Николай Александрович Шипилов родился 1 декабря 1946 года в Южно-Сахалинске в семье офицера. После «хрущёвского» сокращения армии семья переехала в Новосибирск и поселилась в районе карьера Мочище на улице композитора Аренского.
В юном возрасте Николай самостоятельно освоил баян, гитару, кларнет, выступал в местной художественной самодеятельности, много читал.
Мальчишкой он вёл тетрадь, куда записывал пословицы, поговорки, песни, свои стихи и дневниковые заметки. «Сочинять, причём помногу, по 15 стихов в сутки, начал уже лет в 16. Помню, послал подборку в журнал «Юность» и сообщил, что мне 25 лет. В редакции, наверное, решили, что я — полный дебил, но ответили вежливо, посоветовали, как водится, упорно работать над собой», — с юмором вспоминал Шипилов.
Рабочую жизнь начинал экскаваторщиком. Затем устроился грузчиком на жиркомбинат. Учился в авиационном техникуме в Новосибирске, в новосибирском пединституте.
После жиркомбината работал артистом хора в новосибирском театре оперетты, потом ушёл на телевидение, где озвучил своими песнями почти сто передач. В 25 лет ушёл с телевидения и сменил несколько работ — был полевым рабочим в геодезической партии, строил коровники, трудился в леспромхозах. Работал токарем, бетонщиком, штукатуром, монтажником, корреспондентом газеты «Приобская правда».
В 1964 году впервые пришёл со стихами в литобъединение при газете «Советская Сибирь», а год спустя журнал «Сибирские огни» предложил опубликовать его повесть «Митька и старые люди». Рецензентом выступил писатель Анатолий Черноусов, который указал на некоторые недостатки произведения 19-летнего автора и предложил внести правки. Но Шипилов отказался, поэтому повесть не была напечатана. Позже, уже в зрелом возрасте, Шипилов сожалел о том, что не прислушался к более опытному товарищу по перу.
Был участником ЛИТО Ильи Фонякова, откуда вышло множество известных новосибирских поэтов.
Первой женой Шипилова стала Ольга Поплавская. В 1980 году она трагически погибла — утонула. Николай Александрович очень тяжело переживал эту потерю.
В 1983 году Шипилов уехал в Москву, некоторое время жил в Новгороде.
В 1983 году журнал «Литературная учёба» опубликовал большую подборку рассказов Шипилова «Игра в лото», а следом вышла солидным тиражом его книга «Ночное зрение» (1984 год).
В 1986 году вступил в Союз писателей России и был его секретарём. В этом же году в Москве вышла книга повестей и рассказов «Пятый ассистент», а ещё через год увидела свет ещё одна книга рассказов — «Шарабан».
В 1989 году окончил Высшие литературные курсы в Москве.
Будучи в Москве, Шипилов помогал печататься другим авторам, писал рецензии, отзывы, пристраивал рукописи. Сам Николай Александрович так вспоминал об этом: «…несколько лет работал завотделом «Литучёбы», на мой стол стекалась поэзия чуть ли не со всего Союза. Потом начал ездить по адресам авторов стихов, которые запали в душу, которые меня потрясли. Перезнакомился с великой российской провинцией, с сотнями поэтов».
Друг Шипилова Александр Денисенко тоже помнит это время: «Столешница его стола в «Литературной учёбе», где он заведовал отделом поэзии, прогибалась от ежедневного потока писем, многим и многим талантам он путеводительствовал по жизни, ввёл в художественную среду. Чего стоит один Михаил Евдокимов, которого Шипилов, вооружённый двумя дорожными курицами и верой в могучий талант земляка, привёз в столицу!»
Примерно в эти же годы Николай Шипилов женился во второй раз. Новой супругой стала Марина Диордиева, но брак этот, по признанию Шипилова, был неудачным.
В 1990 году вместе с другими литераторами Шипилов подписал знаменитое «Письмо семидесяти четырёх» против русофобии в печати и на телевидении.
