Из диалога зрителей:
— А в башкирском языке есть слово «браво»?
— Есть! Кричи «афарин»!
На этой планете не бывало безветренной погоды. Никогда, ни единой минуты. Здесь ветры дули непрерывно, днём и ночью, при ярком солнце и прохладном дожде, на берегу моря и высоко в горах. Они гуляли, играли, то и дело меняли направление, варьировали от лёгкого дуновения до сокрушительного урагана, устраивали пыльные бури и камнепады, превращали скалы в ажурное кружево. Присутствие человека вряд ли могло повлиять на этот миропорядок. Если на Земле бытовала фраза «на семи ветрах», то в этом случае число должно было быть другим: семьдесят семь или семьсот семьдесят семь. Решение о посадке звездолёта на неизвестной планете принимала корабельная интеллектуальная система, преимущественно органическая нейросеть, связанная воедино с экипажем из двенадцати человек. О наличии такой взаимосвязи говорило тончайшее переплетение волокон на голове у каждого члена команды, хорошо заметное на лбу и висках. О любом космолётчике система знала больше, чем он сам мог успеть осознать. У неё было имя – Инди, от слова «индивидуальность», так как любая нейросеть создавалась строго для определённого космического корабля. Помощнику капитана Афарину, а он был ещё и музыкантом, имя Инди напоминало один из любимых им жанров музыки, Indie music, от independent music. Впрочем, в своих инструментальных опытах он больше всего тяготел к смешению стилей с большой долей этноджаза и этнорока.
Не вполне корректно было называть её нейросетью корабля, скорее всего, этот термин можно было применить ко всей экспедиции. Корабль плюс экипаж – единое целое. Но Инди часто проявляла инициативу, собственно, это было её изначальной характеристикой, и в этот раз высказалась настойчиво и категорично: «Обоснованное основание для приземления: признаки разумной жизни. Существенное основание для суждения о наличии разумной жизни: повсеместное распространение произведений искусства». Двенадцать человек были против её решения высадиться на этой планете. Может быть, новый мир показался им некомфортным, а единственный критерий для принятия решения – недостаточно обоснованным. Или люди просто хотели доказать, что способны мыслить автономно. Когда они общались только друг с другом, система всё равно видела их реакции, слышала их мысли, расшифровывала сигналы тела, причём этот процесс происходил непрерывно. Впервые она столкнулась с такой степенью несогласия. Инди ёрничала: «Ну что от вас ещё можно было ожидать! Вы что, против искусства?» Система не читала мысли людей в буквальном смысле этой фразы, а соучаствовала в формировании суждений, тем самым человек внутренне был уже подготовлен к восприятию её идей. Это не значит, что она постоянно вмешивалась в жизненный мир человека или ограничивала самостоятельность его решений и действий. В любой ситуации у него оставался известный вариант высказаться: «Да пошла ты!» Инди не собиралась сдаваться, она сама придумала принцип влияния на людей: «Среди двенадцати христиан всегда найдется один мусульманин». Ей было достаточно, чтобы хотя бы один человек встал на её сторону.
Корабельной системе не нравился «режим тишины» — обмен речевыми и графическими сообщениями без видимой физической активности. Она любила поговорить. Дикция её была превосходной, а в умении подбирать верные интонации она могла превзойти всех древних ораторов, политиков и проповедников. Инди увлекалась презентациями и перформансами. Сейчас ей тоже захотелось устроить небольшое шоу, организовать некую эстетическую атаку на упрямцев. Для этого двенадцать членов экипажа собрались в светлом и не очень тесном помещении-трансформере, при необходимости превращающемся то в конференц-зал, то в кают-компанию, то в спортивный центр. Она преобразовала комнату в полусферу, ставшую огромным экраном, по которому с удобной скоростью, плавно перемещались изображения красивейших мест планеты Земля. Всё это были памятники природы, где самой впечатляющей частью оказывались горные массивы и скальные образования. Гранд-Каньон в Америке, Каппадокия в Турции, Саксонская Швейцария в Германии, Долина Тимна в Израиле, Инзерские зубчатки, Ленские столбы и плато Путорана в России, Чжанцзяцзе и Гуйлинь в Китае. Одна за другой открывались взору разные достопримечательности: урочище Аккурум на Алтае со скалами-«грибами», урочище Босжира в Казахстане как стая драконов, улёгшихся ровными рядами, Йосемитская долина в Калифорнии с гранитными куполами, скалой Эль Капитан и водопадом Лошадиный хвост, Черный пляж Рейнисфьяра и базальтовые кекуры Рейнисдрангар в Исландии. Аризона: Каньон Антилопы с игрой света и изящными рельефами стен, озеро Пауэлл с балансом воды и камня. Кавказ: двуглавый заснеженный Эльбрус, Кичкинекольская подкова из пяти вершин, гора Метеген как старинный замок с башнями, Чегемское и Черекское ущелье, «закрывающие небо», Сулакский каньон, поражающий своей глубиной. От необыкновенной красоты пейзажей у зрителей захватывало дух. Даже капитан, однажды побывавший на Земле, был впечатлён. Система воссоздавала 6D-проекции самых зрелищных участков местности, чтобы люди могли почувствовать тепло или холод, сухость или влажность, шероховатость или гладкость поверхности скал.
