Валерка и Юрка, два неразлучных друга, возвращались с рыбалки. Рыбачили они, как всегда, в большом котловане рядом с кирпичным заводом. Когда-то из него брали глину для выделки кирпичей, но со временем забросили. Глину на завод стали возить на огромных МАЗах откуда-то из-за города. А пробегавшая недалеко речка Скипидарка, изменив русло, потихоньку промыла земляной вал и заполнила своими водами котлован, образовав на радость городским пацанам чудесный затон. Зимой там можно было кататься на коньках, а летом, сколотив плоты из ворованных на заводе досок, плавать на них, изображая пиратов.
Постепенно берег зарос полынью и лопухами, потом тонкими прутьями ивы и кривыми стволами хилых берёзок. Они разрослись и закрыли затон от постороннего глаза, а построенный вокруг завода высокий забор совсем скрыл его из вида. Мальчишки, живущие в отдалённых районах города, нашли себе другие развлечения, и ходить на затон перестали. Остались там только свои, квартальские.
Вода в затоне со временем очистилась настолько, что там появилась рыба. Рассекали глубину стремительные, чуть больше спичечного коробка гольяны; по дну ползали маленькие сомики, оставляя после себя тонкие запутанные бороздки – следы своих передвижений. Взрослым такая рыба ни к чему, а вот мальчишкам занятие. Нарезав из ивовых прутьев удилищ и выменяв на разные тряпки у старьёвщиков рыболовные крючки и дешёвую леску, они мастерили удочки, и всё лето пропадали на рыбалке. Налепив на крючки разжёванный хлеб, ловили гольянов. Хотя их можно было достать и без наживки – гольяны были настолько глупы, что хватали даже пустой крючок. Сомиков ловили стеклянной банкой: надевали пластмассовую крышку с вырезанной в середине дыркой и клали внутрь кусочки хлеба, потом крепко привязывали банку к длинной верёвке и опускали на дно. Через час банку с набившейся рыбёшкой поднимали на поверхность. Иногда гольянов запекали на углях, оставшихся от специально разведённого костра, и ели. Подгоревшие, без соли, они были невкусные. Поэтому частенько весь улов скармливали местным котам.
К середине лета берега затона пустели. Пацанов отправляли кого в пионерский лагерь, кого в деревню к бабушке – и только Валерка с Юркой оставались в городе без присмотра (мама Валерки работала в смену на химзаводе, а Юркины родители были постоянно пьяны). Пацаны лазали по чердакам да торчали с удочками на затоне, домой приходили только поесть. Вот и сегодня просидели всё утро на берегу, а к обеду, когда солнце начало нещадно палить, а вода в затоне нагрелась и клёв прекратился, пацаны засобирались домой. Свернув нехитрые снасти, они вытащили из воды самодельную корчажку с гольянами, и сквозь заросли осоки и лопухов полезли вверх, к забору кирпичного завода. Обогнув его по узкой тропке, мальчишки вышли к месту большой стройки.
Огромные бульдозеры, ползая взад и вперёд, стальными лопатами срезали старую железнодорожную насыпь, соединявшую вокзал и химический завод. Раньше по ней бегал, постукивая колёсами и таская за собой грузовые и пассажирские вагончики, паровоз, в народе ласково прозванный «Яшкой». Город рос и постепенно оказался разделённым насыпью на две части. В старой части остались все производственные предприятия, растянувшиеся вдоль берега Ангары, частные деревянные дома, построенные до революции, да несколько кварталов двух- и трёхэтажных домов, появившихся сразу после войны. А новая часть города стремительно застраивалась панельными пятиэтажками, прозванными в народе хрущёвками. К химзаводу провели новые подъездные пути, а насыпь решено было разровнять, предварительно сняв с неё рельсы, и на этом месте проложить широкий проспект, соединив старую и новую часть города. Стройка шла уже второй год.
Мальчишки отложили удочки, забрались на огромную песчаную кучу и устроились на самом верху, закопав голые ноги в горячий песок и зачарованно наблюдая за работающими внизу могучими монстрами. Один из них, работавший ближе других, вдруг замер, и машинист, высунувшись в открытую настежь дверь, приглашающе махнул рукой. Кубарем скатившись с кучи, пацаны ловко запрыгнули в раскалённую на солнце кабину, пропитанную запахом машинного масла и наполненную грохотом двигателя. Тракторист улыбнулся, что-то неразборчиво крикнул и, нажав педаль газа, – отчего из торчащей трубы вырвался чёрный клуб дыма, – дёрнул рычаги. Огромная лопата с грохотом упала вниз. Трактор взревел, напряг свои железные механизмы и столкнул первый слой земли; разгоняясь, он толкал увеличивающуюся кучу, пока она не оказалась на обочине. Оцепеневшие от счастья мальчики сидели на промасленной коже водительского дивана, крепко вцепившись в металлические поручни. Их сердца обмирали от невероятной мощи машины, запах сгоревшей солярки кружил детские головы. А бульдозер упрямо сновал взад и вперёд, срезая насыпь всё больше и больше. Наконец монстр замер, и радостные пацаны выпрыгнули из кабины, махая на прощание руками доброму машинисту.
