Казимир досконально знал истинную фактуру своих повествований. Согласимся, мелочей в поэзии придирчивый глаз усмотреть может немало. Вернёмся к Анатолию Тарасенкову: «К сожалению, критика не всегда верно отмечала достоинства и недостатки поэта». Данное замечание можно отнести и к самому Анатолию Кузьмичу.
На самом деле настоящего мастера не так просто подловить на нюансах.
Штрих в портрету одного из героев Лисовского – северного первопроходца Никифора Бегичева.
Анатолий Тарасенков: «В поэме о Бегичеве автор описывает, как его герой устроил себе жилище:
Семилинейной лампы свет неяркий,
Клеёнкою покрытый круглый стол…
Покой, уют невыносимо жаркий
Хозяин дома в первый раз обрёл.
Если это действительно уют, к которому так стремился герой, как он может быть невыносимым? Одно так очевидно противоречит другому, что просто непонятно, каким образом опытный поэт мог допустить подобную ошибку».
С точки зрения формальной логики, всё правильно. Быть может, стихотворец действительно чего-то не дописал? Не учёл неосведомленности читателя в подробностях из быта и особенностей личности героя. Пояснений, помимо тех, что содержатся в тексте, читатель может и не получить.
Никита Болотников, автор наиболее полной биографии Бегичева («Последний одиночка», 1976), записал рассказы односельчан из волжского города Царев, родины Бегичева. Приехав в отпуск по завершении плавания в арктических водах с бароном Толлем на яхте «Заря», Бегичев повёл себя странным для земляков образом:
«Когда Никифор Алексеевич жил дома, все удивлялись, что родной климат стал не по нём. Он, например, не мог сидеть и спать в комнате. Возьмёт и откроет дверь. Ему было очень жарко, а другим холодно. Тогда он велел поставить в сенях койку, повесил полог и стал там спать. Его стали отговаривать:
— Никиша, холодно же тебе там спать, замёрзнешь…
А он, бывало, усмехнётся и говорит:
— В Ледовитом океане не замерзал, а здешний мороз – пустяки.
Так и продолжал спать в сенях, в пологу; расстелет одну медвежью шкуру, а второй укроется».
Чутьё Казимира подпитывалось, таким образом, отличным знанием Севера и северян. Проблема адаптации человеческого организма к Северу стала, между прочим, предметом пристального изучения специально созданного в 50-е годы Сибирского отделения АМН.
С Болотниковым у Лисовского состоялись не совсем ровные отношения. Но об этом поговорим в другом месте. Пока что выясняем достоверность поэтических находок Казимира Лисовского. Бывают моменты, когда даже большой поэт не в силах удержаться до конца на взятых уже вершинах. Такая пора для Казимира Лисовского настала в 60-е годы. Полемика происходила жестокая. Ввязавшись в неё, Казимир не рассчитал силы. Победить было невозможно. Да и что бы выиграл он, добившись победы? В лучшем случае, сомнительные лавры древнего полководца Пирра.
Речь шла о коренном переломе в истории страны и народа. И, следовательно, неотступно для нашего героя о новой, бурно утверждавшейся волне поэтического натиска, неразрывно связанного с энергичным пересмотром взглядов на недавнее прошлое. И Лисовский — поэт, искушённый в профессии — хорошо чувствует, откуда подул ветер. Он силится не поддаваться радикальному напору. Лично не упомянутый, он, тем не менее, взволнован и обескуражен. Это же непредсказуемый подвох! Выход на всесоюзную — да, что там, на мировую! – арену плеяды молодых, активных, мигом добившихся признания московских поэтов – удар с неожиданной стороны. Его беззастенчиво отодвигают с, казалось бы, несокрушимо прочных позиций!.. Такого он не ожидал: всю жизнь служил Отечеству, воспевал Сибирь, пробирался «за строкой» в глухие дебри, мёрз и голодал, рисковал собой… И в результате, как ему представляется, отстранён, отброшен, оскорблён в лучших помыслах и чувствах. И он намеренно обобщает — говоря от себя, употребляет местоимение «мы».
Да, нам часто жилось несладко.
Стужа жгла нас
И шторм мотал.
Только мы не бывали падки
Ни на моду,
Ни на скандал.
Лисовский позволяет себе вольность. Срывается. Грубиянит!
Знаем мы эти штучки-дрючки,
Различаем тщеславья зуд!..
Нынче мальчики-недоучки
Старомодными нас зовут.
Перехлёст очевиден: его незапланированные оппоненты — кто угодно, но только не дилетанты, отнюдь не мальчики-недоучки. Знает же, что как раз образованности-то у них достаточно… Ну, зачем же так, любезный Казимир Леонидович?! Надо бы потесниться на стихотворном Олимпе. Уступить всё равно придётся. Вопрос времени, а его мало, и очень мало.
