Родился в Новосибирске 7 августа 1950 года.
Вот что рассказывает Сергей Михайлович о своём детстве: «Тётушка моя училась тогда в пединституте и, в порядке эксперимента, обучила меня, четырёхлетнего, читать. Читал я много, бойко и без разбора. Уже лет в шесть-семь решил, что хочу быть писателем».
Однако с писательством сложилось не сразу. Сергей закончил факультет АСУ НЭТИ в 1972 году. Долгое время работал на заводе по специальности «экономист-разработчик систем управления производством». Работал журналистом в газетах Новосибирска, журнале «Новосибирск», писал новостные и аналитические материалы.
К концу 80-х годов Сергей Михайлович всё же нашёл возможность заняться литературным творчеством. «Я прагматично решил, что нужно попытаться написать книжку, которая будет кормить всю жизнь. Изначально я собирался писать взрослый забойный детектив. Начал писать страницу, вторую, третью… В итоге выкинул всё написанное и сел за детскую сказочную повесть», – рассказывал он в одном из интервью.
Причиной тому стали дочери писателя – на тот момент они были детьми. Именно их поступки, характеры и различные случавшиеся с ними ситуации натолкнули Белоусова на создание детской книги. Прообразом главного героя книги, а потом и целой серии, стал друг его дочерей – Лёнька. И сами девочки тоже были выведены в книге в качестве героинь.
«Когда главы три-четыре было написано, я прочёл их девчонкам, и с тех пор это было такое своеобразное домашнее развлечение. Глава читалась, обсуждалась. Дочери пытались вносить коррективы, иногда я с ними соглашался…» – вспоминает Сергей Михайлович.
В 1992 году появилась первая книга «Вдоль по радуге, или Приключения Печенюшкина». Затем вышла и вторая – «Смертельная кастрюля, или Возвращение Печенюшкина». Третья книга появилась в 1996 году. Она называлась «Сердце дракона, или Путешествие с Печенюшкиным».
Успех этих книг был просто оглушительным. Добрый и хулиганистый Печенюшкин стал любимцем многих детей. С этой книгой верилось, что волшебство – всегда рядом, нужно только уметь его вовремя увидеть, распознать, не спугнуть и помнить, что внутри каждого из нас всегда живёт ребёнок. Также очень органично и ненавязчиво в сказку вплетаются всё те же вечные вопросы: дружба, верность и предательство, добро и зло, коварство и любовь.
Начав свою литературную деятельность со сказочной трилогии, Белоусов продолжил творческие опыты уже в жанре занимательной кулинарии. Две книги на кулинарные темы – «Вкуснодром» и «Блюдоед» – вышли в начале двухтысячных годов. Дело в том, что Сергей Михайлович не только писатель, но и ресторанный критик, а кроме того завзятый гурман. И эту свою страсть он решил описать в виде рецептов изысканных и простых блюд.
Также в соавторстве с Я. Глембоцкой и М. Готлибом Белоусов написал книгу «Новосибирск: путеводитель» (2005). Книга будет интересна не только гостям города, но и самим новосибирцам — в книге можно найти множество занимательных фактов об истории Новосибирска и его достопримечательностях.
Сергей Белоусов является членом Союза писателей России и лауреатом литературной премии им. Н.Г. Гарина-Михайловского.
В настоящее время писатель живет в Новосибирске.
Библиография:
- «Вдоль по радуге, или Приключения Печенюшкина» (1992)
- «Смертельная кастрюля, или Возвращение Печенюшкина» (1993)
- «Сердце дракона, или Путешествие с Печенюшкиным» (1996)
- «Веселая кулинария. Вкуснодром» (2001)
- «Весёлая кулинария. Блюдоед» (2001)
- «Новосибирск: путеводитель» (2005)
Творчество:
Фрагмент из книги «Вдоль по радуге, или Приключения Печенюшкина»
На берегах великой сибирской реки беспорядочно и живописно раскинулся огромный город. В этом городе, в квартире 77 дома номер 7 по улице Весенней сидела на стуле второклассница Лиза Зайкина, сильно тосковала и смотрела в стену. Родители ее были на работе, а сестра Алёна — в детском саду. Уроки сделаны с вечера, в школу — к часу тридцати, а времени — лишь начало двенадцатого.