Подобрав свой нехитрый скарб, Валерка и Юра перелезли разрушенную насыпь и оказались на второй половине строящегося проспекта, уже залитой горячим асфальтом. Рабочие для пущей крепости смазывали его гудроном. Прилипая тряпичными тапочками к чёрной смеси, пацаны перебрались через дорогу и оказались на пыльном газоне, густо засаженном саженцами диких яблонь. Спрятавшись в жидкой тени молодых кустов, мальчишки принялись отскребать гудрон, прилипший к подошвам тапочек. Любопытный Юрка не удержался: скатал чёрный шарик, сунул его в рот и начал жевать. Рожица его скривилась, лоб сморщился, на носу выступили бисеринки пота.
– Фу, невкусно! – пробормотал он, выплюнув жвачку.
– За хорошим гудроном надо на гаражи лезть, там он вкусней, – со знанием дела посоветовал Валерка. – В этом песка много.
Юрка никак не прореагировал, продолжая скрести тапочки. Потом вдруг предложил:
– Пошли в клуб сходим: может, «Фантомаса» привезли?
«Фантомас» – новый французский фильм, публика на неё валила валом. В город кино привозили дважды. Первый раз его крутили в кинотеатре «Родина», но попасть туда мальчишки не сумели. Квартал был чужим, и местные отлупили их, да ещё и деньги отобрали. Когда фильм второй раз привезли в дом культуры, с походом в кино опять не сложилось. Юркины родители пили, и просить у них денег было бесполезно. А молочных бутылок, деньги за которые Валерка присваивал себе, в доме не оказалось. Вот так они и остались: два чудака на весь квартал, так и не увидевших популярную комедию.
– Пошли, – согласился Валерка, и мальчишки, прилипая к горячему асфальту тапочками, направились в сторону клуба.
Дом культуры «Мир» был построен совсем недавно. Белое двухэтажное здание с колоннами, подпиравшими крышу и широким крыльцом, ведущим к высоким массивным дверям, было украшено красными флажками. Справа и слева от дверей в специальных нишах были вмонтированы деревянные щиты. На правом щите вверху красной краской написано слово «Сегодня». Левый щит украшало слово «Скоро». На них местный художник Лёня Лыков вывешивал рисованные афиши. Под словом «Сегодня» красовалась афиша с написанным гуашью словом «Танцы». Левый щит пустовал.
– Не будет «Фантомаса», – с горечью сказал Валерка, – только танцы!
В этот момент дверь клуба открылась, и на крыльце появился Лёня Лыков. Был он по пояс голый, в рабочих брезентовых штанах, густо испачканных краской, и китайских резиновых полукедах на босу ногу. Во рту торчал дымящийся окурок, под мышкой Лёня держал свёрнутый в рулон большой лист картона. Из кармана штанов выглядывал молоток. Увидав пацанов, Лёня плюнул бычком, и тот, описав в воздухе крутую дугу, приземлился в стоящую на крыльце урну.
– Здоров, шкетики! – приветствовал он мальчишек.
Валерка и Юрка были с Лёней знакомы: жили на одном квартале, а сын Лёни Дюша Лыков учился с Валеркой в одном классе.
– Здрась, дядя Лёнь, а «Фантомас» когда будет?
– Ну, вы хватились, ну, даёте, шкеты, он же две недели назад был! Теперь нескоро, только в сентябре, не раньше, – ответил Лёня и, повернувшись спиной к мальчишкам, принялся прибивать новую афишу.
Мальчишки, как воробьи, уселись на верхней ступеньке крыльца, разглядывая голую спину Лёни, от лопатки до лопатки украшенную портретом Сталина в окружении церковных куполов и сторожевых вышек. Прибив афишу, Лёня повернулся к ним:
– Ровно?
Друзья утвердительно закивали головами.
Лёня, порывшись в мятой пачке, вытащил «беломорину». Чиркнул спичкой, зажатой под ногтем большого пальца, и прикурил, выпустив из ноздрей клубы дыма.
– Вон концерт будет, лучше на концерт сходите, – не оборачиваясь, он показал рукой в сторону афиши.
– Какой концерт?
– Камерной оркестр приезжает, иди почитай! – продолжая дымить, Лёня исчез в коридорах дома культуры.
