Куравский П.В.
Ыссык-Куль: К тебе и от тебя.
Новосибирск: Здесь; 2019. – 92 с.
Эту книгу Павел Куравский посвящает памяти отца — «главного Учителя, среди прочего, научившего меня любить и понимать нашу Азию». Безупречный посыл с ключевыми словами «любить» и «понимать» и, применительно к обозначению географического объекта, «нашу Азию».
О нашей боли, об утрате единого великого государства, упоминаний тоже не избегнул.
Когда Союз размежевали в страхе,
И развернул свой липкий щуп Афган,
Сочился чёрный караван,
Айтматовым так точно данный в «Плахе».
Дорога должна продолжаться, таков замысел и таково осуществление. А то бы
Как в Рай, ходить в снега окрестных гор –
И не сходить вовеки с Чимбулака! («Чимбулак»)
Несмотря на исторические потрясения и перемены, связанные с установлением территориальных межгосударственных разграничений, она, Азия, остаётся с нами – в нашем сердце, в наших воспоминаниях и представлениях, с нашей любовью и с верой в то, что наше понимание сущности её никогда не кончится.
Жанр книги аннотация определяет, как лирическое путешествие, стихотворный атлас лирических дорог автора. Называются вершинные произведения, созданные в годы Серебряного века русской поэзии: «Персидские мотивы» Сергея Есенина и «Армения» Осипа Мандельштама. Возьму на себя ответственность напомнить ещё об одном, бесспорно изначальном в русской поэзии прецеденте.
А.С. Пушкин. Отрывок из письма к Д:
«Из Азии переехали мы в Европу на корабле. (Из Тамани в Керчь. – Пояснение Пушкина. – Б. Т.). Перед светом я заснул. Между тем корабль остановился в виду Юрзуфа. Проснувшись, увидел я картину пленительную: разноцветные горы сияли; плоские кровли хижин татарских издали казались ульями, прилепленными к горам; тополи, как зеленые колонны, стройно возвышались между ими: справа огромный Аю-даг… и кругом это синее, чистое небо, и светлое море, и блеск и воздух полуденный…»
…Подтекст лирического дневника в пояснении автора охарактеризован, как занявший собственный непростой путь через горы и пустыни творчества. Хорошо. Но в то же время книга изобилует экзотическими подробностями жизни, множеством названий различных местностей и населенных пунктов, звучащих нередко в исполнении автора непривычно для русского слуха. И автор, к тому же искушенный в ажурных филологических изысках, проявляя внимание к читателю, снабжает книгу постраничным «Путеводителем», где находим должные пояснения. Поэт ссылается на свою приверженность к воспроизведению даже мельчайших нюансов произношения, свойственных носителям языков народов нашей Азии:
Как сказано в книге, «автор – ценитель всего редкого в родном языке, включая начальный гласный Ы, не мог упустить лучшую в жизни возможность – впервые в истории русской поэзии выпустить сборник с названием на букву «Ы». Вот он, перед Вами!
Действительно, вот он, сборник: «Ыссык-Куль»…
До сих пор шла речь о прецедентной стороне известного литературного жанра. Поэт недвусмысленно подталкивает нас к тому, что сделано им впервые. Ведёт к собственному открытию. Поговорим же наконец о тексте.
Дневник: изложение ведётся от первого лица. Как обозначить главного персонажа рассказчик подсказал нам — это и есть Автор.
Всякому путешествию предшествует подготовка. Накапливается предыстория, растёт волнующее предчувствие, у Автора – предвестие.
Стихотворение «Другое озеро». Ранняя весна. Уже песка в снегу протаял чёрный клавиш. Лёд ещё крепок, рыбаки собираются дойти до дальних лунок. Автор им не советует, а сам мучительно переживает близкую разлуку с любимой, остаться бы с ней, на весну, на всё лето,
Так накрепко, чтобы и осень даже
Не подняла, покуда мы вдвоём.