Спустя некоторое время Инди дала свой комментарий: «Всё, что вы сейчас увидели, – это чудеса природы, творения естественных сил, а не результат вмешательства разумных существ. Теперь посмотрите на великолепные аналоги земных красот. Я считаю, что эти объекты – шедевры художественного творчества, достижения искусства». Она развернула перед зрителями панораму местных ландшафтов. Скалы-исполины воспринимались как руины древнего забытого города. Рядом находилась горная гряда, напоминавшая целый квартал готических соборов с их шпилями, контрфорсами, аркбутанами. Группа скал метрах в трёхстах от берега моря выглядела как стая выпрыгивающих из воды дельфинов. Чуть дальше от кромки суши расположились изваяния, казавшиеся резко изогнутыми плавниками гигантских рыб. Напоминали, казались, были похожими на нечто знакомое человеку или созданное его руками. Так ли это? Насколько сопоставимо с понятиями, появляющимися в результате человеческого опыта? Или это только игра воображения, полёт фантазии космических путешественников, пытающихся отыскать что-то не вступающее в противоречие с их внутренним миром. И кто же автор этих сооружений? Чем или кем бы он ни был, он знал толк в чувственности и выразительности.
Величественная красота, местами холодная и отстранённая, местами опасная и пугающая, но неизменно притягательная. Никто не мог противиться её чарам. Людям самим хотелось подобраться ближе к горным массивам. Эти пейзажи взывали к чувству прекрасного. Эстетика минимализма соседствовала с концепцией роскошного убранства. «Все стили в гости к нам, или, если честно, то мы к ним», — пытались пошутить зрители. И смущало, и настораживало, и пугало то, что наблюдаемые объекты были высотой от пяти до ста метров. На горизонте виднелись горные кряжи – двух- и трёхтысячники. Впору было вспомнить детские сказки, где действуют великаны, от которых людям нет спасения. Так и тянет назвать эти вершины: «Хохот великана», «Великан рассердился». Что действительно убедило человеческий разум, так это были: гармоничный ритм, живая пластика, стройная композиция, выверенные пропорции, многогранная форма, необычная фактура, динамичный контраст, идеальная симметрия, целесообразная асимметрия. Скульптура и зодчество, не совсем, но близко. «Что и требовалось доказать!» — подытожила Инди, и корабль совершил посадку.
Каждый человек в отдельности мог быть не согласен с выводами корабельной системы, «объединённого мозга». Иногда члены экипажа удивлялись её решениям, порой недоумевали, сердились или возмущались. Но всякий раз, переговорив друг с другом, – а режим тишины здесь не подходил, поскольку требовалось «перемывание косточек, – заодно выплеснув всё своё негодование, люди приступали к выполнению системных решений. Ведь в этих выводах всегда присутствовала частица их скрытых намерений и желаний. Кто же откажется от приземления, то есть от прибытия на планету, весьма похожую на Матушку-Землю? Людям свойственно выступать против того, в чем они сами с удовольствием участвовали. Остановиться здесь было совместным решением, но гораздо приятнее обвинять в ошибках кого-то другого.
Роботы-разведчики, ведомые корабельной системой, поспешили на сбор данных о планете, засуетились на суше, в воде и воздухе. Многофункциональные и специализированные, с разной степенью автономии роботы действовали быстро, оперативно, безошибочно. Были накоплены тонны информации, важной и малозначимой, ясной и противоречивой, безотлагательной и несрочной. При этом ни останков, ни тел, ни существ не было обнаружено. Никаких тел, никаких живых существ! Ни травинки, ни листочка, ни червячка, ни птенчика. Зато ветер мог налететь неведомо откуда, нарастить скорость до тридцати пяти метров в секунду, разметать всех мелких роботов, раскрошить их, и так же внезапно, как и появился, исчезнуть, будто и не было этой гибельной силы, этого устрашающего зрелища. Планета испытывала на прочность не только самих космолётчиков, но и все технические устройства, которые они использовали. Главный робот – технический гений, его только так и называли – «Гений» – усовершенствовал конструкцию аэродисков и унимобилей, усилив защитное поле и добавив режимы перемещения. Аэродиск – одноместная транспортная платформа. Унимобиль – универсальное средство передвижения: на суше, в воздухе, на воде и под водой. Сохранялась надежда, что обновлённый транспорт выдержит напор и натиск ветра.