Мальчишки бросились к афише.
– Эх! – простонал Юрка. Читать он не умел, ему только в сентябре предстояло пойти в школу.– Читай, Валерка!
Валерка первый класс уже закончил. Сосредоточившись, он прочитал по слогам печатные буквы:
– Об-ласт-ная фи-лар-мо-ния, – чуть ниже, – кон-цер-т ка-мер-но-го оркестра.
В самом низу афиши мелким рукописным шрифтом, с кучей завитков и петелек, Лёня приписал, когда состоится концерт и кто будет в нём участвовать. Этот текст Валерка прочитать уже не смог.
– Какой оркестр? – переспросил удивлённый Юрка.
– Камерный! – выдохнул дружок.
– Это как?
– Не знаю, может, зеки играть будут? – предположил Валерка.
Валерка с Юркой жили на квартале, где слово «камера» знали все. Только в их жизни это слово имело одно устойчивое определение: «тюремная камера». О том, что может существовать камерный оркестр, мальчишки не подозревали.
– Эх, Лёню надо было спросить!
– Да смылся он уже!
Первым, кого встретили во дворе вернувшиеся с рыбалки мальчишки, был Паша Гольцов – парень лет двадцати семи, высокий, с русыми вьющимися волосами. Всегда весёлый, всегда при деньгах, он был любимцем местных девок. Мужики с квартала недолюбливали его, а шпана восхищалась и боялась. Почти половину жизни Пашка провёл в тюрьмах и зонах. На воле он никогда не работал. Вот и сейчас, в разгар рабочего дня, Пашка сидел на лавочке возле подъезда в одних сатиновых трусах, подставив солнечным лучам своё голое, покрытое татуировками тело. Увидев пацанов, он оскалился в весёлой улыбке:
– Здоров, малышня, с рыбалки? Как улов?
Валерка с Юркой не спеша подошли к Пашке и солидно поздоровались за руку. Пашу они уважали. Он был их покровителем: не давал в обиду, угощал сигаретами, иногда давал мелкие деньги в долг, возврата не требовал. Однажды показал, как лить из свинца кастеты. На пустыре за кварталом учил драться, как говорил сам, «по-воровски» – жестоко, с остервенением, хватаясь за всё, что попадалось под руку. Пару раз по Пашкиной просьбе мальчишки задирали у кинотеатра взрослых мужиков, и когда те уже были готовы «вальцануть» их, появлялся Пашка со своими подручными. Охваченный «праведным» гневом Гольцов в истерике закатывал глаза и кричал:
– Гады, братишку маленького бьют!
Вся компания накидывались на растерявшегося мужика, избивая его в кровь и очищая карманы. После таких случаев Валерке было страшно, и он по нескольку дней отсиживался дома, наблюдая через щёлку в шторах, что происходит во дворе. Но ничего не происходило, и он снова выбирался на улицу. Там его встречал Пашка – такой же улыбчивый и приветливый, начинал болтать, подтягивая мальчишек к себе. Вот и сейчас:
– Наловили! А ну, покажь, – оскалился он.
Юрка протянул самодельную корчажку, на дне которой лежали дохлые гольяны.
– Э-э-э-э, негусто, – протянул Пашка, и стал вытряхивать рыбок на сорванный лист лопуха.
– Жарко, – оправдывался Юрка, – не клюёт.
Пашка закискисал. Из густой травы, окружавшей барак, вылезли бродячие коты. Вальяжно потягиваясь, они проследовали к лавочке и уселись напротив Пашки. Задрали головы и просительно уставились на него. Видимо, коты тоже Пашку уважали: рыбу без разрешения брать боялись, ждали приглашения. Выдержав паузу и насладившись своей властью, Пашка разрешил:
– Жрите, проказы!
Коты потянули гольянов с листа и принялись хрустеть, перемалывая головы, хвосты и плавники. Самый дерзкий, чёрный с зелёными глазами, запрыгнул на лавку и уселся рядом с Пашкой. Тот погладил кота между ушей, приговаривая:
– Красавец!
Звякнув стеклом, на первом этаже барака, как раз над лавочками, распахнулось окно, и в нём появилась всевидящая и всезнающая тётка Аня. Сурово оглядев компанию котов и ребятишек во главе с Пашкой, она рыкнула:
– Пашка, опять детишек хороводишь, гад такой! Дождёс-ся, участковому скажу!
– Да ладно, тёть Ань, они вон с рыбалки шли, – отбоярился Пашка.
Валерка с Юркой дружно соскочили с лавки и в голос произнесли:
– Здрась, тётя Аня!
– И котов здесь не кормите, – продолжила тётка Аня, – весь подъезд поссали, дышать нечем!
