Родился 28 августа 1932 года в Ленинграде. Жил в нем первые четыре года. Потом его отец, преподаватель истории Ленинградского университета, был арестован как «враг народа», выслан в ГУЛАГ и там расстрелян, хотя семья о его смерти долгое время ничего не знала. Маму, аспирантку с двумя детьми, тоже выгнали из университета, и она поехала искать работу по всей России, найдя ее наконец в Новосибирске в педагогическом институте. Потом она работала во многих вузах Новосибирска, а последние 25 лет в институте железнодорожного транспорта, будучи профессором, кандидатом исторических и доктором экономических наук.
В 1948 году она также была сослана в ГУЛАГ, где отсидела семь лет, занимаясь лесоповалом и щипкой слюды. Об этом Ролен потом напишет в романе «Неприкаянный». «Всё хорошее, что было и есть в нас с братьями, — рассказывал Ролен Константинович, — от матери. Необыкновенная оптимистка, она успела воспитать в нас любовь к жизни, умение находить радость в любом деле и в каждом человеке. Это спасло нас от многих кривых дорог…»
После ареста матери Ролен и два его брата – всё ещё школьники – были предоставлены самим себе. Старший, чтобы прокормиться, ушёл работать на завод. Это был Генрих Константинович Войтоловский, будущий известный ученый – моревед, доктор экономических наук и профессор. Он большую часть жизни прожил в Москве, где и умер в 2011 году.
Судьба же Ролена Константиновича, как писателя и журналиста, полностью сложилась в Новосибирске. В юности был редактором многотиражки на заводе «Тяжстанкогидропресс», служил в армии (майор запаса), 42 года проработал в областной газете «Советская Сибирь» на разных должностях: литературного сотрудника, заведующего отделом, научным обозревателем и заместителем редактора.
Все изданные книги Нотмана посвящены Новосибирску и его жителям. Первый роман — «Приоритет» — был опубликован в двух номерах журнала «Сибирские огни» в 1983 году. К лучшим работам в прозе сам писатель относил повести «Благотворительные сеансы», «Ночная беседа», «В мороз», «Сталин и Эдуард Петрович», романы «Полукровки», «Неприкаянный», книги «Граждане обыденной жизни». А также многочисленные очерки и рассказы в самых разных изданиях страны. Такие, как «Ишак Яшка», «Давайте «ложаемся» спать», «На грани «быть или не быть» и другие. Особенностью творчества Нотмана является то, что многие его произведения (как рассказы, так и романы) основаны на реальных фактах из жизни его семьи и ближайшего окружения: «Моя первая повесть «В мороз», не раз переизданная, никогда бы не появилась, если бы не мое военное и послевоенное детство, прошедшее на окраинах Новосибирска. «Ночная беседа» — это не только художественный отголосок катастрофы под Уфой, но и следствие того ужаса, который я пережил как журналист, когда через день после аварии прилетел в Уфу (потом два года лечился от сердечной аритмии). Роман «Капустник» не появился бы без моей жены, проработавшей более тридцати лет в консерватории (писал я его с заметным налетом иронии и без всякого пиетета перед творческой интеллигенцией, хотя тогда она еще и была)…» «По гоголевской традиции беру нос от одного, походку и голос от другого. Но читатели безошибочно определяют, кто есть кто, и моя «маскировка» мало влияет на эти «отгадки».
Много и плотно работал Ролен Нотман, освещая научные темы. Так, свет увидели книги «Предназначение», куда вошли очерки об отцах-основателях Сибирского отделения наук, и «Преемственность», посвященная научным академическим школам и некоторым учёным, чья жизнь была связана с Сибирью. Эта «маленькая научная энциклопедия» принесла автору медаль за заслуги перед Новосибирской областью, которую он получил в честь 50-летия СО РАН. Профессиональную карьеру журналиста Ролен Нотман завершил в 75 лет в должности заместителя редактора «Советской Сибири».
На счету писателя две литературные областные премии – имени Гарина-Михайловского и Зазубрина, а также звание заслуженного работника культуры. Ролен Константинович являлся членом Союза писателей и Союза журналистов России.
Скончался 18 декабря 2012 года на 81-м году жизни.