Звездолёт-разведчик, доставивший людей на незнакомую планету, назывался «Саптар». Это была дань уважения кочевым народам Земли. Слово из башкирского языка, означает «игреневый», это конь игреневой масти, рыжий красавец, со светлой, белой гривой и хвостом. Обитатели космических кораблей – настоящие кочевники, путешественники, перебирающиеся с места на место. Они всегда в поиске лучшей земли, лучшей еды, лучшей судьбы. Афарин, помощник капитана, был кочевником в третьем поколении. Возможно, он никогда больше не встретит корабль, на котором ему довелось появиться на свет. Флагманский звездолёт, на котором парень провёл своё детство, был временной базой для десятка кораблей-разведчиков. Рождённые здесь знали только пространство летательного средства, они никогда не бывали на Земле. Будучи совсем юными, они отправлялись в космическое путешествие в поисках то одного, то другого временного пристанища. Следовательно, их нужно было с малолетства готовить к пребыванию на разных планетах.
Мальчик подолгу находился в помещениях СТД-реальности. «Специально Для Тебя». Корабельная система моделировала реальность для конкретного ребёнка, сообразуясь с его физиологией и психологией, с его уникальными способностями. Здесь всегда звучала музыка в унисон с природой. Поэтому уже в три года мальчик спросил: «Как делать музыку?» У него уже был свой собственный ответ – целая груда тростниковых трубок разного размера. Сначала он просто срывал стебли разных растений и пытался дуть в них, потом стал отбирать только полые стебли и делать из них трубки короткие, длинные и не очень. Потом он догадался просверлить в трубках несколько отверстий. Он много экспериментировал, изобретая музыкальные инструменты, двигаясь по тому пути, который человечество в своё время уже прошло. Так в его жизни появились кугиклы, калюка, ней, курай, дудук, двойная свирель. Сколько и в каком виде мальчик получил подсказок от корабельной нейросети, сказать трудно, она поддерживала его, как могла, например, заставила роботов по копиям старинных чертежей изготовить несколько музыкальных инструментов, совершенных по звучанию. Живой музыкант, мультиинструменталист – такой сейчас на вес золота, даже на Земле, не говоря уже о космическом флоте. Слишком много слушателей, ничтожно мало исполнителей. Собственно, этот малыш – один-единственный на целый флот. Родители считали, что он слишком много времени проводит в СТД-реальности. Похоже, они не понимали банальной вещи: благодаря музыке легче переносятся тяготы путешествия. Нет, это были весьма образованные люди, согласные с тем, что искусство может быть способом познания мира, способом совершения открытий, используемым даже раньше науки. Всё же отец и мать спросили малыша: «Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?» У него уже давно был готов ответ.
Юный, а тем более взрослый Афарин не знал, что такое тоска по родной земле. Он родился на таком же космическом корабле и, хотя помнил каждый его уголок, обследованный здешними малышами, вряд ли стремился вернуться в нескончаемые коридоры своего детства. Мог ли он сказать, что в чистых прекраснодушных щемящих мелодиях обращается к Богу? Он не задумывался о таких сложных вещах. Обычно он делал свою работу: следил за состоянием корабля, качеством связи между системой и членами экипажа. Но всё больше его инструментальные опыты стали напоминать старинные мунаджаты. Афарин был обычным звездоплавателем, проходчиком необъятных недр космоса. Но с помощью музыки он словно прикасался к тончайшим тканям бытия, нащупывая там путь к своему предназначению.
Для Афарина каждый инструмент олицетворял какие-то значимые эмоции, соответствовал особому настроению. Если душа его металась в сомнениях, если он грустил и тосковал по родным и близким, а огромное расстояние, разделявшее их, его тревожило, он брал в руки дудук, и боль от расставания смягчалась. Если он влюблялся, но не мог или не хотел признаться в этом, то ему оставалось только нянчить, лелеять это чувство влюблённости. Тогда все свои переживания он выражал с помощью игры на персидском нее. В редкую пору задорного, сумасбродного веселья, забыв о рутинных заботах, подсмеиваясь над своим чересчур серьёзным отношением к жизни, парень наигрывал на рожке или свирели. Когда же в мечтах своих он уносился далеко-далеко и высоко-высоко, когда хотелось верить, что нет предела человеческим возможностям, что все пути-дороги перед тобой открыты, он выбирал мелодию курая, настраивался на особый лад, а дальше продолжал играть, обращаясь то к одному, то к другому инструменту. Бывали моменты, когда всё казалось ему слишком привычным, даже монотонным. Так в его арсенале появились окарина, волынка и варган. Его впечатлило то, что столетия назад у варгана было более тысячи национальных названий. Когда Афарин был совсем маленьким, он думал: «На каком инструменте ты играешь, такая у тебя и национальность».