С 1991 года Шипилов жил то в Москве, то в Минске со своей третьей женой – поэтессой и бардом Татьяной Дашкевич.
В сентябре-октябре 1993 года выступал в защиту Конституции у Дома Советов, чуть не погиб. После этих событий он написал поэму, которая называется «Прощайте, дворяне».
В середине 90-х трудился редактором отдела прозы еженедельника «Литературная Россия».
В течение ряда лет входил в состав жюри многих фестивалей авторской песни, много раз принимал участие в Шукшинских чтениях на Алтае.
В 2000-х годах Шипилов был больше увлечён работой над прозой, чем над стихами и песнями. «..Ну и песня — она всё-таки востребована, она все-таки тоже кормит. Это — живые деньги, они дают возможность работать. А вот проза для меня — это отрыв на полную катушку — я живу в ней, могу месяцами из дома не выходить, и ничего мне в это время не интересно — ни погода, ни материальный достаток… » – говорил Николай Александрович в интервью.
В этот период Шипилов работал над циклом рассказов («В лесу», «В монастыре» и другие), объединенных одним героем — Батраковым. В этих рассказах отчётливо звучит мотив бытования православной веры в современных условиях. В это время всё больше обращается к вере и сам Николай Александрович.
В 2002-2004 годах Николай Шипилов и Татьяна Дашкевич выступали одними из активнейших инициаторов, организаторов и строителей Свято-Никольского храма в деревне Валерьяново под Минском.
С 2006 года Николай Шипилов стал членом Союза писателей Беларуси.
В августе 2006 года Шипилов в качестве председателя жюри участвовал в проведении первого фестиваля «Свой остров» и в открытии в Новосибирске Аллеи бардов. Как раз в это время в Новосибирске вышел первый номер альманаха «Купола», в котором был опубликован роман Шипилова «Псаломщик», посвященный памяти его друга Михаила Евдокимова.
15 августа Шипилов отправился в Минск из Новосибирска, а 18 августа его сняли с поезда с инсультом и из Вязьмы отправили в больницу в Смоленск. И, хотя поэт оставался в сознании и боролся за жизнь, справиться не удалось. Ушёл из жизни Николай Александрович 7 сентября 2006 года. Похоронен в деревне Валерьяново.
В июле 2007 года на той самой Аллее бардов, которую открывал Шипилов, появилась памятная доска в его честь. Также именем поэта и писателя названа одна из улиц Новосибирска.
По прозе Шипилова сняты фильмы. Один из них — «Ремемба-хари» режиссёра Марии Халиной, по рассказу «Золотая цепь». Также Мария сняла документальную ленту «Фортуна-фортуната» о Николае Шипилове. Звучали в кино и романсы Николая Александровича — например, в фильме «Мужчины без женщин».
Многие песни Шипилова вошли в бардовские антологии.
Кроме того, Шипилов является автором статей, посвященных современной периферийной литературе, прозе молодых писателей, биографии Н. Рубцова и других.
Награды:
Первой наградой стала премия журнала«Литературная учёба» за лучший дебют (1983 год).
Также Шипилов становился лауреатом Шукшинской премии (1991, по другим данным – 1992 год).
В 1997 году получил Малую российскую литературную премию за поэму «Прощайте, дворяне».
Стал обладателем премии Союза писателей России «Традиция» (1997 год) за прозу.
В 1998 году повесть Шипилова «Пустыня Ивановна» о шахтерском городке была удостоена Международной премии им. Андрея Платонова «Умное сердце».
В 2004 году получил Всероссийскую литературную премию «Отчий дом» имени братьев Ивана и Петра Киреевских в номинации «Проза».
В 2006 голу посмертно был награждён премией «Имперская культура» имени Эдуарда Володина за роман «Псаломщик».
Также посмертно Шипилов получил премию журнала «Сибирские огни» за роман «Детская война» (2016 год).
Две песни на стихи Шипилова — «После бала» и «Птицелов» — становились лучшими на конкурсах «Песня-98» и «Песня-2000» соответственно. Обе композиции были исполнены Дмитрием Маликовым.