Произведения:
- «В мороз». Рассказы (1986)
- «Рассказы» (1992)
- «Капустник». Повесть (1993)
- «Ступени судьбы.» Рассказы, стихи (1997)
- «Между полюсами» Стихи (2000)
- «Повести» (2002)
- «Предназначение» (Новосибирск, 2002)
- «Неприкаянный». Роман, повести, очерк (Томск, 2003)
- «Дачный Гена и другие». Рассказы и повести (Новосибирск, 2007)
- «Полукровки». Семейный роман (2009)
- «Граждане обыденной жизни». Повести, роман, рассказы, публицистика (Новосибирск, 2011)
- «Поколение молодых» (Новосибирск, 2011)
- «Колонки Ролена Нотмана и… еще немного» (2010)
- «Приоритет» (Новосибирск, 2012)
Творчество:
(фрагмент из романа «Полукровки»)
Всю дорогу — от самого Тайшета до Москвы — Ада Исаевна почти не отходила от окна. Она могла стоять у него столько, сколько хотела. И это было окно в уютном купейном вагоне, а не окошечко в товарняке для зеков, от которого ее всегда кто-то оттеснял. Теперь она имела, наконец, роскошную возможность спокойно смотреть на проплывающие поля, деревни и города родной страны, на пасущихся овец и на лениво плавающих уток в маленьких озерках рядом с железнодорожной колеей. Эти пейзажи, становящиеся опять привычными, успокаивали Аду Исаевну и гасили в ней не покидающее ее после отъезда из лагеря напряжение. Больше всего ее волновали предстоящие встречи с сыновьями, и с родной сестрой, которая единственная среди четырех сестер избежала ареста и не прошла через лагеря. Среди сестёр Ада Исаевна была младшей. Она не умела никому подчиняться, но среди сестер ее характер слабел. Сестры еще в детстве утвердили свое превосходство, когда отводили ее в школу и наказывали Аду за курение и компании на Лиговке, за выкрутасы с прической и, конечно, за ее роман с Германом, тридцатилетним преподавателем Ленинградского университета, который недавно развелся с женой и уже имел сына.
Но никакие усилия сестер Аду не останавливали. Она продолжала курить, коротко стричь волосы и в шестнадцать лет вышла замуж за Германа, родив ему на первом курсе университета еще одного сына, названного Маратом. Коммунист Винс отверг все другие имена, предложенные сестрами Ады. Он что, даром защищал советскую власть и революцию шесть лет, чтобы своего сына назвать как-то примитивно — каким-нибудь Васей или Колей? Нет, Марат и только Марат. Настоящее революционное имя.
Поглядывая в окно и вспоминая все эти давно минувшие события, Ада Исаевна горестно вздыхала. «Бог мой! — думала она. — Сколько нервов было потрачено по пустякам, сколько упущено и пропущено! Как это все было ничтожно в сравнении с тем, что нас всех ожидало впереди: сталинский террор, лагеря, война, блокада Ленинграда, в которую от голода умер папа, и одиночество наших детей. Как я виновата перед вами, мои сыночки, Марат, Владька и Боря. Виновата… безвинно».
Поезд набирал скорость. Ада Исаевна вышла в тамбур, закурила и успокоилась. «Встречать меня, — вспомнила она, — будет Владька. Борька в Питере, за ним еще ехать надо, а Марат в море, подрабатывает. Как жаль, что Марата не будет. Он поспокойнее и рассудительнее, чем Владька. Да и у Владьки, как написал в письме Марат, нет никакого контакта с сестрой. Значит, гордый Владька будет молчать. Одна надежда на Леню — мужа сестры. Он в молодости дружил с Германом. А Владька очень похож на отца, даже покрасивее, наверное. Леня чуткий, он может протоптать дорожку к сердцам. На сестру никакой надежды. Она, как всегда, будет категоричной и ни в какие оттенки настроения и отношений вникать не станет. Не до того ей. Хотя сердце у нее доброе… В этом мы все похожи… Впрочем, один черт знает, что случилось со всеми моими родными за эти семь лет отключения от нормальной жизни… И что можно ожидать даже от собственных сыновей, которые уже выплывают в самостоятельную жизнь».
Ада Исаевна бросила по лагерной привычке цигарку на пол, притоптала ее кирзовым сапогом, но потом подняла окурок, открыла межвагонную дверь и швырнула бычок под скрип тормозов на мелькающую внизу землю.
«Господи! — подумала она. — Сколько раз надо переучиваться в одной русской жизни…»
…На перроне Ярославского вокзала, тоже хорошо знакомого Владьке после многомесячного бродяжничества по Москве, он стоял напряженный, как струна. Чувства, бродившие в нем, напоминали пылающий костер. Он и очень радовался — мама, наконец, возвращается из лагеря, и очень беспокоился: поймут ли они друг друга? Владька только что сдал государственные экзамены и защитил диплом. Его огорчало, что он не успел получить документы, которые ему так хотелось показать маме. За ними надо было еще возвращаться в институт… и, следовательно, в общагу. А как было бы хорошо ничего маме не объяснять, а просто показать ей молча диплом, свидетельствующий о том, что сын имеет теперь высшее образование. Он никогда не забывал, что это означало для мамы.
Кроме того, Владьку, как и всегда, беспокоил Борька. «Что сказать, — думал он, — о нем маме? Сказать, что у него все в порядке? Нет, нельзя. Она через три дня поедет в Питер и там мгновенно все поймет, что пережил ее младший сыночек за семь лет. С первого взгляда она враз «охватит» Борькину запущенность, отсталость, его недокормленность, неуклюжесть и не убывающую настороженность и опаску в глазах. Какой тут порядок?! Врать бестолку… Лучше рассказать, как есть. И не исключено, что после этого мама скажет, что мы с Маратом не сдержали слова, обманули ее и не позаботились о младшем брате».