Афарин никогда не жаловался на нехватку вдохновения. То, что раздражало некоторых людей, для него могло быть способом поднять настроение. На этой уникальной планете он наблюдал за ветреной погодой. Здешние ветра были шаловливы, как дети. Они любили играть с облаками, выстраивая из них геометрически правильные фигуры или сбивая в беспорядочную кучу. Они использовали пушистые воздушные массы как игровые снаряды, как если бы люди играли в снежки. Иногда, словно обидевшись или разозлившись, они разрывали облака на мелкие клочья. Ветра отличались характерами или, быть может, темпераментами. Порывистый-медлительный, вальяжный-суетливый, сильный-робкий, пафосный-скромный, удалой-застенчивый. Были ветры злые и ласковые, стремительные и осторожные. Казалось, они различаются и по возрастам: малыш-ветерок или матёрый ветрище. Возможно, у них тоже есть иерархия, есть роли и статусы? Ураган, шторм, буря, метель, вьюга. Бриз, зефир, мистраль. Эти непрерывные токи воздуха Афарин пытался переложить на музыку. Так появились пьесы о ласковом бризе и бушующем урагане. Да, они были удивительными, эти ветра! Мощными, динамичными, непредсказуемыми. В старину людям казалось, что, куда бы они ни пошли, ветер следует за ними по пятам, гонится за ними, подталкивает в спину, сбивает с ног, и, куда бы они не свернули, ветер всё равно будет дуть им навстречу, швыряя в лицо комья земли или мусора. На этой планете именно так и было.
Кое-кто в команде ненавидел ветреную погоду. Ну не то, чтобы ненавидел, просто терпеть не мог. На корабле поддерживался оптимальный климат. Приборы считывали показатели самочувствия каждого члена экипажа и подстраивались под пожелания людей. Как правило, это означало тёплый морской воздух и лёгкий освежающий ветерок. Многочисленные тренировки перед выходом на сушу включали в себя испытания шквальным ветром. Но после тренировок истинные чувства прорывались наружу, и люди могли себе позволить высказаться в открытую. В тот день погода в районе приземления выдалась на удивление мягкой и спокойной, и лингвист Алекс договорился с капитаном, что посетит местность, очень похожую на земной Маньпупунёр. Только здесь огромных каменных столбов высотой тридцать-сорок метров было не семь, а втрое больше, словно кто-то решил клонировать мансийских идолов. Трудно сказать, кого напоминали эти изваяния, но только не человека и не животных. Алекс – психолингвист, семиотик, криптограф, специалист по расшифровке текстов и графических символов, эксперт в области ритмики письма. В столбах выветривания его заинтересовал рисунок бороздок, покрывавший всю поверхность останцев. Волнистые линии в определённом порядке чередовались со спиралями, то уменьшаясь, то увеличиваясь в размерах. Эту картину можно было сравнить с головоломками-лабиринтами для детей. Алекс хотел разобраться, кто же художник – природа или сознательное существо.
Кроме Алекса, в путешествие отправились близнецы Дэн и Егор. Капитан разрешил им поехать на побережье, где они нашли прекрасное место для кайтинга. Руководитель не возражал, ведь кайтинг для ребят – это, с одной стороны, полезные нагрузки и тренировки, а, с другой стороны, логичная в этих обстоятельствах передышка и верный настрой. Специализация Егора и Дэна в команде – экстремальные, рискованные виды деятельности. Перед рождением организм близнецов претерпел генетические усовершенствования специально для таких занятий. Скалолазание и альпинизм – это их стихия, а ещё рафтинг и сёрфинг, ходьба по канату и марафонский бег, прыжки с высоты и малая авиация. Да что угодно, они же – профессиональные спасатели. О, какие дивные ветра! Мечта любого кайтера! У близнецов были шикарные кайты, из прочного и упругого материала, ярких цветов с плавным переходом оттенков от жёлтого к зелёному и от красного к синему. А доски! Доски просто вау! Они были щедро украшены в таком стиле, как если бы художник из древнего африканского племени впервые побывал в космосе. «Это космошик», — шутили Егор и Дэн. Братья любили померяться силой, ловкостью, изобретательностью в трюках. Они были фанатами кайтсёрфинга, им нравилось всё: и плавно скользить по волнам, и мчаться по воде с бешеной скоростью, и взмывать в небо, и удерживаться там, качаясь уже на воздушных волнах или совершая невероятные кульбиты. Неизмеримое удовольствие. Однако ветер проявлял всё большую агрессивность, он вызывал звенящее напряжение воздушных змеев, пытаясь разорвать их. Волны становились выше, мощнее, теснились у берега, как выходящие из воды богатыри. Близнецам пришлось зачехлить свой спортинвентарь. О, какие беспощадные ветра! Их резкие порывы уничтожили все шансы на приятную морскую прогулку.