О творчестве Николая Шипилова:
Герои первой книги Шипилова «Пятый ассистент» — простые люди, современники, которые, несмотря на трудности своего существования, не теряют оптимизма, веры в лучшее, чувства юмора. Одновременно с мощным лирическим началом, постоянно присутствующим в прозе Шипилова, его рассказы и повести отличает несгибаемая прямота нравственной доминанты, что подчеркивает и Л.Баранова-Гонченко: у него «совершенно своя, особая и мировоззренческая, и методологическая твердь».
В повести «Записки литконсультанта» Шипилов коснулся некоторых проблем жизни советской редакционно-издательской системы. Чистой сатирой называть это произведение вряд ли справедливо: для писательской манеры скорее характерны мягкий лиризм, своеобразная сказовая манера. За комическими ситуациями у него всегда проглядывает неизбывный трагизм бытия.
Авторской манере Шипилова-прозаика присуще повышенное внимание к языковой форме произведений. Он — мастер сказа; герой-повествователь и др. персонажи его рассказов и повестей всегда снабжены ярко выраженными и узнаваемыми речевыми характеристиками. Писатель остро чувствует живое народное слово, умело пользуется арсеналом совр. говоров и сленговых оборотов, но при этом стиль его прозы — чист, ясен и вполне культурен. Это — язык современного человека, хорошо знающего и глубинку с ее диалектами, и особенности дискурса нынешнего мегаполиса. В творчестве Шипилова находит свое органичное развитие шукшинская повествовательная и стилистическая техника.
Сюжеты прозаических сочинений Шипилова занимательны, оригинальны, в них органически сплавлены и остроумие, доходящее до сарказма, и трагическое мироощущение. Можно сказать, что проза Шипилова по сути своей экзистенциальна, но вместе с этим у героев остается надежда и вера в возможность лучшего существования.
Стихотворения и песни Шипилов являют собой сочетание народных поэтических форм и интонаций (вплоть до скоморошьих и частушечных), а также — остро ощущаемого ритма новейших мотивов и веяний. Поэту удалось освоить и переварить опыт русской поэзии XX в. от Маяковского и обэриутов — до Рубцова и Высоцкого: «Кому расскажешь — сразу охать: / «Тебя вела по жизни похоть!..» / Но ошибаешься, эпоха: / Я был ведомым красотой. / Все для меня явилось разом: / Собаки вой и четкость фразы, / И перелетов птичьих разум, / И хмель влюблённости густой».
Лирический герой Шипилова слишком хорошо знает законы жизни, чтобы быть наивным и прекраснодушным, в самые светлые и незамутненные строки его проникает горечь расставаний и утрат: «Никого не пощадила эта осень. / Листопад идет как шторм в сто тысяч баллов. / И, как раны ножевые, / На асфальте неживые / Пятна пепла после бала, после бала».
В кратком предисловии к своим стихам поэт так обозначил свое жизненное и творческое кредо: «Скажу лишь, что прожил в Отечестве чистым нелегалом более чем три десятка лет. Сейчас на нелегальное положение переводят весь народ и все народы России. Вот и все мое творчество: Родина глазами нелегала. Не эмигранта, заметьте, а нелегала…» Это состояние неприкаянности, бесприютности в течение многих лет осложняло быт Шипилова: в прямом смысле слова он не имел своего угла.
То же настроение острой болью отзывается и в стихах поэта: «Серый сумрак загустел. Тихий страх. / Колыханье чьих-то тел в номерах. / Электрический огонь игловат. / В одиночестве я сам виноват. / Серый сумрак загустел аж до звезд. / Ты куда меня, мой Ангел, завез? / Закружил да заморочил, извел / И оставил тут, как на произвол… / На казенную кровать повалюсь, / Без иконы в темноту помолюсь, / Да прибавлю я к молитве поста, / Чтоб меня не одолел супостат».