Только что прошел дождь, тучи разогнало, небо сияло, голубое и чистое, а если встать на спинку дивана у окна на цыпочки, можно полюбоваться радугой. Один конец ее исчезал за домами, а другой как бы упирался в балкон Зайкиных. Впрочем, в окно Лиза не смотрела.
Завтрак, оставленный мамой, съеден, обед на плите, постель Лиза убрала, зарядку сделала. На столе заманчиво раскрыт толстенный том сказок Джанни Родари. Хочешь — читай, хочешь — играй, живи и радуйся. Был вторник, 17 мая.
И тем не менее Лиза не радовалась ничему. Она смотрела в стену и угрюмо перебирала одну за другой все свои неприятности. На обоях розовело пятно от гуаши, похожее на башмак с полуоторванной подошвой. Это была память об их с Алёной давнишней ссоре из-за красок. Тоже неприятность. Но старая. Хватало и новых. Основной же неприятностью, как говорили папа с мамой, была Лизина неорганизованность.
Ненормально, если девочка восьми с половиной лет не умеет сама себе толком приготовить завтрак, а делая уроки дома, пропускает буквы в словах и цифры в примерах. Ненормально, что она постоянно теряет в школе то чешки, то варежки, то шарфик. А разве можно где попало оставлять свои очки, а потом по часу искать их по всей квартире? Конечно, такой человек не может пользоваться ни уважением одноклассников, ни любовью родителей, ни даже доверием пятилетней сестры Алёны. Так примерно говорил Лизе вчера вечером папа, проверяя ее домашнее задание.
Когда папа с мамой отчитывали Лизу особенно долго, происходила странная вещь. Где-то в середине нотации чувство вины у нее как будто съёживалось, а в голове начинали звенеть тоненькие фарфоровые колокольчики… Лиза вдруг представляла себя то ли принцессой сказочной страны, то ли маленькой королевой эльфов на весеннем празднике фей, то ли отличницей Женей Шмелевой, гордой и недоступной, когда она у доски, всегда спокойно и без ошибок, отвечает любой урок.
Родители, чувствуя, что Лиза не слышит их, сердились особенно. Им хотелось, чтобы дочка пообещала исправиться, и на этом можно было бы закончить выговор — всегда ведь неприятно ругать любимого ребенка.
Но когда мама, устав, спрашивала: «Ну как, ты всё поняла, Лиза?», — то Лиза быстро отвечала ей что-нибудь вроде этого: «Да, мамочка, я всё-всё поняла, а как ты думаешь, у кого было красивее бальное платье, у Золушки или у Дюймовочки?»
И всё начиналось сначала… Но не подумайте, что Лиза была двоечницей. Училась она на «четыре» и «пять», а уж по чтению была точно первой ученицей в классе.
Больше всего девочка любила повести-сказки и самую толстую книгу могла прочесть за день. Если книга была особенно интересной, Лиза потом перечитывала ее во второй раз, но и после первого прочтения способна была пересказать почти дословно.
Она и гулять любила, и по физкультуре была отличницей, хоть и не блистала особенными спортивными талантами. А ещё Лизе нравилось рисовать. Когда она задумывалась о чем-то над листом бумаги с ручкой в руке, то лист быстро покрывался большеглазыми принцессами в изящных платьях и маленькими смешными человечками в живых и неожиданных позах.
Изредка родителям выпадала возможность забежать домой в утреннее неурочное время. Порой они и в одиннадцать часов могли обнаружить Лизу, застывшую в ванной с щёткой в руке, неубранную постель и несъеденный завтрак. Громыхали радио ни кухне, проигрыватель в детской и телевизор в гостиной. Поэтому папа с мамой справедливо считали, что Лизины успехи в школе держатся только на их контроле и неустанной бдительности.