Испуганные коты скрылись в траве, а чёрный, зеленоглазый, только плотнее прижался к Пашке и спрятал голову под его руку.
Суровость тётки была напускной, на самом деле её никто не боялся. А уж пугать Пашку участковым всё равно, что кота сметаной, – скорее участковый боялся Пашку. Мальчишек бездетная Аня любила: как могла, присматривала за ними, не давая скатиться в омут полной беспризорности. У неё всегда были припасены ириски. И даже коты, сидевшие в траве, отлично знали: если постоянно крутиться под окнами тёти Ани, тебя обязательно покормят.
Одинокая тётка Аня жила в бараке всю жизнь. Одна занимала две комнаты. Раньше конечно, здесь жила вся семья: и отец с мамой, и старший брат. Но в сорок первом отец ушёл на фронт, а через год призвали и брата. С войны они не вернулись. Мама, работавшая на кирпичном заводе, устроила туда садчиком и подросшую дочь. Работа тяжёлая даже для мужиков, да не было мужиков после войны. Анна проработала на заводе всю жизнь. Получила кучу грамот и вымпелов, развешала их по стенам вперемешку с фотографиями родственников, и вышла на пенсию, как любила сама говорить, «по горячей сетке». После смерти мамы жила одна, заботилась о чужих детях да о бродячих котах.
По кварталу ходили слухи, что был у Анны жених: ушёл на войну да там и пропал. И вот тётка Аня всё ждёт его с фронта. Валерка в это не верил: «Откуда у такой старой тётеньки может быть жених, – думал он про себя, – вот у Таньки Гороховой из второго класса, вот это да…»
Между тем тётка Анна из окна пропала и вскоре появилась снова, держа в руках бумажный пакет с ирисками:
– А ну, карандаши, налетай!
Мальчишки бросились к ней, стали выгребать из пакета конфеты и перекладывать в карманы.
– А мне, тёть Ань? – ёрничая, прокричал Пашка.
Тётка, смеясь, запустила в него конфетой.
– Штаны надень, голый сидишь на лавке. Народ, понимаш, смущаешь!
– Так я загораю!– ответил Пашка, разворачивая пойманную конфетку.
– Загараш! Синий весь от своих наколок, загару пристать некуда. Мамку свою позоришь.
Пашка хохотнул и исчез в подъезде. Жил он здесь же, на втором этаже.
Мальчишки уселись на лавку и набили рот конфетами. Довольные, начали жевать.
– Рыбалили-то где? На котловане, поди?
Пацаны бодро закивали головами: говорить они не могли. Конфеты накрепко склеили им рты. А тётка Анна, зная их непоседливый характер, продолжала расспрашивать:
– Ещё-то где были? Что ж маленький такой улов?
Валерка, прожевав свою долю, заявил:
– На насыпях на тракторе катались.
– Ох ты ж! – удивилась Аня.
– Ток вы мамке не говорите, жопу надерёт. Она запретила туда ходить.
– Да не скажу, – пообещала тётка. – И всё, никуда более не лазали?
Теперь рот расклеился у Юрки:
– Ещё в клуб ходили, «Фантомаса» смотреть хотели.
– И што, идёт Фантомас-то?
– Не-а, – промычал Юрка, вытирая о штаны липкие руки, – там зеки будут выступать.
Пришло время удивляться тётке Анне:
– Чего? – протянула она. – Погоди-ка, я щас выйду!
Через минуту, хромая на больных ногах, она вышла во двор и села на лавку рядом с мальчишками:
– Что ты там про зеков плёл?
Юрку понесло:
– Зеков, говорю, из фиар… из филар… филлармонии привезут, выступать будут.
– Откуда привезут?
– Из филлармонии, – ещё раз выговорил незнакомое слово Юрка, – ну, тюрьма такая!
– Врёшь, поди?
– Правда, правда, – поклялся Юрка, задумчиво колупаясь в носу, – нам Лёня Лыков сказал, и Валерка на афише прочитал.
– Правда, что ли, Валерка?
Привлечённый в свидетели Валерка от Юркиных баек слегка обалдел. Сказать он ничего не смог, так как рот его был наглухо заклеен новой партией ирисок, пришлось ждать, когда они растают. А Юрка с честным видом сидел на лавке и спокойно болтал ногами.
Из подъезда вышел одетый Пашка, в синем трико и белой футболке с короткими рукавами, на ногах – домашние тапочки.
– Вот, тёть Ань, оделся! – сообщил он.
– Иди-ка сюда, Паша!
– Чё, тёть Ань? – Пашка плюхнулся на скамейку.
– У вас вот тюрьма есть, филар…, филар…
– Филлармония, – невозмутимо подсказал Юрка.
– Чего? – удивился Пашка.