Будучи остроумным человеком, Шипилов нередко в мягкой, ироничной манере бросает взгляд на сотоварищей по литературному цеху. В его активе — ряд любопытных эпиграмм и шаржей, например: «То не стуки-перестуки / Во кузнице кузнецов — / Это входит в храм науки / Гений Юрий Кузнецов. / Мочен, взрачен, худ и мрачен. / Этот мрак ему к лицу. / Пучит он глаза по-рачьи, / Словно дал обет безбрачья / Сабле, пике и винцу».
Воспоминания о Николае Шипилове:
Поэт Александр Денисенко: «Сколько помню Николая, всегда у него на манер крыла жила за спиной шестиструнная гитара — верная спутница жизни и боевая серафим-подруга.
С того самого дня, когда вышли его первые рассказы (1983 г.), сразу же принесшие ему широкую известность и премию «Литературной учёбы» как самому яркому дебютанту года, он многое успел сделать: и в литературе, и в любви, и в кино, и как автор замечательных песен, с которыми он, легкий на подъем, объездил почти всю страну.
Но только нет в ней такого места, которое тянуло бы его назад с такой силой, как эта небогатая, суровая и нежная часть земли с запахом подвядшего сена, с тополевыми улочками и палисадниками, где когда-то впервые шевельнулось его сердце от материнских песен, и куда он теперь шаг за шагом возвращается, держа на плечах коромысло добра и зла и осторожно обходя полевые цветы…
…О, солнце гаснущее — мать,
присядь под образа
и пой. Я буду подпевать…
пока твои глаза,
с моими, цвета одного,
играют синевой —
не страшно в жизни ничего,
не жутко ничего…
Человека нельзя сделать более свободным, чем он есть внутри. Это этногенез: береза всегда будет березой, и если даже ее спилишь, то на пне вырастут березовые веточки, а не желуди. Это вообще великий русский тупик: как можно что-то любить и при этом быть свободным? Потому что наше национальное искусство — чувственное, искреннее, с преобладанием эмоции над интеллектом, очень эмоциональное. Возьмите любую вещь Николая — у него строка, при всей древнерусской экономичности стиля, иногда даже переизбыточна, с перехлестом, изукрашена изумительной вышивкой, но одновременно строга и обладает глубочайшим чувством соразмерности. Колины вещи можно резать на куски, дробить на фрагменты, и все равно каждый из них остается живым, осмысленным, вполне законченным. Это как хорошая пуховая шаль, которую можно пропустить через девичье кольцо, и она снова расправится во всей своей красоте.
Николай всегда умел находить для своих стихов и песен слова, которые любят друг друга. Они адресованы всем: и тем, кто выпал из своего достоинства и поверил, что счастье уже упразднено, и тем, кто поднимает сейчас с колен нашу Родину, восстанавливает российский государственный дом. Эти щемящие сердце размеры, эта нежная пряжа стихов, сотканных из русского снега и света, эти одинокие состояния и шорохи жизни, эти летучие образы и думы, эти глубокие праведные мысли, это возвышенное отношение к Родине — есть суть шипиловского песенного чуда».