Неприятностью второй была Лизина особенность задавать в самую неожиданную минуту кучу самых ненужных и, как, опять же, говорили родители, бестактных вопросов.
Вечером папа приходил с работы. Он снимал пальто, туфли в коридоре, плюхался на табурет в кухне и какое-то время сидел молча и неподвижно. Потом они с мамой начинали медленно рассказывать друг другу дневные новости. Тут-то Лиза с Алёной врывались на кухню, и — прощай покой!
Лиза честно старалась не мешать маме с папой, не разговаривать за едой, не перебивать старших. Но ничего не получалось. Вопросы сыпались из нее, стучали градом, прежде чем она успевала подумать, можно спросить или нельзя.
Были еще мелкие неприятности в школе, с ребятами. Лиза, как и все дети, постоянно находилась со своими сверстниками в отношениях сложных. Они ссорились, мирились, менялись куклами, бантиками и завтраками. А уж спорили на темы самые разные — от фасонов кукольных платьев до проблем внутренней и международной политики.
И последней, постоянной неприятностью был Лизин длинноватый нос. Лиза рассматривала его в зеркале каждый день, когда была дома одна. Девочка очень боялась, что после школы ее с таким носом не примут в артистки.
Папа уверял Лизу, что нос выправится, а в крайнем случае можно будет сделать потом пластическую операцию, но тут она папе не верила. У сестры Алёны нос был курносый, и поэтому Лиза считала ее красавицей.
Итак, Лиза смотрела в стену, думала о своей невеселой жизни, но вдруг, непонятно как, в ее руке оказался фломастер. Появилось ощущение, что, если обвести розовый башмак на стене фломастером и посадить в него смешного человечка с маленькими голубыми глазками и растрепанной рыжей бородой, то получится очень интересная картинка…
Когда картинка была окончена, и человечек глянул на Лизу из башмака, словно подмигивал хитро голубым глазом, девочка опомнилась. Она поняла, что стена испорчена безвозвратно. Теперь мама не будет с ней разговаривать весь вечер, а папа… Папа опять, как в два-три месяца раз, закричит, вытащит из брюк ремень, постоит над ней минуту, потом скажет горестно: «Эх, Лизка…», махнет рукой и уйдет в спальню.
Несколько слезинок выползли из-под очков, скатились на губы, оставив во рту соленый тепловатый привкус, и башмак с человечком на стене расплылся и задрожал.
А потом произошло нечто непонятное и ошеломительное. Медленными, плавными толчками башмак с человечком стал сползать со стены вниз и вбок, увеличиваясь при этом в размерах. Вот он достиг края большой полки стеллажа, служившей столом Лизе и Алёне, вывалился на полку и застыл, прочно встав на полуоторванную подошву. Теперь это был настоящий, грубый, розовый, клоунский, наверное, башмак сорок пятого, приблизительно, размера.
Кряхтя и потирая поясницу, маленький человечек выбрался из башмака и уставился на Лизу. На нем была ситцевая рубаха навыпуск с пояском, усыпанная мелкими черными горошинами, и черные шаровары, заправленные в рыжие скрипучие сапоги. Росту в нем было сантиметров пятнадцать.
— Вот спасибо, доченька, — степенно произнес он, поклонившись Лизе в пояс, — я-то и выбраться не чаял.
Стал разгибаться, опять закряхтел, схватился за поясницу и, тихо ойкая, осторожно присел на томик Гайдара, лежащий на столе.
— Радикулит, проклятый, замучил, — пояснил он Лизе, как будто все остальное было ей понятно. — Об эту, значит, самую пору в тысяча восемьсот третьем году весной в сенях прилег, ночь сырая была, с ветром, вот из угла и просквозило.
— Нор-маль-но… — только и прошептала Лиза, крепко держась обеими руками за сиденье стула, чтоб не свалиться от изумления.
В свои без трёх месяцев девять лет она уже почти потеряла веру в чудеса. И хоть порой страшно, неудержимо хотелось, чтобы произошло что-нибудь волшебное, сказочное, веры в такой вот случай оставалось все меньше и меньше. Ну, совсем капелька, где-то на донышке сознания. И от этого ей, особенно по вечерам, перед сном, в постели, часто становилось грустно, и слёзы подступали к глазам.