А как она может это сказать, Владька помнил с малолетства. Малейшего пренебрежения к Борьке Ада Исаевна не выносила. Владька знал, что мать не будет входить в сложившиеся обстоятельства и соглашаться с тем, что они не позволяли старшим братьям постоянно заботиться о младшем. Они о самих себе позаботиться часто не могли. Такими объяснениями Ада Исаевна пренебрегала. Ради Борьки она требовала одного — жертвенности. Она их так растила и так учила. Если же эти уроки и заветы не исполнялись, значит, они ее предали. Столь жесткого вывода мамы Владька боялся больше всего. Он заранее трепетал. Чувства вины и смятения в душе его были намного сильнее, чем радость от предстоящей встречи.
Перрон постепенно заполняли встречающие. Многие держали в руках цветы. Москву светом заливало утреннее солнце. Носильщики уже катили свои тележки, когда объявили о прибытии поезда Иркутск — Москва. Владька рванулся с места, торопясь к двенадцатому вагону. Худой, гибкий, в истрепанной кожаной курточке и новых брюках, купленных на последнюю стипеху, Владька был хорош. Девушки останавливали на нем заинтересованные взгляды. Поезд нехотя, будто устал в долгом арестантском пути, уже подкатывал к перрону. Владька побежал к нему навстречу. То есть навстречу не к нему, а к маме, родной мамуле, которую он так долго ждал. И едва он побежал, как в нем мгновенно сгорели все сомнения и тревоги. Важно было одно: теперь мама снова будет с ними, выросшими сыновьями, для которых кончилось детство со всеми его бедами.
Владька не рассчитал. Он остановился у одиннадцатого вагона. А Ада Исаевна, стоя в тамбуре чуть ли не от самого Ярославля, уже выходила из вагона двенадцатого. Сначала Владька увидел, как из вагона высунулся деревянный чемодан с жестяными набойками на углах и огромным, почти амбарным, висячим замком, потом появилась нога в кирзовом сапоге, медленно опустившаяся на ступеньку вагона, и лишь затем выплыла из дверного проема мама с невероятно худым лицом, на котором господствовал нос, и большая, не по размеру, фуфайка, неожиданная для Владьки, и никак не подходящая ни для праздничной толпы встречающих, ни для теплого московского дня.
— Мама! — закричал Владька.
Ада Исаевна не отреагировала. Сначала она, поставив в сторонке чемодан, достала из кармана фуфайки пачку махорки, свернула цигарку и щелкнула большой зажигалкой цвета брусчатки. Потом глубоко затянулась и сказала спокойно:
— Владька! Подойди ближе.
Владька тут же подскочил. Ада Исаевна весело и с большим интересом его осмотрела и сказала:
— Боже! Как ты похож на отца, тюлька в тюльку. Ну, давай я тебя поцелую.
Владька наклонил голову с копной густых волос и только тут заметил, что Ада Исаевна стала намного короче, меньше. Ему не пришло в голову, что он мог вырасти за семь лет.
Спорить они начали, едва двинулись по перрону. Ада Исаевна не захотела, чтобы сын нес чемодан.
— Он легкий, мама, ты не волнуйся, — убеждал Владька.
— Нет, — возражала Ада Исаевна, — чемодан понесу сама. Я в фуфайке — это для меня естественнее. К твоей кожаной курточке он не подходит.
— Давай поменяемся, — предложил Владька.
— Ни за что, — отрезала мать.— Пусть москвичи видят, что порядочные люди освобождаются.
— Да им, москвичам, наплевать, — уже закипая, заметил Владька. — Столица давно все видела.
— А мне не наплевать. Кроме того, я не хочу, чтобы что-то заслоняло тебя от меня. Мне нравится смотреть на своего сына. Я давно с ним не гуляла по большому городу.
Литература, имеющаяся в фонде библиотеки:
Книги автора:
- «Неприкаянный», «Капустник». «Сталин и Эдуард Петрович». «На грани «быть или не быть» : роман, повести, очерки / Р. Нотман. — Томск : [б. и.], 2003.
- «Полукровки» : семейный роман / Р. Нотман. — Новосибирск : Новосибирск, 2009.
- «Предназначение» / Р. Нотман. — Новосибирск : СО РАН, 2002.
- «Граждане обыденной жизни» / Р. К. Нотман. — Новосибирск : РИЦ НПО СП России, 2011.
- «Приоритет» : роман / Р. К. Нотман. — Новосибирск : РИЦ НПО СП России, 2012.
- «Шесть писем». Р. Нотман // «Горький запах полыни». Рассказы (Серия для библиотек «Сибирская проза. Век XX — век XXI», том 1) (Новосибирск, 2005)
Источники:
