15 лет назад не стало одного из самых пронзительных русских мемуаристов XX века, великолепного писателя и тонкого стилиста Ларисы Кравченко. Новосибирского писателя, уроженки русского Харбина. Её имя, которого нет в Википедии, мы попытаемся постепенно вернуть читателям…
Песни у людей, как справедливо отметила поэт Ольга Фокина, – разные. Под «песнями» подразумевались – судьбы. Разные. Преимущественно – в жанре мелкой заурядной повести. Малосюжетная беллетристика. Случаются – трагикомедии, у кого чего больше – траги- или коме-. Порою – мелодрамы. У заносчивых – фарс. У невоздержанных – буффонада с трагическим, как правило, финалом. У рвущих жизнь «на публику» – триллер, экшн и хардкор.
Какими бы ни были, однако, эти судьбы по жанру – все они, согласно тому же поэту Ольге Фокиной – на века. Поскольку – «мои одни», единственные – и других не дано.
Случаются, впрочем, с людьми и судьбы большого, огромного жанра – судьбы-эпопеи, судьбы-панорамы, судьбы-эпохи. Именно они становятся самобытным материалом для наиболее интересной литературы. Что экшн?! – пшик! Попкорн рассыпан по полу, свет зала притушил титры, и в двух толчеях – в гардероб и уборную – уже рассеялось молниеносное впечатление.
Не то – судьба-эпоха! Точнее, харбинская поэтесса и новосибирский писатель Лариса Кравченко выделяла в своей судьбе сразу несколько эпох, имея на то самые веские основания.
Лариса Кравченко
1929-1954 – четверть века в русском Харбине, в авангарде его последнего «полноценного» поколения, то есть поколения тех, кто по месту рождения получил профессию инженера, окончив Харбинский политехнический институт. (Это именно она, Лариса Кравченко, потом, уже в Новосибирске, будет проектировать хордовые магистрали и линии метрополитена. В авангарде – потому что активистка, общественница, зачинщик, поэт, почти что комсомолка (за неимением комсомола – «эмигрантам» нельзя! – у них был ССМ – Союз советской молодёжи).
Харбинская молодёжная литературная студия «Чураевка», Лариса Кравченко – в первом ряду справа
1954-56 – репатриация, выезд на историческую Родину, в Россию (СССР) по призыву – поднимать Целину! 1954-79 – «правильная» жизнь советского инженера и журналиста, немного пописывающего воспоминания – до переломной поездки в 1979-м году в запредельную Австралию, к своим «бывшим» харбинцам, избравшим ИНОЙ путь. И ещё десять лет до Перестройки – попытка объять в памяти и в сердце необъятное, соединить расколотую надвое Отчизну. Символ Отчизны и общего детства – город в Китае, Харбин. Символ, окончательно смазанный с авторской географической карты памяти в 1990-м, во время поездки Кравченко туда – от извечного русского ностальгического зуда. И ещё почти четверть века, вплоть до ухода в 2003-м – в попытках собрать и донести до нас через громаду одной грандиозной судьбы – невероятный культурно-исторический массив наследия Русской Азии.
Панорама русского Харбина
Никто не воспел в прозе русскую Маньчжурию так удивительно тонко и точно, как Лариса Павловна! Никто так мучительно не искал (не находя до конца) ответа на вопрос ребром: кто же в середине 1950-х поступил правильно – те, что рванули в безвестность и продуваемые насквозь сибирские степи, на Целину, на Родину, или те, кто предпочёл тёплые, но трудные Австралии и Бразилии, навсегда обрубая свои русские корни? Никто не описал с такой любовью и нежностью Новосибирск и Новосибирскую область середины 1950-х – Баган, Сузун, Казанка, сам Новосибирск, берега и дачи Бердского залива… И всё-таки главная тема её судьбы, коренная тема – Харбин и так называемая «память Харбина».
В интервью «Вечернему Новосибирску» она как-то посетовала: «Если бы не была столь экзотичной моя тема, меня бы издавали чаще». Наверняка! С другой стороны, Кравченко – Хранитель Темы в том же глубоком смысле, в каком автогерой Юрия Домбровского был Хранителем древностей. И самое главное – то, что Лариса Павловна давно и настоятельно старалась этой Темой поделиться, только мы этого не понимали. Пришла пора понимать!
Л. Кравченко — Земля за холмом. Пейзаж с эвкалиптами
Два изданных романа – «Земля за холмом» и «Пейзаж с эвкалиптами», сборник стихов «Встреча с Родиной», разбросанные по новосибирским газетам и журналам статьи, стихи и отрывки – то немногое, что было на поверхности и что теперь – только в памяти близких и в фондах небольших библиотек. Это – несправедливо, ничтожно мало, учитывая огромный пластический дар и невероятное стилистическое обаяние творчества Ларисы Кравченко! Мемуаристов такого дарования, столь тонкого чувства в истории русской литературы – раз-два и обчёлся! Более того, сама Лариса Павловна, как свидетель истории (волей-неволей – историк!), немало сделала для собирательства и продвижения творчества харбинских литераторов. К примеру – в очередную переломную для Родины годину, в 1991-м, собрала и издала 400-страничный альманах «Харбин. Ветка русского дерева», в котором были опубликованы стихи и проза 35 харбинцев, на Родине практически безвестных.