Алекс выбрал останец, наиболее испещрённый замысловатыми бороздами. Парень поднялся на аэродиске на высоту пятнадцати метров и активизировал защитное поле устройства только до уровня своей талии. Учёный стал внимательно изучать рельефные рисунки. Он тщательно ощупывал руками все углубления и вмятины, сначала двигаясь справа налево, а затем слева направо. Для него это был излюбленный метод исследования. Увлёкшись, он не сразу заметил, что погода изменилась не в лучшую сторону. Инди забила тревогу, но было уже поздно: в сторону каменных идолов с невероятной скоростью двигался торнадо. Алекс спешно закапсулировал аэродиск, но махина торнадо смяла защитное поле, выдернула человека из летательного аппарата, как вырвала бы дерево с корнем из земли, забросила его в центр воронки и умчалась прочь. Последними словами Алекса были: «Не гуманоиды, ничего родственного человеку…»
Во второй половине дня близнецы продолжили работу Алекса. «Не в наших правилах сидеть сложа руки», — сказал Дэн. Это происходило на другом участке – отвесных скалистых берегах Белой реки. Таким именем её нарекли потому, что вода в ней бурлила и пенилась. На самом деле эти берега были сродни Большим Айским притёсам на Урале, где почти стометровые отвесные скалы тянутся вдоль изгиба реки. Братья начали восхождение, стараясь уловить малейшие изменения иссечённой текстуры горных пород, понять ритмику и пластику рисунка верхнего слоя камня. Они были в середине пути, когда погода резко изменилась, похолодало, подул обжигающий, колючий ветер. Он быстро достиг такого накала, что стал раскачивать скалолазов, будто они были лёгкими воздушными шариками или качающимся на верёвке бельём. Первым не выдержал Егор, он оступился, соскользнул вниз, Дэн успел схватить его за руку и бросить ему трос. Егор не смог поймать верёвку, Дэну уже не хватало сил удерживать себя и брата. Очередной удар шквала, и близнецы сорвались со скалы и с огромной высоты упали в реку. Падая, Дэн закричал: «Он пытался заглянуть мне в лицо. Он срывал нас со скалы, он делал это специально!» Именно так это услышали остальные члены экипажа.
Трудно подобрать слова, чтобы рассказать, как все были опечалены гибелью своих товарищей. Большинство людей в этих случаях выбирает молчание и слёзы. Каждый думал: «Мы даже не можем похоронить их по-человечески. Конечно, они будут продолжать жить в виде 6D-проекции, мы будем с ними общаться. Но постепенно эти контакты станут походить на старинную заезженную пластинку. Ничто не заменит живых эмоций». Почему капитан отпустил их вдвоём, без подстраховки? Капитан корабля – рыжий бородач Редмонд. Впрочем, никто и не вспоминал его полное имя, для всех и всегда он был и оставался Редом. Назовите эти словосочетания шаблонными, но капитан – непререкаемый авторитет, безусловный лидер. Ещё не было случая, чтобы кто-то из членов экипажа сомневался в целесообразности его решений. И всё же… Почему он не бережёт своих товарищей? Зачем рисковать людьми, отправлять их в заведомо опасную зону? Причин было несколько. Во-первых, большинство роботов уничтожено. Во-вторых, даже на расстоянии двух метров от корабля человека могла подстерегать опасность. Наконец, люди устроены так, что не хотят оставаться безучастными. Не станут довольствоваться тем, что просто приходится смотреть в дверной глазок. Их не ограничить рамками, не загнать в угол. Они хотят действовать, преодолевать, добиваться! Взлёты и падения, достижения и попытки, рекорды и мизера, — что бы ни происходило в жизни, люди не останавливаются. Как там у поэта? «Мы словно приросли к спине коня».
Кают-компанию заполнили печальные разговоры, душевные воспоминания, с трудом скрываемые опасения, обнадёживающие намерения. Капитан попросил Афарина сыграть что-то подходящее случаю, сильное по звучанию и глубокое по содержанию. Юноша выбрал тувинскую песню «Мать Тайга». Ещё Алекс говорил, что в ней много скрытых смыслов. У человека, преследующего зверя, тайга одна, у хищника, крадущегося за человеком, она другая. Деревья могут защитить охотника или спрятать зверя. Пытается ли охотник смотреть на мир глазами своей добычи? Получается ли это у него? Звери, птицы, люди, – всех привечает тайга и всех испытывает. Похоже, что новая планета – мастер придумывать для людей разные трудности.
Здесь были чарующие места, где пески встречались с океаном. Дюны меняли своё местоположение, потому что ветер уносил песок в океан. На Земле на таком берегу – помните, прекрасный и опасный Берег скелетов в Намибии, – можно увидеть скелеты живых существ и остовы кораблей, а на этой планете лишь ветер играл песчаными холмами, разрезая их на аккуратные ломти. Четверо смельчаков собирались детально обследовать морское побережье, так называемый Берег несуществующих или ненайденных скелетов. Отправились на унимобиле с дополнительными уровнями защиты. Обследовав береговую линию, отряд выдвинулся в море. Изучение морского дна могло бы дать ответы на многие вопросы. В самом деле, обнаруженные там скалы отличались от тех, что находились на суше. Их форма была более естественной, менее вычурной.
