17 мая не стало новосибирского поэта Лады Пузыревской (Лады Геннадьевны Должиковой).
Прощание с Ладой Геннадьевной состоится в понедельник 19 мая в 15:00 в Храме Успения Пресвятой Богородицы (ул. Гоголя, 179).
Лада Пузыревская родилась в Новосибирске в литературной семье, росла на Дальнем Востоке, жила в Тынде, Новокузнецке, Санкт-Петербурге. Занималась бизнесом, менеджментом, была специалистом по реабилитации, социальным педагогом.
Кристально честную, настоящую, но в последнее время всё больше наполненную трагическими нотами поэзию Лады Пузыревской высоко ценили читатели не только из Новосибирска, но со всей России и даже за её пределами.
Лада Геннадьевна выпустила три поэтических сборника. Стихи её печатались в журналах «Нева», «Сибирские огни», «Новосибирск», «Дети Ра», «Ковчег», «Южное Сияние», в «Литературной газете» и других периодических изданиях, включая зарубежные русскоязычные.
Здравствуй, Бог
Ну, здравствуй, Бог. Молиться не проси,
скажу, как есть – к чему мне эта осень?
Таких, как я, немало на Руси,
не нужных вовсе,
не годных ни на бал, ни на убой,
себе не близких и чужих друг другу.
Смотри, смотри – с закушенной губой
бредём по кругу.
Рассвет теперь страшнее, чем закат,
за сумерки готовы разориться,
пока ты наблюдаешь свысока,
чем в этот раз закончится «зарница»,
пока рисуют пули вензеля
и плачут дети: Боженька, помилуй…
Их страх устала впитывать земля,
а смерть, смеясь, вальсирует по миру.
Что ж мы? Покорно глядя в монитор,
считаем дни и ждём дурные вести –
не то скамейка запасных, не то
груз двести.
Пока сплошной отделены двойной
от плачущих теней на пепелище,
предчувствие войны грозит войной.
Мы потерялись, нас никто не ищет.
Без плащ-палаток, ружей и сапог,
идём на свет в ошмётках ржавой пыли,
чтобы успеть сказать – спасибо, Бог.
За то, что – были.
Титры
растерявший все буквы в этом раю киношном,
ошибающийся дверями и этажами,
привыкаешь молчать —
так, как нож привыкает к ножнам.
и сжимать кулаки, чтоб пальцы не задрожали.
обнимаешь прохожих, как будто сто лет знакомы…
всё, от самых искусных швов до случайных трещин,
познаётся в сравнении, всюду свои законы —
ночью страшно без тени, а утром морщины резче.
ночью может любая вспышка звездой казаться,
вот и бьёшься в пустое небо — не запретит ли
заскорузлых бинтов неверной рукой касаться.
крупным планом любовь и смерть,
остальное — титры.
остальное — стальные нервы и шаткий почерк.
хриплый голос за кадром цедит своё «amore»,
да звенят на ветру гирлянды златых цепочек
на заброшенном дубе в ветреном лукоморье.