Весна длится, но уже не та, что прежде, когда
Жил я весело, любя,
И влюблялся первым взглядом.
Только не было тебя –
Ни вообще, ни просто рядом…
(«Посвящение»)
Она появилась, и в дальней, одинокой дороге будет в незримом сопровождении. Предстоит немало значащая жизненная нагрузка, подобная ноше, которую несёт на своих плечах перегруженный, терпеливый ослик.
Наша жизнь зависит остро
От живой воды проточной.
По песку идти непросто,
Но в конце пути источник.
Ослик мой жарой измотан,
Я же сам почти что сдал.
Шевелиться неохота,
Но в конце пути – вода.
(«Притча об ослике»)
Мечтание об идеале, достигаемом в конце тяжёлого пути к нему, помогает выдержать все выпадающие на долю путника тяготы. Надо только ничего не бояться и не жалеть себя. Жизнь пролетает – гони её, не жалей! Так и путешествие, и перед дорогой путник Автор признаётся в жизненном значении затеянного предприятия: Быть иль не быть – поеду искать ответ. Может, умру, а, может, и в рай войду.
Наступает время прощания:
Больнее любых экзекуций,
Живьём разрывая себя,
Двое людей расстаются,
Любя.
(«Отъезд»)
И вот – описание дороги, вполне реалистичное, без особых философских отступлений. Жаркая ночь в Казахстане, попутчики — местные жители, с ними автор играет в карты, чтобы скоротать время, все пьют для освежения здешние напитки: кумыс и куруш. Тоска не отпускает, но жадная Азия завтра пожрёт / Твой образ, твой волос, твой голос – мой космос. Пока же единственное спасение в раскалённом вагоне – дорожные стихи, но слова являются — не те.
А те – тебе на ушко,
А те – тебе в сердечко!
Дорога. Жаркий, как печка, вагон. Случайная попутчица. Автор молод, Автор поэт, ведёт с ней неистовый разговорец – но это так, лёгкое путевое приключеньице… Ночью в вагоне темно, экономится энергия. Зато и бонус – сочинять стихи.
И снова на страницах, в разных местах Казахстана – в Алма-Ате ли, на Кок-Тюбе, в Бишкеке, в Астане, или даже «В кафе «Ырайым» (там тоже корабль любви): любовь и «ты… ты… ты…»:
Красиво и зло ненастье –
Крушение высоты!
И как же это прекрасно,
Что в мире ещё есть ты.
Которая любит, где бы
Я ни был, в ливень и зной,
Которая держит небо
Над миром и надо мной.
(«Перед селем, на Кок-Тюбе»)
И снова – о любви. Уже на Ыссык-Куле. И воспоминание о первом поцелуе, и о том, что когда-нибудь жизнь догорит.
Меж седых облепих над могилой моей
Будут губы при первом лобзанье гореть –
Стоят этого мига все тысячи дней,
Из которых в любой так легко умереть.
(«Ыссык-Кульская ночь»)
Отвлекаясь от сопутствующего ему образа любимой женщины, страдая от зноя, но и блаженствуя среди непривычного мира, где слышен призыв муэдзинов и растут цветы, автор тепло описывает среднеазиатские столицы, будь то Астана, Бишкек или взрастающий в зоне разломной Ташкент – город хлебный и хлопковый, и шёлковый, и автопромный.
И вот оно заканчивается, это страстное, исполненное впечатлений и раздумий путешествие. Автор нарисовал синей пастой на запястье крестик, значок стёрся, Автор забыл о нём.
Но, взглянув в глаза единственной из женщин,
Вдруг пойму иероглифику свою:
Это значило – не больше и не меньше –
Не забыть сказать, что я тебя люблю.
Ничего хорошего в такой забывчивости нет. И для того, чтобы изжить неловкость, Автору, наверное, стоит ещё хоть раз, хоть несколько раз, заглянуть в свою книгу с любого места. Или перечитать её снова. Или вернуться к началу, где он обещает: «Надеюсь, у этого пути ещё есть продолжение».