– Филлармония, – ещё раз повторил Юрка, и пояснил, – зеки там выступают.
К этому времени ириски у Валерки подтаяли, и он, с трудом разлепляя рот, пояснил:
– Врёт он всё, читать ещё не умеет, вот и сочиняет. Там написано, что камерный оркестр выступать будет.
– Это как – камерный?– удивилась Анна.
– Не знаю. Может в камере будут, может, зеки. Кто ж их разберёт, – философски заметил Валерка.
– Ага! – возмутился уличённый Юрка. – А что тогда, по-твоему, филлармония?
– Я откуда знаю. Лёню Лыкова надо спрашивать.
В препирательства встряла тётка Анна.
– Цыть, карандаши! – и обратилась к Пашке. – У вас чего там, в камерах оркестры есть?
Пашка озадаченно почесал голову.
– Ну в лагере был духовой оркестр, только они в камерах не играли, в клубе репетировали.
– Я говорю, Лёню надо спрашивать.
Как раз в это время во дворе появилась Валеркина мама с полными сумками в руках. Она подошла к компании, поздоровалась с тёткой Аней, косо глянула на Пашку и распорядилась:
– Мальчики, давай домой, обедать!
Пацаны соскочили с лавки, подхватили удочки и, выхватив из рук матери сумки, кинулись к дому. Мама пошла следом. Сделав пару шагов, она остановилась и, оглянувшись, тихо попросила:
– Паш, оставил бы мальчишек в покое, не надо их плохому учить.
– А я-то что, – дёрнулся Пашка, – они сами… с рыбалки шли.
Пока мальчишки обедали да играли – собирали из конструктора подъёмный кран, и строили крепость для оловянных солдатиков – новость о камерном оркестре, в котором играют зеки, разнеслась по кварталу. Пашка отправил своих подручных к дому культуры разведать подробности, а заодно расспросить Лёню, что такое филлармония и в каких камерах играют зеки. Вернувшиеся гонцы сообщили: «Да, через три дня в клубе будет концерт камерного оркестра, играть будут камерную музыку, это на афише написано. Лёню найти не удалось, он с работы ушёл».
– В пивнушке его искать надо, возле кинотеатра. Или на «Палубе», – подсказала всезнающая тётка Аня, – где ему ещё быть-то?
К вечеру, когда мама Валерки ушла на ночную смену, друзья снова выбрались на улицу. Дворы призаводских бараков постепенно наполнялись жизнью. Пришедшие с работы люди мылись, ужинали и занимались своими делами. Женщины хлопотали по хозяйству. Мужики выходили во двор и усаживались за деревянные столы, вкопанные в тени густо разросшейся черёмухи – играли в домино и карты, потягивая купленное по дороге с работы кислое разливное пиво и обсуждая городские новости. Постепенно к ним присоединялись освобождавшиеся от домашней работы хозяйки. Пашкины дружки, судимые малолетки да шпана, сидели от мужиков отдельно. Тётка Аня с дворовыми старухами оккупировали лавочки под окнами и, щёлкая семечки, перемывали кости знакомым.
Валерка и Юрка, покрутившись среди взрослых (ребятни летом во дворах было мало), встретив таких же неприкаянных малолеток из соседних домов, отправились на пустырь гонять в летней пыли «чижа» да «маялки». Там их нашёл гонец:
– Давай во двор! Пашка зовёт, – распорядился он.
Во дворе за столом, куда прибежали мальчишки, напротив Пашки, лениво тасовавшего колоду карт, сидел Лёня Лыков. Он был пьян, глупо улыбался, и едва ворочая языком, пытался рассказать окружившим его мужикам, что такое филармония. С его слов выходило, что это вовсе не тюрьма, а что-то вроде дома отдыха для артистов и что ходят они там все в чёрных «клифтах», а женщины иногда даже с голыми сиськами (Лёня имел в виду декольте на платьях артисток). Собравшиеся за столом мужики и парни бесстыдно заржали.
– При детях-то похабщину собирать, дурак пьяный! – взъелась на Лёню его жена, прозванная во дворе «Крапивой».
– Так, кто филармонию тюрьмой назвал? – сурово спросил Пашка.
Юрка засопел, замялся, переминаясь с ноги на ногу, вышел вперёд, и низко склонив голову, тихо произнёс:
– Ну, я, – и тут же заработал от Пашки несильного леща.
– Ты, когда говоришь, думай. Санаторий это, а никакая тебе не тюрьма. Про тюрьмы-то я всё знаю, и то удивился.
Нетрезвый Лёня неуверенно покачивался на лавочке.
– Ладно, – продолжил Пашка, – а в оркестре точно зеки будут?