— Ой, это кто ты?.. Кто вы? — поправилась Лиза.
Глаза ее уже совсем высохли, округлились, и человечка она разглядывала с жадным интересом, даже рот приоткрылся. Вопросов же было так много, и все подступали сразу, что она вновь замолчала, не решив, о чём же спросить сначала.
— Фея я, — тихо сказал человечек, смутился и стал разглядывать пятнышко на переплете Гайдара, зачем-то даже поколупал его ногтем.
— Ничего себе! — возмутилась Лиза такому заявлению. — Уж если я даже действительно не сплю, так феи, во-первых, тётеньки, во-вторых, красавицы, как мама, а в-третьих, всегда в нарядных платьях.
Теперь человечек обиделся.
— Ну уж, ежели по порядку, — сказал он и стал загибать корявые пальцы, — так, во-первых, бывают феи злые и потому уродины. Во-вторых, у меня справка есть, что я фея, да вот в столе она, в пне то есть, на работе осталась. А в-третьих, меня до осени назначили, временно. Феи, вишь, в отпуска пошли — лето на носу, вот и сказало мне начальство, мол, надо, Федя. Песенку слышала? И я тоже Федя. Федя — фея, вроде даже как похоже. А вообще из домовых мы, да дом-то наш снесли. Строительство идёт, значит. Квартиры всем дают с удобствами. Что за удобство, коли печки нет?! Где домовому жить? Дали домик отдельный, а зачем он мне, одинокому? Эх, ёрш тебе в печень!..
— Ой! — спохватился он и закрыл рот ладошкой. — Ты меня, гриба старого, девонька, не слушай. Мне и начальство говорит, мол, тезаурус у тебя, Федя, сильно засорённый.
— А что это: теза… терюза?.. — выпалила Лиза, хоть спросить ей хотелось совсем другое.
— Это, понимать надо, слова так все, что в голове, по-умному называются, — туманно объяснил Федя и продолжил свой рассказ: — Фантолетта, фея такая есть, ну ничего не скажешь, взаправдашняя. И красавицей была, да только пожилые они сильно стали. Вот она в отпуск и уйди. Отправилась к себе в Тень-Фонтанию, а корзинку с балабончиками и забыла. Назад вертаться ей туда-сюда здоровья нет, телеграмму отбила, меня начальство вызывает, так, мол, и так, Федя, отвези в Фонтанию балабончики. Ну, я мужичок еще крепкий, шестисот нет! Отправился в башмаке-самолёте, да перевертелку номер одиннадцать в дороге подзабыл, вот и авария — в стену твою врос. Это ещё удача, что ты дома одна. Я тебя прямо из стены заколдовал маленько, ты меня нарисовала — из неволи вызволила. А на взрослых колдовство наше не действует, — огорчился Федя. — Какая-то штука в мозгах к годам шестнадцати зарастает — и всё тут.
— Ой, ой, подождите, — взмолилась Лиза, — я так не успеваю! Вы расскажите, пожалуйста, кто это — начальство, что за Фонтания, что за балабончики? И что это значит — перевертелка?
Похоже было, что Федя не торопился. Он удобнее устроился на книжке, руку запустил в башмак, извлек два жёлтых леденца. Один, потерев рукавом, домовой протянул Лизе, аппетитно захрустел вторым и, прожевав и откашлявшись, продолжил:
— Начальство у нас, Лизавета, строгое, но понимающее. Название ему — Дракошкиус Мурлыка Баюнович. Должность — Великий Маг. Три головы у него кошачьи и хвост кошачий, пушистый. Размером со слона будет, а крылья, как у Змея Горыныча, но шерстяные, полосатые. А сам ангорской породы. Левая голова у него за население отвечает, правая — за достояние народное: мечи, там, кладенцы, скатерти-самобранки, шапки-невидимки. Ну а средняя, главная голова — за высоту моральную всей нашей силы волшебной.
Источники:
