Новосибирец Виталий Наумов начал творческий путь только после пятидесяти, но ему это удалось блестяще. Окончив Гуманитарный факультет НГУ, он долгое время не связывал свою жизнь с литературой, однако первые же его работы привлекли внимание театрального сообщества. Дебютная пьеса «День как век» стала финалистом конкурса «Время драмы». Следующая работа – трагикомедия «Реанимация» — повторила её успех, войдя в шорт-лист «Времени драмы» и став номинантом Международного фестиваля коротких пьес Stories. В этом году новая пьеса — «Саныч» — не только победила в конкурсе Национальной ассоциации драматургов, но и получила грант Президентского фонда культурных инициатив на постановку на сцене.
В беседе с писателем и журналистом Ольгой Харитоновой драматург поделился размышлениями о творчестве и театральном мире.
— Расскажите, пожалуйста, о себе. Вы новосибирец?
— Я — новосибирец в третьем поколении. Имя одного моего деда, Наумова Ивана Фёдоровича, внесено на пилоны Монумента славы. Он ушёл на фронт осенью 1941 года, а в феврале 1942 года погиб в боях подо Ржевом. Другой дед — Стукалов Михаил Алексеевич, командир разведроты, воевал до 1943 года, был награждён орденами. После тяжёлого ранения он вернулся в Новосибирск. Я читал описания подвигов в его наградных листах — это готовые сюжеты для приключенческих фильмов. Сам я закончил гуманитарный факультет НГУ по специальности «Отечественная история», поступил в аспирантуру. Занимался исследованием процессов эволюции государственно-партийного аппарата Западной Сибири во второй половине 30-х годов XX века на институциональном и кадровом уровне. Однако аспирантуру я не закончил и в 1994 году ушёл в туристический бизнес, основав маркетинговую компанию.
— Как в жизни человека появляется драматургия, если она не становится изначально профессией? Как она появилась в вашей жизни? Параллельно с другими видами творчества или выросла из них?
— Драматургия для меня в определённой степени — продукт отложенного спроса. Будучи студентом, а затем и аспирантом, я наработал огромный пласт информации, связанной с периодом 30-х годов, включавшей архивные материалы и интервью. Я был с головой погружен в эпоху, причём не только в событийный ряд, но и в её эстетику, проявлявшуюся в архитектуре, литературе и кинематографе. Истории некоторых персонажей моих исследований воспринимались как судьбы личных знакомых. И уже тогда у меня были мысли использовать часть наработок не только для научных публикаций, но и в качестве основы литературных произведений. Эти мысли не покидали меня и на протяжении трёх десятилетий погружения в бизнес. Идея перевести отложенный спрос в актуальный появилась в период пандемии. Тогда буквально в один момент я написал рассказ «Большая Луна» о нечаянной встрече старого большевика и молодой комсомолки, произошедшей в 1937 году в глухом сибирском райцентре. Один из моих первых читателей высказал мысль, что было бы интересно увидеть эту историю на сцене или на экране. Идея мне понравилась, но сюжет рассказа, в первую очередь по объёму, не соответствовал формату пьесы. К тому же мне показалось интересным развить эту историю и дать шанс одному из участников трагедии взглянуть на неё из будущего. Так и появился «День как век» — драма, действие которой происходит в период Оттепели с флэшбэком в 1937 год. Поскольку один из главных героев пьесы — поэт, и завязка сюжета строится вокруг его творчества, в основу пьесы лёг не только мой прозаический, но и поэтический опыт. Какие-то стихотворения родились во время работы над пьесой, что-то пригодилось из ранее написанного. Титульное стихотворение — из ранних, но было адаптировано специально под тему произведения.
— Вы изучаете драматургию или действуете по наитию?
— Моя первая пьеса «День как век» была написана исключительно на основе имеющегося багажа: гуманитарного образования и определённой начитанности. Так сложилось, что драматургические произведения увлекали меня с детства. Я запоем читал всё, что было доступно: от Мольера и Островского до Пристли и Вампилова. Возможно, поэтому я относительно легко вошёл в этот жанр. Попадание «Дня…» в шорт-лист конкурса «Время драмы», с одной стороны, стало ответом на вопрос, актуальный для любого начинающего автора: «А не графоманством ли я занимаюсь?». С другой стороны, возник вопрос, что дальше? А дальше появилась необходимость в профессиональном развитии. Сейчас я изучаю литературу по теории драматургии, слушаю лекции и, конечно, стараюсь быть в тренде. Как минимум, читаю пьесы коллег — победителей и номинантов основных драматургических конкурсов.
— Чем, как вам кажется, пьеса принципиально отличается от других текстовых форм искусства, таких как художественная проза и сценарии?
— Выбор драматургического жанра, с одной стороны, ограничивает автора. Работая над пьесой, ты постоянно держишь в голове множество вопросов: от частных (например, чем во время монолога будут заняты остальные персонажи) до глобальных, таких как реализуемость придуманной тобой мизансцены. С другой стороны, работать с драматургическим материалом легко. Ты сосредотачиваешься на главном — переводишь сюжет в диалоги, проговариваешь их и тем самым проигрываешь роли своих персонажей, проверяя их на достоверность и вкладывая в каждого частицу себя. Я от этого, по крайней мере, на данном этапе получаю удовольствие.
— Как вы показываете характеры через реплики?
— Всё просто. Когда пишу диалоги, а это основа драматургического произведения, я достаточно чётко представляю себе своих героев и, как правило, ассоциирую их с реальными типажами или прототипами, если таковые существуют. Это позволяет придать каждому из них собственную индивидуальность. А уже по ходу действия бывает, что и герои ведут меня — в изменяющихся обстоятельствах меняют манеру поведения и речь.
— Почему современный человек всё ещё должен интересоваться театром при таком огромном выборе досуга?
— Театр — это вид искусства, которому более двух тысяч лет. Он пережил различные эпохи и общественные уклады и в каждый период был востребован благодаря уникальной коммуникации с человеком, присущей только ему. Мне кажется, в театре есть некое таинство или, если хотите, чудо прямого диалога со зрителем. Ты сидишь в непосредственной близости от сцены и видишь живых людей, проживающих судьбы своих героев, слышишь живые интонации, не отредактированные при монтаже. Сиюминутные реакции — то, как артист прочувствовал своего героя именно в ту минуту, когда зритель находится в зале. Завтра артисты проживут эту роль уже по-другому. Это неповторимо, а потому — бесценно.
— Что объединяет ваши пьесы? Вы уже чувствуете свой авторский вектор?
— Я пишу на темы, которые меня интересуют. Иначе произведение не будет искренним, а герои — достоверными. Я не стесняюсь заставлять своих героев проговаривать базовые вещи, хотя, возможно, кому-то это может показаться излишне прямолинейным. Но я точно знаю, что в жизни каждого думающего человека наступает минута, когда ему важно высказаться о главном, поделиться сокровенным, даже со случайным собеседником. Как в монологе опытного хирурга Валерия Сергеевича из моей пьесы «Реанимация», понимающего, что его дни сочтены, и пытающегося достучаться до соседа по палате. А задача драматурга — сделать такую мизансцену максимально достоверной.
Почему для меня это важно? На излете советской эпохи мы затерли некоторые основополагающие понятия, такие как совесть, долг, патриотизм, до штампов, до состояния, когда проговаривать их стало неудобно. Их и не проговаривали. А со временем отсутствие этих понятий в повседневной повестке стало нормой, на которой воспитывались новые поколения. И теперь многие вещи, ранее считавшиеся аксиоматичными, нужно утверждать заново.
В плане построения сюжета я не сторонник утверждения, что в каждом эпизоде должен быть твист, то есть резкий поворот ситуации, — прием, особенно популярный у кинорежиссеров. Увлечение твистом — требование попсового искусства, когда важно привлечь на действие максимальное количество зрителей и при этом не позволить им уснуть. Для меня идеальный вариант — заставить читателя или зрителя вчитываться или вслушиваться в каждую фразу героя, чтобы понять его внутреннюю мотивацию. Следить за развитием драматургии сюжета через внутреннюю динамику героев. Если меня и интересует твист, то не внешний, а внутренний — изменения, происходящие в первую очередь в голове и в душе человека. И он не может быть множественным.
— Расскажите о вашей первой пьесе «День как век». Почему она сложна с точки зрения сценографии? Какого режиссера она ждет?