Вот тут Лыков растерялся. Про оркестр и зеков он знал ещё меньше, чем про филармонию. Ему дали текст, сказали написать афишу, он и написал. А будут там зеки или нет, не интересовался. Оглядев окружающих, Лёня заметил Валерку, прячущегося за спинами мужиков. Тот, поймав его взгляд, утвердительно кивнул. И Лёню прорвало.
– Да-а-а, – растянул он, – там сплошные зеки! Их на специальном автозаке возят! Играют на всём! У них даже баян есть и балалайка. И бабы с ними ездят, песни поют!
Окружающие одобрительно загудели. Кто-то усомнился:
– Врёшь, наверно?
– Я? Да я никогда не вру! Я сам сидел! – пьяно заорал Лёня и, рванув на груди майку, повернулся спиной к мужикам, – у меня на спине Сталин набит!
Здесь Лёня врал. Нигде и никогда он не сидел, а Сталина ему по пьяни набил в армии его друг, тоже художник, с которым вместе они служили в клубе части. Набил, кстати, хорошо, красиво. На квартале эту историю знали все, поэтому встретили его слова дружным смехом. В разыгрывающуюся комедию вмешалась Крапива:
– Гад такой, опять майку порвал! Не напасёшься на тебя, – заверещала она и отвесила Лёне тяжёлую оплеуху. Тот опрокинулся с лавочки, попытался встать на ноги. Но жена ловко дала ему пинка, снова уронив супруга на четвереньки.
– Иди домой, алкаш, – кричала она, – позору с тобой не оберёшься!
– Ха-ха-ха, – ржали мужики,– Крапива, она и есть Крапива!
Под общий смех и улюлюканье Лёня на четвереньках побежал домой, довольный, что рассмешил соседей. Во дворе сгущались сумерки: вечер заканчивался.
Оставшиеся до концерта три дня Валерка с Юркой были заняты своими делами. Ловили на затоне рыбу, гоняли котов (чтобы не ссали в подъезде). Сходили на реку Белую, километрах в восьми от города. На электричке съездили в Мальту, целый день купались в тёплом Мальтинском озере. Уже хотели договориться с паромщиком, чтобы он бесплатно перевёз их через Ангару на Красный остров, но тут в дело вмешался Юркин батя. Он неожиданно вышел из недельного запоя и решил выполнить свой родительский долг. То есть поймал пацанов, надрал им уши и запретил уходить со двора.
А во дворе в это время происходили интересные события. Кто-то отлупил Лёню Лыкова, и он ходил грустный, хромая на правую ногу, левый глаз был украшен огромным синяком, а разбитые губы напоминали вареники. У завклубом выяснили, что такое филармония. Оказалось это вовсе не санаторий, а организация, которая распределяет артистов, где им выступать. По поводу камерного оркестра – завклубом думала, что это не зеки, хотя эту версию тоже не исключала. И последнее: Пашка долго о чём-то шептался с Лёней Лыковым. Тот шлёпал разбитыми губами, махал руками, показывая то в сторону клуба, то новостроек вокруг него. После этого Пашка решил идти на концерт. Как эти события связаны между собой, никто не знал.
Валерка с Юркой, как привязанные, сидели на лавке и от нечего делать играли в карты на щелбаны. Про концерт они давно забыли.
Проиграв очередной раз, Валерка сморщился, закрыл глаза, зажал ладонями уши и подставил Юрке красный лоб. Но неожиданно получил увесистого леща. Валерка задохнулся от обиды, соскочил с лавки, и уже собирался дать сдачи: ведь договаривались играть на щелобаны! Но открыв глаза, он увидел, как неизвестно откуда взявшийся Пашка отвешивает леща и Юрке:
– Так, карты давай сюда! – скомандовал он.
Одет Пашка был с шиком: в чёрный пиджак с накладными карманами и белую рубашку. Ее ворот, вытащенный наружу, лежал на воротнике пиджака. Чёрные широкие брюки ниспадали на лаковые туфли с тупыми носами, на толстой мягкой подошве. Юрка отдал колоду и заискивающим голосом спросил:
– На концерт идёшь?
Из подъезда вышли мать Пашки, Нинель Аркадьевна и тётя Аня. Обе были в белых блузках с рукавами «фонариком» и в чёрных сарафанах. Лямки у Аниного сарафана были пошире, зато у Пашкиной матери они застёгивались на большие пластмассовые пуговицы. На ногах белые носочки и чёрные туфельки на невысоком каблуке. Губы неровно накрашены бордовой помадой. Анна надела круглые перламутровые клипсы, а Нинель Аркадьевна держала в руках небольшой вышитый бисером ридикюль.
– Мамаша, присядьте, пожалуйста, – распорядился Пашка, – подождём, счас мои подойдут.