Перед выходом в море отряд получил спешное предупреждение от корабельной системы. Инди утвердилась во мнении, что действует триада «Случайность. Совпадение. Закономерность», и сформулировала вывод: «Единственной разумной формой жизни на планете следует считать ветра». Она просила разведчиков быть максимально осторожными. К величайшему сожалению, было уже слишком поздно. Начался гигантский шторм. Унимобиль потерпел крушение, людей разбросало по поверхности моря на значительное расстояние друг от друга. Капитан и ещё трое членов экипажа бросились на выручку своим товарищам. Но и они не успели вовремя. На обратном пути спасатели сами подверглись неожиданной атаке. Необычайно высокая волна накрыла унимобиль и протащила его до прибрежных скал. Люди сильно пострадали. Корабельная нейросеть взяла управление летательным средством на себя. Инди удалось вывести его из зоны бедствия. Помощник капитана и многорукий робот «Шива» перетащили своих раненых друзей в медицинский блок. Юноша думал: «Мы хотели найти разумных существ, а обнаружили разумных созданий. Небольшая разница в смыслах привела к серьёзным последствиям. Мы преодолели огромное расстояние, а оказалось: до боли рукой подать. До боли, до грусти, до сожаления». От горя и одиночества Афарин было замкнулся в себе, но Инди не могла ему этого позволить. Помощник капитана должен был предотвращать конфликты с корабельной сетью, находить с ней взаимопонимание. Афарин умел с ней ладить, умел договариваться. В случае форс-мажорных обстоятельств подразумевалось, что они будут действовать вместе и спасут корабль. Поэтому, как бы ему ни хотелось «сойти на берег», он должен был оставаться на борту звездолёта.
Понятно, что бессмысленным занятием было оценивать действия хозяев планеты в категориях «чужеродное», «враждебное» или «злонамеренное». Гораздо важнее найти способы хотя бы нейтрального контакта. «Вряд ли ветры целенаправленно уничтожают нас, — рассуждал Афарин, — Скорее всего, для них это нечто вроде игры россыпью камней. Слишком много различий между нами. Есть ли вообще хоть капелька чего-то общего?» Возможно, ветры общаются друг с другом, создавая причудливые фигуры из гранита или песчаника. Тогда что же делать человеку, желающему разговаривать с ними? У интеллектуальной системы корабля пока не было вразумительного ответа на этот вопрос. Сколько ресурсов потребуется, чтобы написать фразу в камне? Как быть, если язык вовсе не связан с каменными изваяниями, а представляет собой последовательность вихрей разной формы и скорости? Понадобится проанализировать необъятное многообразие форм. Корабельная система отправила роботов вырезать из каменной глыбы скульптуру-послание. Исходным материалом выбрали отдельно стоящую бесформенную с человеческой точки зрения скалу. «Чтобы не испортить пейзаж», — грустно высказался помощник капитана. И добавил уже чуть более оптимистично: «Останется хотя бы какое-то напоминание о нас, о том, что мы здесь были». Сначала роботы изобразили памятники природы Земли, знаменитые архитектурные здания, стандартные силуэты космических кораблей. Потом последовали барельефы, олицетворяющие виды деятельности человека, связанные с четырьмя стихиями – водой, воздухом, землёй и огнём. Отдельно запечатлели варианты использования человеком энергии ветра.
Афарин коротал время в размышлениях: «Мы пытались понять их язык, способ общения друг с другом. Мы пытались судить по изваяниям. Что если скульптуры – это не внутривидовой язык, а их способ заявить о себе миру. Самопрезентация, самовыражение, на которое кто-то другой может обратить внимание. Скалы, утёсы, дюны, каменные реки, соляные столбы, – всё это даёт возможность сообщить о себе миру. Ущелья, каньоны, урочища, террасы, каскады водопадов. Бастионы, соборы, небоскрёбы, – хотел бы я действовать так же масштабно».
Долгое ожидание кого-то утомляет, кого-то изматывает. Положение дел можно было охарактеризовать так: «Лучше, чем могло быть. Хуже, чем мечталось». Возле видоизменённой скалы, этой своеобразной визитной карточки человечества, наблюдалось повышение вихревой активности.
Ветер может раздуть костёр и может погасить его. Свечу, скорее всего, просто погасит. Противник подкрадывался всё ближе. Хозяева планеты не церемонились с пришельцами. Робот «Гений» непрерывно латал дыры в защитном поле корабля. Чем сложнее становилось душевное состояние Афарина, чем более туманным рисовалось ему будущее, тем чаще он играл на курае. В этих мелодиях были слышны человеческие голоса. Похоже, инструмент и музыкант нашли друг друга. Настраиваясь на игру, парень представлял, как много веков назад он сам придумал эту флейту. Нашёл подходящее растение, срезал и высушил стебель, сделал в нём отверстия. Сидел у кромки луга, вкусно пахнущего разнотравьем, опирался на ствол стройной бело-чёрной берёзки. Ждал свою возлюбленную, а она не спешила на свидание. Наверное, её не отпускали родители, возражали против их отношений. Или был у неё старый муж, несносный ревнивец, выслеживающий свою благоверную. Такое в прежние времена часто случалось. Не дождался, подозвал своего верного друга и компаньона в странствиях. Это был жеребец игреневой масти, Саптар. Юноша вскочил на коня и умчался в дальнюю даль. Туда, где молочный туман стелется над пробуждающейся от ночного сна рекой, где лесистые горы меняют оттенки сине-зелёного цвета, когда рассветное солнце пробивается сквозь иглы сосен и елей. Когда Афарин брал в руки старинный курай, воображение переносило его в те края, где инструмент был создан. Юноша размышлял: «Во мне пытаются ужиться два человека, один хочет славы и почестей, а другой – тишины и покоя. Поэтому я взялся за освоение новых миров, поэтому я музицирую». Ему нравились мелодии лиричные, душевные и протяжные: о девушке, которая тоскует по своему возлюбленному, отправившемуся на поля сражений доблестному воину. О парне, страдающем в темнице, куда его заточили враги, мечтающем вырваться на свободу и планирующем побег. О его друзьях, пробивающихся сквозь пургу на своих храбрых конях и преодолевающих изматывающие километры суровых степей ради спасения своего товарища. Афарин играл то ласково, то строго, то с угрозой, то с мольбой.
