Полуденный слепящий зной июля,
я шёл,
как йог по противню,
домой,
но жаропонижающей пилюлей
подземный переход передо мной.
Скорей,
туда!
И мимо всех ступеней,
Я ринулся вовнутрь,
считай,
что залетел,
конечно,
мог бы и спуститься по-степенней,
но некогда —
жара как на плите!
Как тихо тут!
Наверное,
даже громко,
Прохладно,
мавзолейно здесь,
внутри,
и крадучись,
как будто взломщик с фомкой,
я вглубь протиснулся, чуть дверь приотворив.
Допросный свет глаза хлестнул кнутом,
и оттолкнул —
я отступил на шаг,
а оклемавшись,
увидал потом,
подземку эту.
Перестал дышать.
Прильнув к стеклу ближайшего киоска,
домохозяйка,
лет на сорок,
ищет диск,
на нём —
любовь и ревность,
ласка лоска,
пускай чужая,
нет костра —
хотя бы искр.
А рядом с ней стоит хиккан-подросток,
ему и вовсе выбирать непросто,
его герой —
он крут,
жесток и жёсток,
и жизнь свою не сцеживает в джойстик.
Бегу от них,
а дальше тоже скверно —
пропойца жадноглазый у ларька,
там продают циррозы и каверны,
и жизнь,
и мелочь —
прочь из кошелька.
Его сынишка тянет за штанину —
там спайдермен,
напротив,
на витрине!
Пускай он не пускает паутину,
зато —
герой,
и не на героине.
А чуть поодаль,
у стены,
калека,
он из Афгана,
он —
последний из полка,
а всё,
за что сражался он полвека,
с прилавка продают и с молотка,
здесь,
по соседству,
уподобили старью,
работу чью-то,
чью-то жизнь и службу,
уже ужасно то,
что продают,
ужасней то,
что никому не нужно.
Торговля прошлым не приносит дивидендов,
и каждый день —
в гроссбухе только минус,
хозяйка хочет сдать его в аренду,
открыла для дохода новый бизнес,
в подземном переходе,
чуть налево,
слепые даже мимо не пройдут,
букеты —
для любовей-однодневок,
открытки —
для подарков раз в году.
Как будто в согре,
в липкой духоте,
чужим несчастьем сдавленный,
ослеп,
едва я вырваться наружу захотел,
меня схватил за горло этот склеп.
Несутся ноги,
как осатанели,
а мысль там,
всё также глухо бродит,
и есть,
наверно,
свет в конце тоннеля,
но света нет
в подземном переходе.