— «День как век» достаточно статична в плане событийного ряда. В двух из трех действий герои ведут диалог в ресторане, пробираясь к истине, связанной с событием двадцатилетней давности, через достаточно сложные, отчасти мировоззренческие диалоги. По ходу пьесы меняется целеполагание героев, их диалоговые роли, соответственно, меняется темп и тональность их речи. Я бы назвал происходящее интеллектуальным фехтованием. Взяться за постановку «Дня…» может режиссер, полностью прочувствовавший и принявший ее. С другой стороны, «День как век» — пьеса с ограниченным количеством персонажей. В принципе, играть ее могут два актера. Не исключаю, что она может быть реализована в антрепризном формате.
— В Новосибирске не так давно проходила читка этой пьесы. Ясно, что читка проверяет актёрский потенциал: правдивость речи, звучание слов, расстановку акцентов и дикцию. А чем она помогает автору? Вы ведь на ней присутствовали.
— Это была непрофессиональная читка, поэтому у неё были несколько иные задачи, чем у театральной. Участники ЛИТО «Почитательский клуб» традиционно собираются для обсуждения произведений, как правило, это российская или зарубежная классика. Насколько я понимаю, «День…» стал первым драматургическим произведением, выбранным «Почитателями», за что я им особенно благодарен. В этом формате читка пьесы была своеобразным погружением в литературный текст непосредственно перед его обсуждением. И такой разбор оказался для меня безумно интересным. Причём не только с точки зрения организации текста и логики развития сюжета, но и с точки зрения выхода на проблематику произведения. Это было тем более интересно, что участники в большинстве своём не только гуманитарии по образованию, но ещё и экскурсоводы по профессии, то есть люди, разбирающиеся в теме и исторических обстоятельствах пьесы. Казалось бы, основная тема «Дня…» — «что такое предательство и какова его природа», однако участники дискуссии увидели и другие смыслы, в том числе цену успеха и готовность героев её платить. А что касается непосредственно читки, то для меня она была возможностью воспринять текст на слух, проверить органичность диалогов и логику сюжетных связок.
— Как вам кажется, что дают начинающим драматургам различные конкурсы? Могут ли они действительно послужить трамплином в карьере?
— Насколько я вижу ситуацию, в конкурсах участвуют не только начинающие драматурги. Нередко организаторы конкурсов устанавливают для участников возрастные ограничения, под которые попадают и «молодые авторы», вроде меня.
Если серьёзно, я вижу три задачи, которые драматурги могут решить, участвуя в конкурсе. Во-первых, это вопросы самоутверждения, характерные для начинающих авторов. Уже само попадание в номинацию конкурса для многих может стать подтверждением правильности выбранного пути, снять изначально присутствующие сомнения. Для автора, уже преодолевшего первый этап, неизбежно встаёт имиджевый вопрос. Участие в конкурсах позволяет ему набирать вес, формируя портфолио. И наконец, конечная цель для драматурга — постановка его пьесы в театре. А участие в конкурсах в настоящее время — один из наиболее реальных путей вывода его произведения на сцену, как это и случилось с моим «Санычем», победившим в конкурсе «Детство. Отрочество. Юность» Национальной ассоциации драматургии.
Другой вопрос, что не все конкурсы являются рабочим инструментом для решения каждой из вышеперечисленных задач. Некоторые из них решают иные, в том числе внутрикорпоративные задачи их организаторов. Поэтому, отправляя заявку на участие, нужно не только чётко понимать свои цели, но и собрать информацию о самом конкурсе и его организаторах. И нужно всегда помнить о том, что любой конкурс субъективен по определению. И члены жюри руководствуются не только своими представлениями о современной драматургии, но и репертуарными или редакционными планами. Поэтому поражение в конкурсе не всегда является синонимом провала.
— После победы на конкурсе пьесу «Саныч» ставит мурманский Драматический театр Северного флота. Как вы относитесь к тому, что первая ваша постановка случится не в родном городе?
— Я рад, что моя первая премьера состоится в принципе. И особенно рад, что это будет именно «Саныч» — пьеса, принципиально важная для меня, рассказывающая о судьбе бывшего школьного учителя, вынужденного делать выбор между семьёй и призванием. Хотя, по моим ожиданиям, проще всего до сцены было дойти «Реанимации» — трагикомедии с элементами мистики и love-story, главный герой которой – молодой предприниматель Стас, попав в палату интенсивной терапии, получает шанс пересмотреть свои жизненные принципы.
Возвращаясь к «Санычу», ещё раз не могу не высказать признательность Драматическому театру Северного флота и его главному режиссёру Александру Петровичу Шарапко — члену жюри конкурса — за выбор «Саныча», и с нетерпением жду постановку. Что касается родного города, нужно искать решения.