Харбин. Ветка русского дерева
Интересно другое. Наследие Ларисы Кравченко – глубже и обширнее, чем казалось автору этих строк ещё месяц назад. Две книги, опубликованные некогда как дилогия, оказывается, составляют лишь половину феноменальной эпопеи, и публикация третьей и четвёртой частей «харбинского эпоса» – ещё впереди. В 2019 году мы будем отмечать 90-летие со дня рождения Ларисы Кравченко. Сегодня инициативная группа вместе с наследниками писателя уже ведёт активную работу по возвращению и до-изданию её удивительных книг. И «экзотичная» тема нас не пугает, ибо прошло время наклеивания ярлыков, сменившее собою время разбрасывать камни. Настала пора их собирать – камни многократно поруганного, но не порушенного фундамента русской культуры. Заложенное Всевышним растоптать нельзя!
P.S. Как слепы и глупы бываем мы в наши молодые годы, как максималистски-поверхностно летим над тем, что преподносит на ладонях нам жизнь! Я разыскал Ларису Павловну через новосибирское отделение Союза писателей России в августе 2001-го года с одной целью – пообщаться с ней о другом замечательном поэте, её учителе, кумире её молодости Алексее Ачаире. Вернуть из небытия имя Ачаира – такова была необъяснимая, но беззаветная цель юного журналиста, внезапно погрузившегося в перипетии истории русского Харбина. Л. Кравченко была для меня лишь составителем сборника «Харбин. Ветка русского дерева». Увы…
Лариса Павловна приняла настырного юношу радушно в своей «хрущобской» зале с легендарным огромным сундуком, в котором хранился её азиатский архив. Был серый осенний вечер. С ломким шорохом ползла навсегда рухнувшая листва тополей на улице Станиславского. Старшая внучка Ларисы Павловны (они жили вдвоём) бегло поздоровалась и удалилась к себе по своим юным делам. А глупый отрок пил щедро подбавляемый чай и внимал тем самым экзотичным, далёким, но очень щемящим названиям: Чанчунь, Модяговка, Маоэршань, Цайцзягоу, Гирин, ХПИ – угол Садовой и Технической, магазин Чурина, яхт-клуб, порт Дальний, станция Отпор… Тогда бы – выпросить у автора её книгу, тогда бы – сообразить!.. Минуло без малого 20 лет, и вот – постиг, нырнул, сообразил, преобразился – чудом её прозы.
Она говорила без устали, охотно – не так много было новых слушателей в прагматичные 90-е годы. Охотно отдала машинописный архив стихов Ачаира и своё стихотворение, посвящённое ему. Просто, по-женски жаловалась на гипертонию и артрит, на сложные взаимоотношения с участковым врачом. Вздыхала о том, что совсем разные они с внучкой. И сквозь абсолютно заслуженную гордость за свою собирательскую, исторически значимую работу, сквозь ясно осознаваемую глубину своего дара – была очень одинокой. Невероятно одинокой. Настолько, насколько может быть одиноким человек, оставшийся одним из многих. Одним – из целого поколения. Одним – из целой эпохи.
Напрямую к Ларисе Кравченко можно было применить отрывок из тогда ещё неведомого автору этих строк, до сих пор целиком неопубликованного романа «Кувшин из раскопа»: «Сгусток духовности. Сбережённое. Теплившееся. Как мы говорим теперь: «Русское зарубежье»… Но доски нет. И у нас нет – нигде – у соотечественников. Только чуть-чуть горизонт светлеет над их именами…»
Но что-то такое поразило тогда несмышлёного визитёра, начинавшего рифмовать свои впечатления (ещё не переживания). Посвятил тот далёкий юноша, в котором трудно мне представить себя, Ларисе Павловне Кравченко посильное стихотворение. Посвятил – да не вручил, не прочёл, не успел. Жизнь – судьба – эпоха – оказывается, бывают конечны. Получается – памяти Ларисы Павловны. Пока – совсем крохотной толикой той настоящей Памяти, с «досками» и переизданиями, которой по праву заслуживают она, её творчество, её поколение и её русские эпохи.
Вы садитесь в метро. Вы растите картофель.
Вам приносит газету с утра почтальон.
Вы обычны для них и en face, и в профиль.
Вы идёте за хлебом в ночной павильон.
Заурядные приступы гипертонии,
Ноет сердце и ноги, и, плачь не плачь, —
Вы звоните в обычную из поликлиник,
К вам приходит обычный дежурный врач.
Как всегда, паровозом нагрянула старость.
Медсестра ваши хвори начнёт отрицать, —
Но и эта не скажет, сколько осталось
Страниц, недолистанных до конца.
В пересудах житейских на лестничной клетке
И в молчании с внучкой за чаем вдвоём –
Ничего в вас не выдаст той изгнанной ветки,
Не расскажут движения рук ни о чём.
Эта ветка – надежда сквозь эры и слёзы:
Одиссей шёл к Итаке с олеандром в руке,
А для русских всегда будет голос берёзы
Шепелявить на русском родном языке.
Мимо вас пролетают бесстрастные взоры, —
А у вас за плечами такая судьба!
И её не взвалить ни на горб, ни на гору, —
Той судьбы не исправить гробам и горбам.
Сколько прожитых лет на сибирских чужбинах,
В исторической родины горьком котле,
Вы в карманах всё носите крошки Харбина –
Наимёртвого Китежа в русской земле!
На разрыв эта нежность – отчизна в портретах,
В нецветных фотоснимках и памятных снах.
Это дар или участь – быть русским поэтом
В самых лучших и самых молчащих словах?
Никогда и нигде не подслушать ответа.
Только опыт страдания – опыт живой.
Только шелест и хруст азиатского лета.
Только путник один на дороге одной.
Павел Куравский
