Юрий Анатольевич Татаренко – коренной житель новосибирского Академгородка, талантливый актёр, вокалист, журналист и поэт. Журналисту Дарье Обгольц удалось пообщаться с Юрием после презентации его сборника стихов «Репка Баскервилей», которая состоялась 13 октября. Представляем вашему вниманию получившееся интервью!
– Юрий Анатольевич, я прочитала, что у вас актёрское образование, это мне кажется необычным для журналиста. Расскажите об этом подробнее.
– Сначала я хотел стать дипломатом, поэтому поступил в Иркутский институт иностранных языков. А потом стал проявлять себя творчески.
Я был давно приучен к публике, вел концерты в качестве конферансье, когда учился в музыкальной школе. А еще был такой интересный случай. Я ездил в поезде к бабушке в Иркутскую область и рассказывал пассажирам стихи за конфеты. Я не прекращал читать, пока от меня чем-то не откупались.
Но самым сильным толчком к смене деятельности было то, что я принял участие в съемках новосибирского фильма «Безумный рейс». Там играли студенты Новосибирского театрального училища. Я был поражён их раскрепощенностью, мощной энергетикой, выразительностью. Это стало последней каплей, триггер сработал, и я поступил на отделение «Артист музыкального театра». Позже я служил в театре оперы и балета, пел в мюзиклах, в новосибирской филармонии. Мы с коллегами ездили на гастроли в Германию. Я участвовал в мюзикле «Братья по крови» в театре «Красный факел».
Мои одногруппники уже 30 лет служат в театре музыкальной комедии, он сейчас называется Новосибирский музыкальный театр. Смотрю все премьеры, стараюсь поддерживать связь со всеми, с кем вместе учились.
– А дипломатом почему не стали?
– Я полюбил французский язык. Сначала учил его в школе номер 190, там его преподавала великолепный педагог Людмила Филипповна Бублик. Она после восьмого класса предложила мне перейти в школу номер 162 с углубленным изучением французского языка. В итоге я два года ездил из «Щ» в верхнюю зону. В этой школе учились в основном те, кто хотел связать свою жизнь с французским языком. Мы переводили газетные материалы, также был спецкурс по техническому переводу. Я безумно благодарен своему педагогу Александру Александровичу Хомутову за всё, что он в нас вложил. Благодаря такой серьезной подготовке мне удалось легко поступить в институт, причем сразу на второй курс.
Французский язык очень красивый. Был опыт общения с режиссёрами из Франции. Помню, как переводил произведения Александра Дюма, Жоржа Сименона, песни Джо Дассена, Патрисии Каас. Такое ощущение, что я в прошлой жизни был французом или жил во Франции. Как-то в Томске я по своей инициативе за ночь перевел полтора десятка музыкальных номеров из мюзикла «Нотр-Дам де Пари». А следующей ночью мы с ребятами записали актерский капустник, где спел партию Квазимодо. Так мы развлекались, когда были актерами. Потому что сил и амбиций было много, а ролей – не особо.
– Может, вы и правда были в прошлой жизни французом?
– Кто-то сейчас может сказать, что я был в прошлой жизни литератором. Как-то так получается, что в каждом новом направлении – прозе, переводах, эссеистике, критике, драматургии, авторской песне в самом начале пути у меня случались серьезные достижения. Многие называют меня многостаночником. Я с этим соглашаюсь, но периодически сам себе напоминаю: по пяти направлениям сразу ты всё-таки слишком далеко не сможешь продвинуться, надо сконцентрироваться на чем-то одном, отсечь все лишнее. Но как понять, что лишнее? Вот и стараюсь усидеть на пяти-десяти стульях, если учитывать еще рекламную, телевизионную карьеру, другие творческие сферы.
– Вы ушли из театра в другую сферу деятельности, как это произошло?
– В редакции газеты «Томский вестник» появилась моя публикация «Томские орлы петухами гамбургскими не будут». Это был большой репортаж про крупный фестиваль театральных капустников, который традиционно проходил в Новосибирске. Наша томская команда несколько лет подряд занимала призовые места. Про одно из наших выступлений и впечатление об этом фестивале я предложил газете материал, и мне выделили аж целую полосу. Таким образом в 2000 году случился мой дебют.