Журналист и поэт Юрий Горбачёв: «Его народность – несомненна. Даже в своем отрицании местной писательской рутины, которое забросило Шипилова в далекую от Оби-матушки Москву, где он снискал лавры самородка и человека, с легкостью овладевающего вниманием, он не был каким-нибудь там «постмодернистом», «декадентом», чем-то худосочно-бледноланитным или нервно-издерганным. Он ратовал за поэзию и литературу без «головизны», позже, придя в журнал «Литературная учеба» он декларировал простоту, органичность, реализм, как незыблемые эстетические принципы – и все это ему удавалось. Благословившие Николая московские литературные мэтры 80-х, пожалуй, воспринимали его, чем-то вроде вернувшегося из глубины веков и таёжных раздолий Ермака Тимофеевича. Вполне вероятно, он был одним из «ополченцев» провинции, приходившей в Москву, чтобы напомнить ей, заплутавшей в своих кольцевых дорогах, о сути русскости. Как Шукшин. Как друг юности – Евдокимов, которому Николай посвятил свой роман-прощание «Псаломщик» уже после гибели скомороха всея Руси, прорвавшегося в губернаторы горного края. Вот и Николай шел к вершинам, чтобы не только что-то сказать, но и сделать. О том, что это был поэт, одарённый обостренным чувством правды, говорит хотя бы то, что в час «икс» Николай оказался на баррикадах у Белого Дома, что отторгнутый, как и Новосибирском, Москвой, он очутился в Белоруссии и его за своего принял «батька Лукашенко». Симптоматично: в конце концов, Николай пришел к Богу, к вере, к храму, к вечной Руси. «Молиться я не умел, но, видно, кто-то из мёртвых молился за меня. После всего пережитого на баррикадах занятия литературой стали казаться чем-то вторичным, а наш брат-писатель докучливым болтуном. Мне стал омерзителен город с его пирами, на которых стоял густой запах трущобной помойки», – написал Николай в прологе к роману «Псаломщик». Он так и остался псаломщиком по ту сторону баррикад у Белого дома октября 1993 года, не приняв победительно-брутальной нынешней буржуазности.
Николай, конечно же, принадлежит к поколению русских людей, для которых гитара стала чем-то вроде иконы. Поэтому и песни его несут в себе свет молитвы, прорвавшейся из ищущей красоты и лада с миром души ещё тогда, когда церкви стояли в руинах. Он брал в руки гитару, как брали её «пацаны» на зонах, пареньки-фэзэушники, городская шпана, выходившая в акустические дворы, чтобы наполнить их своими неокрепшими голосами. В консерваторском городе, освоившем гитарные версии музыки Дебюсси, он придерживался надёжного «блатного квадрата» – и этого ему хватало для того, чтобы стать бардом-харизматиком для Новосибирска по сути дела единственным в своем роде. Харизма штука серьёзная, на дороге не валяется. Она или есть, или ее нет. И если для Москвы – Владимир Высоцкий, для Ленинграда – Александры Городницкий и Дольский, то для Новосибирска – Николай Шипилов».
Творчество:
Вознесение Господне
Когда за ходом облаков по лоциям небесным
Следил ребенок, возлежа на летнем берегу.
То мама пела на лугу — ему казалось, песни,
И медонос благоухал перед грозой в стогу.
Казалось, этой тишине вовек конца не будет.
В ней даже самый легкий вдох — казалось — шелестит.
И вдруг ребенок крикнул: «Ох! Скорей смотрите, люди!
Смотрите: Бог! Смотрите: Бог на облаке летит!»
Смотрели люди в небеса: казались им — драконы.
Они смотрели на мальца: казалось им — чудно.
В жилищах не было икон. Вместо икон — законы:
Нам должно космос покорять, сверлить морское дно.
А Бог на облаке летел под синей неба сенью,
Он видел: ангела душа за ним летит легко.
Стояла времени река, стояло Вознесенье.
Казалось людям, что четверг.
До Бога — далеко…
***
Элегия
В такую зиму дорог мне в печи огонь,
Поленьев жар — и сам я в лихорадке…
И дни свои, как школьные тетрадки
Листаю я, уставший от погонь.
В медвежий угол, загнанный Иван,
Я будто был для общества опасен.
Давно уставший от красивых басен.
Я западаю в сон, как в океан…
Снега, снега, сне-га…сне… гасни-гасни..
Ты гасни, жизнь, влюбленная в меня…
И пусть мне кот рассказывает басни,
Ночную тьму глазами зеленя…
В такую зиму время медленно прядет
Свои снега на тыщи километров.
Сквозь шум дождей, сквозь лютый посвист ветров
Мой старый друг в деревню не придет.
Я жил один. Один я и умру
С благоговейным страхом угасанья.
И конь чужой мои протянет сани
Туда, на переправу поутру.