И какие они мальчики – большинству уже за тридцать. Окуджава – фронтовик, старше многих, Ахмадулина – женщина. Евтушенко – выходец со станции Зима, в Сибири вырос и, снова побывавши здесь, написал огромную, как и сам объект поэмы, «Братскую ГЭС». Вознесенский описывает Антоновскую площадку будущего Западно-Сибирского металлургического комбината. Написал о девушке, что живёт и работает там: «Словно шарик пинг-понга, ты стучишь о мостки, аж дрожит перепонка тугоухой тайги».
Но Казимир снова о том же: намёк на бушевавших тогда молодых поэтов.
Не искали мы славы бойкой,
Не считали в залах хлопки, —
На зимовках,
В цехах,
На стройках
Мы узнали цену строки.
Грубовата и угловата,
Недописанная порой,
Всё ж набита она не ватой,
Не фальшивою мишурой.
Не кичась консонансом хлёстким
Или рифмою корневой,
Вновь она в телогрейке жёсткой
Отправляется в поиск свой.
(«Цена строки», 1966)
Насчёт телогрейки – эка невидаль! Чего заноситься-то?.. Успешные москвичи тоже тогда не в дефицитных импортных дублёнках и американских джинсах в командировки катались. «Хлопки»? Ему самому тоже от благодарной, отзывчивой публики заслуженных аплодисментов с лихвой доставалось…
Я понимал его не до конца. Что такое «хлёсткий консонанс», например? В энциклопедиях объяснено: консонанс в музыке – благозвучие, одновремённое звучание нескольких тонов, вызывающее у нас приятное ощущение – совпадение тональностей, гармония. В стихосложении – то же, что диссонанс.
Из книги «Поэтический словарь» Александра Квятковского: «Диссонанс (от лат. dissono– нестройно звучу) – один из видов нестройной рифмы, в которой совпадают только послеударные звуки, ударные же гласные не совпадают». Примеры диссонанса:
Сквозь огонь прошли,
сквозь пушечные дула.
Вместо гор восторга —
горе дола.
Стало:
коммунизм – обычнейшее дело.
(В. Маяковский)
Заберусь на рассвете на серебряный кедр
Любоваться оттуда на маневры эскадр.
Солнце, утро и море! Как я весело-бодр,
Точно воздух — бездумен, точно мумия – мудр.
Кто прославлен орлами – ах, тому не до выдр
(И. Северянин).
Этот словарь мне подарила Наталья Ивановна Сапожникова, учитель словесности (немецкий язык), верная жена, надёжная подруга прозаика Владимира Константиновича Сапожникова. Общие наши друзья с Казимиром. Интересно, кто подарил такого же Квятковского Казимиру?.. Полагаю, он этим, эксклюзивным изданием, не мог не пользоваться… Так что же, личная обида одного поэта на других, с ним не схожих поэтов?
Да, и много ли плохого делают эти парни, перенося в поэзию музыкальное звучание? И кто только этим не занимался… И прежде в языковых глубинах отыскивали свою гармонию разные поэты: и Гумилёв, и Брюсов, и Пастернак… и Цветаева, и Ахматова… А уж о Маяковском и заикаться не нужно… И сам ты, Казимир Лисовский, ты разве не находишься в постоянном поиске? И вовсе не при чём здесь литературный приём – корневая рифма…
А знание Сибири, к слову сказать, оно и у москвичей не такое уж поверхностное. Вот Андрей Вознесенский, стихотворение «На плотах» (1959 год):
Нас несёт Енисей.
Как плоты над огромной и чёрной водой (…)
Атаманша-тихоня
телефон-автоматной Москвы,
Я страшон, как Иона,
почернел и опух от мошки.
Блещет, точно сазан,
голубая щека рыбака,
«Нет» — слезам.
«Да» — мужским, продублённым рукам…
«Да» — девчатам разбойным,
купающим МАЗ, как коня,
«Да» — брандспойтам,
Сбивающим горе с меня.
Можешь пояснить, Казимир, дорогой друг, какая же это вата?
А ведь по жизни-то был незлобив и, как мало кто, уживчив. Но гордо боролся за своё, отвоёванное, заслуженно принадлежащее ему в поэзии место. И мог переходить на личности. И не всегда был прав.
Роберт Рождественский:
Филологов не понимает физтех, —
молчит в темноте.
Эти
не понимают тех,
а этих –
те.
Не понимает дочки своей
нервная мать.
Не знает,
как и ответить ей
и что
понимать.
Отец считает,
что сыну к лицу
вовсе не то.
А сын
не может сказать отцу:
«Выкинь пальто…»
Не понимает внуков своих
заслуженный дед.
Для разговора глухонемых
нужен
свет.
Это, как видим, уже не о стихотворной форме. Хотя и о ней тоже – подспудно: полемика… Полемика: отцы и дети.
Но дело прошлое. Вопросы я задавал мысленно. Щадил старшего товарища… Хотя и подмывало иной раз поспорить, а то и напрямую схлестнуться. Но понимал – другу плохо, друг мой Казимир искренне страдает. Потому и аргументы бросает впопыхах, невпопад. К счастью, тогдашний негатив у него продолжался недолго.