В какой-то момент помощнику капитана стало совсем тяжко, и он распотрошил корабельные запасы спиртного. Раньше он даже не пробовал алкоголь. Он путался в словах, но пытался разговаривать с Инди: «Ты – сложнооганизованное неточтобысущество, улучшатель медленнодумающих и несмелодействующих. А сможешь ли ты меня понять? Вот почему я полюбил эту музыку? Курай – это шорох стрелы, шелест листвы, шуршание дождя, шёпот влюблённых, шевеление младенца в люльке. Шквал эмоций, шальной характер, решительный, твёрдый шаг. Бесстрашие. Сам я никогда, слышишь, никогда не был таким. Меня же растили как будущего помощника капитана. Но, может быть, я хочу быть таким!» И, уже обращаясь к самому себе, воскликнул: «Вот ты ранимый и осторожный, восприимчивый и мятущийся, но ты делаешь глубокий вдох, выдыхаешь — «уффф…», — и черпаешь силы из музыки, из стука копыт, из ледяного шторма, видишь орла, парящего в небе, и сам расправляешь крылья и побеждаешь!» Потом Афарин успокоился и улыбнулся: «Ну надо же, напился до словоблудия». Инди предположила, что наконец-то нашла слова поддержки для своего лучшего друга: «Всё многообразие жизни можно свести к двум моментам: «Ты боишься» и «Тебе одиноко». В обоих случаях помогает музыка. Если ты переживёшь эту бурю эмоций и не скатишься в бездну причинения ущерба себе и другим, значит, ты – человек».
Афарин чувствовал себя как солдат на поле боя, он подсчитывал потери убитыми и ранеными. Те четверо, что уцелели, вырвавшись из лап урагана, теперь лежали без сознания в медицинском блоке. Робот «Шива» благополучно их прооперировал. Теперь они пребывали в состоянии непрерывной врачебной помощи. Инди предположила, что им будет полезна живая музыка, и попросила Афарина подобрать для них произведения со светлой, оптимистичной концовкой. Однако парень рвался в бой. Что ещё остаётся солдату, теряющему друзей? Система не притормаживала его, просто озадачила одним веским доводом: «Ты бессилен против ветра, ты не успеешь даже высказаться, нужно использовать язык этих созданий, но мы пока так и не поняли, каков он». И усмехнулась: «Ты что, надеешься перекричать его рёв, пытаясь объяснить, кто ты и откуда?» Она метнула в помощника капитана крошечный светящийся шарик – кинетическую 3D-проекцию, выражающую ухмылку. Система обожала кидаться предметами, которые никто не мог поймать. «Может быть, обстреляем разноцветными шариками этих сумасбродных местных обитателей? Вдруг они поймут, что мы не опасны», — с грустной иронией сказал Афарин.
Инди работала над созданием универсального переговорщика – установки, которая будет генерировать разные ветра с заданными характеристиками. Это оказалось весьма сложной задачей, к тому же всё упиралось в нехватку ресурсов. В это же время Инди обнаружила нечто любопытное. Она подозвала Афарина к большому экрану и показала панораму с несколькими скалами причудливой формы. Среди них был утёс, напоминавший кусок слоёного пирога из каменных коржей с воздушной прослойкой. Рядом расположились высокие восьмигранники, полые внутри, с рядами круглых отверстий. Толпились громадные трубы, разной высоты и диаметра, с бойницами на нескольких уровнях и зубцами наверху. Неподалёку разместились «летающие тарелки» с глубокими бороздами по всей окружности, засыпанными множеством мелких камней. «Я думаю, что это музыкальные инструменты, – сказала Инди. – Конечно, без специальной регулировки звука человеческое ухо не в состоянии это выдержать. Вот что я подготовила для тебя. Я изменила настройки твоего защитного костюма. Надевай обтягивающий капюшон!» Она выдержала паузу и включила звук. Афарин был потрясён услышанным. Чужое и в чём-то своё, неизведанное и слегка знакомое. Мелодия и хаос, романтика и патетика, сдержанность и мажорность. Музыка ветра. Браво! Брависсимо!