— Музей света в пьесе — это коллекция предметов освещения, но есть ли в этом более глубокая метафора лично для вас? Саныч объясняет Толику и Варе внутреннюю метафору, но что лично для вас значит этот свет?
— Свет — понятие многоуровневое, сопровождающее человека на протяжении всей его жизни, от появления «на свет» до «света в конце тоннеля». Для меня же свет — это аналог истины, позволяющий сфокусироваться на человеке, выСВЕТить, то есть акцентировать те или иные его качества, выявить мотивы его поступков. При этом сказать, что пьеса изначально строилась вокруг Музея света, было бы неправдой. Эта тема возникла уже в ходе работы с текстом и в определенной степени перестроила его.
— В Мурманске уже состоялась читка «Саныча», вы на ней присутствовали онлайн. Пьеса была «пропущена» сквозь индивидуальности режиссёра и актёров. Что они добавили к вашему «Санычу»?
— Как человек, далёкий от постановочного процесса, могу поделиться исключительно своими впечатлениями и предположениями. Для меня приятным моментом стал тот факт, что общая идея и тональность пьесы, прочтение персонажей в целом совпали с авторским видением. Будет ли это прочтение меняться в ходе работы над спектаклем и в какую сторону? Посмотрим.
Безусловно, мне очень приятно, что творческий коллектив театра достаточно трепетно относится к авторской позиции. Мы находимся в контакте, я с удовольствием отвечаю на вопросы и рад тому, что они возникают. При этом я считаю, что после того, как драматургом в тексте пьесы поставлена последняя точка, он теряет какой-либо эксклюзив на интерпретацию произведения. Сохраняются только авторские права на него.
— Как вам кажется, почему эта читка «Саныча» переросла в нечто большее, в живую дискуссию между зрителями и постановщиками?
— Наверное, пьеса затронула болевые точки зрителей, заставила их сопереживать героям. Люди хотят верить и ощущать, что в наше время понятия чести, долга, справедливости, веры в идеалы — не девальвированы временем, а по-прежнему актуальны. Что есть люди, готовые не только декларировать свои принципы (что само по себе в наше время уже немало), но и следовать им, даже вопреки обстоятельствам и собственному благополучию. Мне важно, что в дискуссиях — и на читке, и вне её — я слышал разные точки зрения о готовности Саныча идти до конца, но ни разу не сталкивался с мнением о нереалистичности или надуманности самого персонажа.
— Почему для этой истории вы выбрали именно формат пьесы, а не повести или романа?
— Начнём с того, что я изначально не уверен, что результатом работы станет «хорошая драматургия». Более того, в отношении пьесы, над которой я сейчас работаю, — это социальная фантастика, и у меня существуют определённые сомнения в том, что она будет принята. Эти сомнения отражаются и на работе с текстом. Тем не менее, сама тема меня не отпускает.
Что касается выбора жанра, пьеса — объективно самый комфортный для меня формат. Мне нравится подача информации через диалог. Мне нравится управление героями, их эмоциями через речь, смену темпо-ритма, лексики. Для того чтобы реализовать идею в драматургическом формате, нужно быть уверенным в том, что история может быть реализована в театральном пространстве доступными для театра средствами. В ином случае нужен другой формат. Как получилось с моим новым произведением — повестью «Возвращение», герои которой возвращаются в самолёте из ознакомительного тура в Таиланд и на протяжении девяти часов полёта пытаются разобраться в запутанной истории своих взаимоотношений, сложившейся во время путешествия по стране. Кстати, «Возвращение. Короткая повесть» уже доступна на платформе Литрес.
— Как можно улучшить и упростить связь между начинающими драматургами и театрами?
— Насколько я успел вникнуть в театральные процессы, в настоящее время существует проблема коммуникации между современными драматургами и театрами. Путь авторов, особенно начинающих и «неорганизованных», на театральную сцену похож на Кносский лабиринт. И этот коммуникационный канал очевидно нуждается в настройке. Инструменты могут быть различными: от уже упоминавшихся конкурсов, призами в которых могут быть гранты театрам на постановку пьес-победителей, фестивалей современной драматургии до рабочих встреч драматургов с представителями театрального сообщества (режиссёрами, завлитами, администраторами) по аналогии с тем, как это реализуется в B2B-форматах в бизнесе.