Женщины сели на лавочку рядом с мальчишками и сладкий аромат духов, исходивший от них, накрыл Валерку.
– Ещё раз увижу, что в карты играете, накажу! И так мамка твоя позорит меня на весь город. Плохому я вас учу, понимаешь, – Пашка зло зыркнул на Валерку, и тому стало страшно – как раньше, когда грабили мужиков.
Вскоре к лавочке подошла компания: человек шесть парней разного возраста. Одеты они были по-простому: широкие брюки, цветные рубахи. Отошли в сторону, о чём-то возбуждённо шептались, потом Пашка оглянулся и раздражённо произнёс:
– Мамаша, мы пошли, а вы долго не сидите, опоздаете. Догоняйте нас!
Компания, ведомая Пашкой, направилась в сторону клуба.
Женщины остались сидеть на скамейке. Минут пять сидели молча.
– Ну что, Анечка, пойдём, – грустно сказала Нинель Аркадьевна, – начало скоро, опоздаем.
– Хотите, я вам короткую дорогу покажу, через пустырь? – предложил Юрка.
– Спасибо, деточка, мы по асфальту пойдём. Носочки у нас белые, испачкаются.
Женщины встали и, взявшись под ручку, не спеша пошли в сторону клуба.
Мальчишки остались на лавочке. Сидели недолго – они вообще сидеть долго не могли. Первым начал Юрка.
– Давай через пустырь к клубу рванём. Может, на концерт пустят?
Иногда, когда в зале бывало мало народа, пацанов, по просьбе Лёни Лыкова, пускали бесплатно. Правда, бывало такое редко.
– Ага, там, знаешь, сколько народа будет?
– Лёню попросим.
– Лёню вон избили. Не ходит он на работу.
– Ну просто посмотрим. Может, увидим, как зеков привезут.
Перспектива увидеть зеков показалась Валерке заманчивой, и он согласился. В клуб бежали напрямую, через пустырь, сбивая огромные лопухи и метровые метёлки полыни. На другой стороне пустыря друзья забрались на насыпь и притаились там, наблюдая за тем, что происходит у клуба.
Сверху всё было хорошо видно. К клубу подтягивался празднично одетый народ. Собравшиеся компании прятались в хилой тени редких кустов. Мужики курили, кое-кто потягивал бутылочное пиво, до мальчишек доносился задорный женский смех. Несмотря на ранний час, на фасаде клуба горели цветные лампочки гирлянд.
– Видал, сколько народа? – шёпотом сказал Валерка.
– Конечно, зеки выступать будут, сбежались все! – сказал Юрка.
Самих зеков было не видно.
– Наверно, в клуб завели.
– А охрана где?
– Да они, наверно, смирные!
В толпе Валерка заметил тётку Аню и Нинель. Подъехал экскурсионный автобус – это привезли отдыхающих из Мальтинского санатория. Раздался звук электрического звонка, и зрители потянулись в зал. Через минуту звонок прозвенел ещё раз, и площадка перед клубом опустела.
Выждав минут пять, пацаны выбрались из укрытия, перебежали липкий асфальт недостроенного проспекта. Взобравшись на крыльцо клуба, подёргали дверь. Дверь была закрыта.
– Эх! – простонал Юрка.
Они забежали за угол и, подпрыгнув, повисали на подоконниках, заглядывая в окна. Фойе было пустым.
– Дальше бежим, – сквозь сжатые зубы процедил Валерка, – к пожарному выходу!
Ободрав колени о шершавую штукатурку, пацаны грохнулись на землю. Побежали к пожарному выходу. На заднем глухом фасаде клуба располагалась огромная, обитая металлом дверь – она выходила на сцену. Её открывали редко, только когда надо было занести большие декорации. Открыть эту дверь, по мнению Валерки, мог только настоящий великан. Мальчишки прижались ушами к нагретому за день металлу. Сначала ничего слышно не было: мешало бешено колотившееся сердце и тяжёлое дыхание. Постепенно дыхание выровнялось, а сердце укоротило свой бег, и стало слышно, что за дверями играет музыка. Сначала были слышны отдельные звуки, а потом постепенно стала угадываться мелодия, она проникала сквозь железные двери, достигая слуха мальчишек. Эта музыка не была похожа на ту, что Валерка слышал раньше по радиоприёмнику. И на ту, что крутила с пластинок мама – она вообще не походила на музыку. За сталью дверей, приглушённая расстоянием, билась какая-то другая жизнь, каждой нотой долетавшая до Валерки и больно ранившая его. В горле запершило, на глаза навернулись слёзы. Стало жалко себя и мамку, отца, рано ушедшего из жизни, тётку Аню, не дождавшуюся с фронта жениха, непутёвого Пашку и его маму, и даже побитого Лёню. И вдруг раздался Юркин шёпот:
– Это не зеки играют, зеки так не могут.