В такую ночь остановился бег
Минутных стрелок шорох календарный…
И только тихий свет зари янтарный
Мне говорит, что мой не кончен век.
Я жил в раю, а думал, что — в аду.
Я, как Адам, искал от рая — рая…
И вот — снега, что без конца, без края
Идут потоком сладостным, идут…
Снега, снега, сне-га…сне… гасни-гасни..
Ты гасни, жизнь, влюбленная в меня…
И пусть мне старый кот рассказывает басни,
Ночную тьму глазами зеленя…
***
Когда я воротился из похода,
То понял, что беда подстерегла:
На всей земле хорошая погода,
А мой домишко выстыл по углам…
В нем не было жены моей, вдовы ли —
Не дом, а растворённая тюрьма.
И дикие собаки рядом выли.
И мне казалось, я их понимал.
Пошел бы следом, да следа не сыщешь.
Сидел бы сиднем — где там усидеть.
Свистел бы вслед — беглянки не освищешь.
Ну как теперь собою овладеть?
Молитву б сотворить, да нет иконы.
Банёшку истопить бы — нету сил.
И я собак во мраке заоконном
Принять меня в их стаю попросил.
Собаки испугались, убежали.
Друзья: кто на печи, а кто — убит…
Кому теперь нужны мои медали?
И кто на ранах сменит алый бинт?
В дороге без привала я — бывалый,
Но в доме без хозяйки — как впервой.
И снова меня вьюга обвивала,
А позади пылал домишко мой.
Простите меня, отчие могилы…
Прощайте, я вас честно защищал…
Но тут мне больше нет житья без милой
И нет привычки к преданным вещам.
Уж лучше бы под знаменем из шёлка
Лежал я в бранном поле неживой!
…И дикие собаки до просёлка
Меня сопровождали, как конвой.
***
Дурак и дурнушка
В нашем доме, где дети, коты и старушки
Во дворе дотемна прожигали житьё,
Жили двое в служебке: дурак и дурнушка,
И любили: она – никого, он – её.
Он ей пот утирал потемневшим платочком,
А она хохотала с метлою в руках.
Их жалели старушки, жалели – и точка.
В тот момент забывая о своих дураках.
Я носил им тайком свои детские книжки,
Я грозил кулаком тем, кто их обижал,
Всё равно им рога подставляли мальчишки,
Когда старый фотограф к нам во двор приезжал.
Я по свету бродил. Часто был я без света,
Мне любимые люди ловушки плели.
Кто меня породил? Я считаю, что ветер
Самых дальних краёв, самой милой земли.
И упал я, сгорел, словно синяя стружка
От огромной болванки с названьем «народ»,
И несут меня двое – дурак и дурнушка,
Утирая друг другу платочками пот.
Литература, имеющаяся в фонде Новосибирской областной юношеской библиотеки:
- Шипилов, Н. Детская война [Текст] : роман / Н. Шипилов // Сибирские огни. — 2015. — № 4. — С. 3-74
- Шипилов, Н. Детская война [Текст] : роман / Н. Шипилов // Сибирские огни. — 2015. — № 5. — С. 18-62
- Шипилов, Н. Псаломщик [Текст] / Н. Шипилов // Купола : литературно-художественный альманах. Вып. 1 / А. Олейников [и др.]. — Новосибирск : Вертикаль, 2006. — С. 11-110.
- Шипилов, Николай. «От чужого огня до ненастного дня…» [Текст] : стихи / Николай Шипилов. — (Литературный архив) // Сибирские огни. — 2015. — № 9. — С. 134-141.
- Шипилов, Николай. Дни актера Батракова [Текст] / Николай Шипилов. — (К 90-летию «Сибирских огней») // Сибирские огни. — 2011. — N 9. — С. 139-162.
Источники:
- Мемориальный сайт, посвященный Н. Шипилову
- Портал «AZ-libr.ру»
- Портал «На середине мира»
- Сайт газеты «Советская Сибирь»
- Сайт газеты «Вечерний Новосибирск»