Сломался генератор защитного поля, роботы «Гений» и «Шива» пытались его починить. Прятаться внутри корабля было бесполезно. Ветер был беспощаден в своих попытках повредить то, что было для него обыкновенным мелким предметом, а для людей – домом и убежищем. На этот раз Афарин не кричал от отчаяния, не размахивал руками, не метался в разные стороны, не искал укромное местечко. Парень-то оказался крепче, чем он сам о себе думал. Он вышел из корабля, захватив с собой сумку с музыкальными инструментами. Прошёл метров сто-сто пятьдесят, встал в концертную позу, какой он её себе представлял, и поднёс инструмент к губам. Афарин играл и не мог остановиться, не мог перевести дух. Музыка захватила его целиком, она вела его сквозь тугие порывы ветра, хлеставшие по щекам и вырывавшие из рук курай. Может быть, именно так его далёкий предок, пережидая горный мороз или степную бурю, набирался сил, чтобы противостоять ударам стихии. Афарин не просто играл на курае, он и плакал, и смеялся, и стонал, и шептал, и осторожничал, и геройствовал, и ненавидел, и любил, и разочаровывался, и надеялся. «Играл, как дышал». Раньше он не понимал истинного смысла этого сравнения.
Он вовсе не рассчитывал, что получит такой же отклик, какой гармония звуков находит в душе человека. Где-то на окраине его сознания едва теплилась мысль о том, что он может достучаться до чужого рассудка. А ветры продолжали выть и витийствовать, стремились сбить его с ног, закрутить в бешеной круговерти. Но как он мог остановиться, он любил музыку, в ней для него всё сошлось воедино: и творение человеческого разума, и веление человеческого сердца, и хитросплетение человеческих рук. Сотни космических кораблей уносят с собой музыку родной планеты.
Афарин пел: «Прощай, моя Родина, где я не был никогда!» Родина, где шелковистые от гибких ковылей степи кажутся человеку бескрайними, а ветру – крошечными. Планета, где ветер тоже может быть музыкантом. Заросли тростника – его курай, известковые скалы – его орган, корабельный лес – его маримба. Только нырнёт он в паутину электрических проводов, и вот уже заиграл струнный оркестр. Человеку ветер и друг, и враг, может быть, люди создали музыку, чтобы укротить ветер, угомонить, утихомирить. Или стать такими же вольными, обрести крылья, преодолеть себя. Кажется, в музыке ветра человек узнавал себя. Он слышал этот язык всюду, замечал его в жужжании пчёл, спешащих от цветка к цветку, в трепете листьев, объединяющихся в раскидистые изумрудно-зелёные кроны, в шелесте волн, ритмично набегающих на песчаный пляж. Люди умели наслаждаться клокотанием горячей лавы или воем песчаной бури, или рёвом горной реки. Сама природа подсказывала им лучшие мелодии. Афарин продолжал играть, а неутихающие вихри уплотняли пространство вокруг него, создавая невероятное напряжение. Юноша готов был вгрызться в курай, настолько трудно ему было удержаться на ногах. Он не выпускал инструмента из рук, и мелодия, пусть и с перебоями, и даже еле слышно, но звучала как оберег, как защитная магия. Движение потоков воздуха изменилось. Ветры били его в лицо, хлестали по рукам и ногам, толкали в спину, пытаясь выдворить из невидимого магического круга. Когда музыкант упал, он больно ударился о каменистую почву, неловко подвернул руку, но успел прижать инструмент к груди.
Несмолкающий рёв ветра больше не пугал Афарина. Для него наступили щадящие минуты внутренней тишины. В этот момент стало происходить нечто странное. Шторм постепенно сходил на нет. Вихри перестраивались, будто танцоры, закончив исполнять гопак, переходили к вальсу. Нет, это был не вальс, в ритме этого танца чувствовались знакомые акценты, вот только расставлял их не среднестатистический солист, а многократно превосходящий его по своей мощи оркестр. Поток воздуха, движимый мягкой и нежной силой, начал обволакивать тело человека, образуя подобие одеяла. Этот воздушный ковёр поднял музыканта на небольшую высоту. Порывы ветра сновали вокруг так, что если бы они были цветными, то напоминали бы росчерки молний. Вся эта суета и мельтешение требовались для того, чтобы основной поток воздуха, удерживающий человека, направить в сторону его родного корабля. Никто из участников событий пока не мог понять, что это в действительности означало: похоронную процессию, доставку бесценного груза или начало трудного диалога.
Об авторе:
Ирина Александровна Можаровская (г. Москва)
О себе: «По образованию я психолог. Несколько лет преподавала психологию, работала индивидуальным и семейным консультантом. Заинтересовавшись рекламой и маркетингом, решила сменить сферу своей профессиональной деятельности. Руководила отделом маркетинга, затем стала дизайнером одежды. Создавала коллекции детской одежды для известного российского бренда. В настоящее время продолжаю работать в fashion-индустрии».