Далее я публиковал репортажи с фестивалей театральных капустников, брал интервью у мега-звезд отечественного театра, начиная с Сергея Юрского и заканчивая Марком Розовским. Несколько раз публиковал чуть ли не на всю страницу подборки иронических, лирических стихов. Первое время совмещал это все с работой в театре, а позже там сменилось руководство, и я понял, что дальше пойду только в журналистику.
Я вернулся на родину, в Новосибирск, взял и «навязал» себя газете «Молодость Сибири». Главный редактор Татьяна Малкова тоже весьма доброжелательно стала встречать мои интервью. Позже я написал для «Сибирских огней» репортаж о крупном книжном литературном фестивале. Там было чуть ли не полсотни ведущих авторов России: тогда ещё живые Петр Вайль и Эдуард Успенский, а также Виктор Ерофеев и другие. С тех пор я общаюсь в основном с писателями.
Культурная журналистика интересная. Я пишу рецензии на спектакли, беру интервью не только у людей театра, но и у художников, фотографов, спортсменов и политиков. Кто-то скажет, что я неразборчив, но я считаю, что у нас в стране очень много интересных и глубоких личностей. Поэтому по мере возможности стараюсь их раскрыть.
Я был как-то в гостях у писателя Дениса Драгунского, у нас с ним получилась содержательная трёхчасовая беседа. А Сергей Юрский покорил меня тем, что вел себя очень скромно, хотя это был очень незаурядный и фантастически талантливый человек: писал стихи, играл роли, ставил спектакли. Журналистика – интересная профессия, я радуюсь, что в своё время вошел в ее орбиту.
– Какие жанры в журналистике у вас любимые?
– Интервью, рецензия на спектакль, репортаж. Я считаю, что очерк – это самый трудный жанр. Он требует долгой подготовки, глубокого погружения в материал, времени, но все равно хочу себя попробовать в нем. Возможно, это будет книга об актёре или другом творческом человеке.
Сейчас у меня есть проблема и мечта в одном флаконе: число моих интервью перевалило за полтысячи, поэтому я хочу их издать книгой. В результате должен получиться минимум трёх- или пятитомник. И вот возникает вопрос, по какому принципу компоновать героев в книге. Только поэтессы или исключительно люди театра, писатели или только новосибирцы? Сейчас это сложная задача, но я уверен, что со временем решу её, и моя мечта сбудется.
– Почему вы решили искать своих героев по всей стране, а не только в Новосибирске?
– Новосибирск – большой город. Я благодарен судьбе за то, что связан с ним всю жизнь. Было трудно сразу перейти из актёрского в журналистское сообщество… Это было лет 15 назад. Но я старался, активно публиковался в «Молодости Сибири», позже пришел в «Навигатор».
После ухода из театра у меня появилось больше свободного времени, я и смог себе позволить ездить на премьеры спектаклей в Барнаул, Новокузнецк, Омск, в Красноярск на книжную ярмарку и так далее. Из таких поездок привозил интервью, репортажи и пристраивал их в разные издания.
Около десяти лет назад я стал проводить семинары для молодых писателей на различных фестивалях. А поскольку на них также были более именитые коллеги – Глеб Шульпяков, Максим Замшев, Дмитрий Воденников, удалось еще сделать интервью с ними. Получилось совместить приятное с полезным.
За время своей работы мне удалось побывать в далёком и красивом городе Калининграде. Но и Казань, Иркутск, Москва, Питер меня не отпускают, хочется туда вернуться, и не раз. Я рад, что у нас в России есть полдесятка очень красивых городов.
– У кого из знаменитых людей вы хотели бы взять интервью, но понимаете, что это невозможно?
– У Владимира Семёновича Высоцкого. Он был моим кумиром в старших классах. Этот человек обезоруживал своими песнями. Высоцкий поражал и уровнем поэзии, и подачей, он всегда пел как в последний раз. У Владимира Семёновича самоотдача на сцене проявлялась, наверное, в наивысшей степени.
