Белкина (повесть «Прекрасны лица спящих»).
Умер 17 января 2012 года в Пскове. Похоронен на Дмитриевском кладбище Пскова.
В 2017 году был выпущен посмертный сборник избранного В. Курносенко «Совлечение бытия».
Творчество:
(фрагмент из рассказа «Этюды в жанре Хайбун»)
Мы жили в Германии; мне было восемь, старшей сестре Люде четырнадцать, и она ходила учиться на пианино к одной немке.
– Папа, – позвала Люда как-то, просматривая привезенные из России ноты, – иди посмотри, что это?
Отец подошел, глянул и улыбнулся. Взял молча на колени отблескивающий перламутром дорогой немецкий аккордеон и неспешно, как все, что делал, нота за нотою разобрал мелодию. Это была «Когда я на почте служил ямщиком…», песня. Второю строкой шло: «был молод, имел я силенку», и эту «силенку» отец выдохнул эдак задорно-самонасмешливо, страшно как-то угаданно, то бишь, как назвал бы я это сегодня, потрясающе художественно хорошо.
Мы жили при военной комендатуре в «русском доме» у вокзала, не отгороженные, как это полагалось в военных городках, никаким забором, и квартиры у нас, у офицерских семейств, были по тем временам роскошные, с огромными кухнями, просторным коридором, с встроенной в угол, обложенной кафелем голландкой.
И вот мы стояли с мамой у кухонной двери, а сестра заглядывала в ноты через перетянутое ремнем отцовское плечо.
«Сначала я в девке не чуял беды, – пропел он слегка дрогнувшим, сразу приглохшим от волнения голосом, – потом задури-и-ил не на шу-у-утку…»
И снова, – и опять я это как-то очень понял, – «задурил» он тоже выделил, и именно так, как требовалось, как было оно кем-то в одобряемое Богом время задумано и сотворено.
«Куда ни пое-е-еду, куда-а ни пойду,
Я к ней загляну-у-у на мину-у-утку…»
Голос у папы был сипловатый: дымчатое серебро, – безукоризненно музыкальный высокий баритон, действующий от подсознания, и слух не то чтоб абсолютный, а как будто еще дальше за абсолют, более чем. Отчасти поэтому он, наверное, и любил больше петь вторым и третьим, чтобы подпевать, исподволь поддерживая сбивавшегося с тона ведущего, никогда не затрудняясь собственно гармонической стороною дела. И вот спустя годы, спустя жизнь я, оказалось, не слышал и не слыхивал, чтобы кто-то пел точнее и незаметно артистичнее, чем мой отец, а сам он пел когда-либо лучше, чем тогда в Германии…
