Весенняя охота
Большой Никитской, выводя
её фарватер,
бежит скрипачка от дождя
до альма-матер.
И не покрыта голова,
и тонкий свитер.
Её встречают дерева
и композитор.
Их отзвучали времена
и устарели.
Она смертельно влюблена,
как все в апреле.
Но не признаются ни в чём
глаза под чёлкой.
Футляр со скрипкой за плечом
блестит двустволкой.
Мужская песня
Коль спросят, где я был?
Скажу: на небесах.
В погоне за звездой не убоялся терний.
Смолчу, что полюбил
и с ней бродил в лесах,
покуда не угас огонь зари вечерней.
Коль скажут, что за свет
невиданный в глазах?
Отвечу: синева глаза слепит до боли!
Смолчу, что семь планет
стояло на часах,
когда я обнимал её в открытом поле.
Женская песня
Я о тебе пою – тебе икается.
Я о тебе грущу – тебе не спится.
В своих грехах давно пора покаяться,
да только прежде надо распроститься.
А распроститься всё не получается,
а объясниться всё не удаётся.
Я о тебе пою – тебе икается.
Я о тебе грущу – тебе поётся.
И что ни день – дожди ли, солнце ясное, –
куда б ни шла, тебя встречаю всюду.
За всё печальное, за всё прекрасное
я отплачу добром. Я не забуду.
Время молиться
На пыльных путях в предыдущей стране
с душой, заключённой как джин в стеклотаре,
спасала не вера, а песня, и мне
пришлось научиться играть на гитаре.
Но вот отгудели свершений ветра.
Забвенье сравняло долины и горы.
Рассеялись хоры. Гитара стара.
Нестройно и глухо звучат переборы.
И держит в плену электронная сеть.
И чудится: в жилах не кровь, а водица.
И надо молиться уже, а не петь.
И мне на гитаре пора разучиться.
По классу балалайки
Двусмысленный язык прикосновений
к запястью, грифу, деке и плечу.
В порядках нот смешение мгновений
обычных штудий и высоких чувств.
Неловких пальцев вдумчивая стайка
стремится их на струны нанизать.
Мой проводник в трёх соснах балалайки,
как вам идут зелёные глаза!
Жена-арфистка
Ты властелин. Твоя жена – арфистка.
Мерцанье струн под пальцами её.
С каких небес, не убоявшись риска,
она сошла в земное бытиё,
взлелеяна четвёртым измереньем,
чтоб стать в трёхмерном сумрачном краю
тем ангелом, с божественным смиреньем
принявшим на себя епитимью?
В её глазах несказанного чудо.
Сияние в кудрявых волосах.
Она – звезда, упавшая Оттуда,
стоять у этой жизни на часах,
рождать детей, учить, растить упорно,
служить семье в потоке солнц и лун.
Тебе верна, всегда тебе покорна.
Но оживает, лишь касаясь струн.
Музыка сфер
Река струилась в ясной тишине
крутым изгибом отвечая склону.
Тянулись сосны к зреющей луне,
светило примеряя как корону,
когда, рождённый далью голубой,
вдруг зазвучал высокий голос горна
легко, нерукотворно, иллюзорно,
рассеивая шлейфом за собой
высоких нот мерцающие зёрна,
накладывая строгое табу
на всякий звук, на плеск речных излучин,
деревьев шелестящую резьбу.
Казалось, ангел в руки взял трубу
и землю восхищением озвучил.
Композитор
Шёл по берегу.
Море у кромки плескало.
Слушал ритмы прибоя и речитативы песка.
Где-то с пенным аккордом карабкались волны на скалы.
Прошивал партитуру сигнальный пунктир маяка.
И мелодия песни слагалась без всяких усилий.
Поднимала, как сеть из пучины, созвучий улов.
Всё в ней было: мерцание рыб и рептилий,
глубина и прозрачность… Но не было слов.
И, как будто сочувствуя и соучаствуя или
откровенно смеясь над бессилием признанных схем,
волны вынесли лист и, расправив у ног, отступили,
со словами стихов, сочинённых неведомо кем
о бездонности моря, куда устремляются реки,
о бездонности неба – о том, что превыше всего,
о мгновениях жизни, ушедших в бессмертные треки,
и о том, как отчаянно жаль, что не жаль ничего.
Женщина-ветер
женщина-ветер
не зарифмовать порывы
не выстроить ритмы
распахнуты окна навстречу зиме
занавески осыпаны снегом
ёжатся классики
на полках книжных шкафов
теснятся друг к другу
закутались гости
в толстые пледы и шали
но в колком стремительном ветре
таится спасительный голос
горячий и плавный
как чёрная мякоть ягод
в хлёстких когтях ежевики
Сокольники
в холодном парке
на открытой сцене
блестящей от недавнего дождя
классическая музыка страдает
упрямо не желая покидать
согретые руками инструменты
лишь досягает до резной ограды
где приостановилась мать с коляской
баюкая младенца в такт руладам
мечтательно вдыхая запах кофе
непостижимым образом возникший
при исполнении речитатива
Бернье
«Приятный кофе»
Об авторе:
Галина Щербова (г. Москва)
Родилась и живёт в Москве. Окончила Институт журналистики и литературного творчества (ИЖЛТ). Дебютировала в 2006 году сборником стихов «Просто» (Москва). Член Союза российских писателей. Лауреат поэтической премии журнала «Москва» (2010), победитель конкурса верлибров журнала «Москва» (2023). Основные публикации в газетах, журналах, антологиях: «Москва», «Литературная учёба», «Невский альманах», «Грани», «НГ-Exlibris», «Московский год поэзии – 2014», «Большой стиль журнала «Москва» (2015). Произведения вошли в издания литературных объединений Москвы, Санкт-Петербурга, Смоленска, Пскова, Вологды и др. Автор книг прозы, поэтических сборников, статей в области литературной критики. Победитель и финалист конкурсов поэзии, эссе и короткого рассказа. Диплом финалиста и благодарность читателей Международного конкурса «Есть только музыка одна» памяти Дмитрия Симонова (2022). Участник антологии Международного конкурса «Слово и Музыка» «In the Mood, или незабытая мелодия» (2023).