– А какие вопросы вы бы задали Высоцкому?
– Если бы ему довелось быть участником Великой Отечественной войны, какой род войск и фронт он бы выбрал? Еще мне интересно было бы спросить, как получилось, что сотни его песен ушли в народ, ведь некоторым за всё время удается выпустить не больше двух хитов. Я читал дневники Валерия Золотухина, Вениамина Смехова, воспоминания Аллы Демидовой, других актеров. У каждого своя картина взаимоотношений в Театре на Таганке. Я бы узнал у него о том, какая в жизни была Марина Влади и насколько трудно было работать с Юрием Любимовым и так далее. Мне как актёру любопытно было бы услышать от Высоцкого какие-то истории закулисья.
– Теперь давайте поговорим о поэзии, откуда взялся верлибр?
– В институте иностранных языков я стал изучать французских символистов, многие из которых писали верлибром. Но я никогда не хотел сочинять что-то подобное. Мне казалось, что писать без рифмы легче. А я легких путей никогда не искал.
Спор о верлибрах разгорается с новой силой каждые десять лет. Очень известный поэт и критик Константин Комаров просто «зеленеет» при слове «верлибр». Он считает, что это профанация поэтического ремесла, очень негативно к нему относится и критикует всех верлибристов. Я привык говорить: пусть расцветают все цветы. Ведь есть ещё и белый стих, и стихотворения, написанные музыкальной прозой. Они тоже, безусловно, воздействуют на человека. Поэтому такого жёсткого антагонизма к какой-либо из форм стихосложения у меня нет. Через верлибр можно выразить что-то своё сильное, выстраданное, искреннее, интересное, творческое. И если он столько лет существует, то, наверное, не просто так. Но вот однажды взять и бросить рифмованный стих и перейти на верлибр я не планировал.
– Кем или чем вы вдохновляетесь, когда пишете свои стихи?
– Обычно приходит какая-то строчка из ниоткуда. Просто возникает в голове яркая метафора. Потом я хожу и обдумываю её. Строчка сразу задает размер, атмосферу и настроение стихотворения.
Довольно интересная вещь – это придумывание заголовков стихотворения. Я в шутку сравниваю поэзию с журналистикой: не бывает же текстов, материалов без заголовков, они тогда просто слипнутся на газетной полосе или на странице интернет-портала. Поэтому желательно, чтобы сразу был сильный крючок читательского внимания. Заголовок как раз играет эту роль.
– У вас есть такой верлибр: «Как бы выведать у цветов, чем пахнут подмышки бабочек?». Как вам такое пришло в голову?
– Я не сидел где-то в цветнике, не наблюдал, это всё воображение, фантазия. Я просто представил, что не только бабочка живая, но и цветок. И каждый такой тесный контакт воспринимает по-своему. Может быть, это не романтичная картина, но наша жизнь состоит не только из бутонов, есть и шипы.
– Чем вы планируете заниматься, когда уйдёте из профессии?
– Однажды я стану старым и не смогу путешествовать, внятно произносить какие-то обучающие постулаты… Наверное, я буду тогда находиться где-то на берегу горного озера. Наверное, в таком зрелом возрасте придется себя настроить на то, что в созерцании можно тоже получать большое-большое удовольствие. Оно тоже тебя чем-то напитывает. Это не просто какой-то праздник, безделье – а разговор с природой на каком-то интересном языке, на языке тишины, если можно использовать такой оксюморон.
– Ваш жизненный девиз или принцип?
– Я часто вспоминаю и делюсь своей фразой с коллегами: «Лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть». Это о том, что есть жажда жизни, интерес к жизни, что есть творческий тонус и желание развиваться. Одно время мне нравилась японская пословица «Торчащий гвоздь бьют по шляпке». Она мне напоминает, что, с одной стороны, мы заточены на то, чтобы как-то выделяться, а с другой – мы должны понимать, что существуют границы разумного.
Источник: сайт издания «Бумеранг»