И Валерка поверил ему. А музыка всё звучала и звучала из-за дверей, и мальчишки ловили каждую ноту, понимая в ней каждый своё, но и что-то общее и очень важное.
Сколько так они простояли, Валерка не помнил. Вдруг во дворе соседнего дома раздался крик. Потом послышалась брань, и сразу загомонило, закричало множество мужских голосов, посыпались звуки ударов – закрутилась, заорала грубая, грязная драка. Издалека уже неслись свистки милиционеров, взвыла тревожная сирена.
Мальчишки подскочили, готовые задать стрекача; и тут прямо на них из-за угла вывалился Пашка – в порванном пиджаке, с разбитым в кровь лицом. Увидев пацанов, он страшно зарычал, схватил их за шиворот, встряхнул и прокричал:
– Вы что здесь делаете? Бегом отсюда, бегом! – откинув их в сторону, выхватил из кармана нож-выкидуху и помчался дальше.
Как испуганные зайцы, мальчишки метнулись через насыпь, нырнули в высоченную траву пустыря, и что есть силы помчались на свой двор.
– Батя убьёт! Ой, батя меня убьёт! – причитал Юрка сквозь слёзы.
Бежавший следом Валерка знал, что его тоже накажут: мама уже пришла с работы.
Утром, уходя на работу, мама забрала у Валерки ключ и строго-настрого запретила выходить из дома. После вчерашнего он и сам не хотел никуда идти. Сделав между шторами щёлку, он время от времени выглядывал во двор – там было пусто. Не появлялся во дворе и Юрка. «Тоже наказали», – думал Валерка. Отец у Юрки был жестокий, и когда между пьянок вспоминал о сыне, то уж наказывал нещадно. Иногда за компанию доставалось и Валерке, но он терпел, не жаловался: друг всё-таки. После обеда во двор приезжала милицейская машина. Сердце у Валерки оборвалось и стало холодно в животе, но ничего вроде не произошло. Постояв у бараков, машина вскоре уехала. А вечером с работы пришла мама, в доме стало тепло, и тревога ушла. Мама принесла коржики, и весь вечер они пили чай, разговаривали и читали «Робинзона Крузо».
Второй день сидеть под замком Валерка не смог. Вытащив из маминого потайного места запасной ключ, он открыл двери и свинтил на улицу. Двор, как и вчера, был пуст. Потолкавшись немного, Валерка поднялся к Юрке, но пьяная мать сказала, что его увезла в деревню бабушка. Валерка и не знал, что у друга есть бабушка. Он сходил на затон, быстро наловил банкой сомиков, покормил котов и уже собирался идти домой, как у подъезда появилась тётка Аня:
– Друга-то где потерял?
– В деревню увезли вчера.
– Вон оно что, – удивилась она, – ну пойдём тогда, покормлю.
Валерка не раз бывал у Ани дома, поэтому пошёл не ломаясь. Да и про концерт хотелось узнать. В чистенькой квартирке на подушках, на диване, на радиоприёмнике, на столе и даже под цветочными горшками лежали белые и цветные накидки и салфетки, связанные крючком. На стенах висело много грамот и фотографий родных и знакомых тёти Ани. Валерка любил их разглядывать. Были там и книжки, они стояли на отдельной полочке. Здесь же стояла целая коллекция слоников, мал мала меньше.
– Садись за стол, я сейчас!
Валерка устроился за столом, а тётка Аня пошла на кухню. Гремела посудой, хлопала дверцами шкафа. Было слышно, как гудит керосинка. Через некоторое время тётя Аня внесла в комнату поднос с тарелкой борща и плетёную корзинку с хлебом. Поставив перед Валеркой, сказала:
– Ешь!
Потом снова ушла на кухню и вернулась с кувшином, полным компота, и двумя стаканами. Валерка обрадовался: компот он любил.
Аня налила Валерке, потом себе, включила радио и села рядом.
– Счас слушать будем, – объявила она.
Заиграла музыка. Валерка, дуя на горячий борщ, спросил:
– Тёть Ань, а концерт тебе понравился?
– Понравился, хороший концерт, – ответила Аня и тяжело вздохнула.
– А зеки там были? – заинтересованно спросил Валерка.
– И зеки были, вчера весь день их отлавливали.
Сказанное насторожило Валерку: он вспомнил случай у клуба.
– А Юрка сказал, что зеки так не могут играть…
– А они и не играли. Драку они устроили, Пашка порезал там кого-то. Вот и забрали его, а Нинель уже второй день плачет, – горько ответила тётка Аня, отхлёбывая компот.
Валерка тяжело вздохнул, почти так же, как мама, когда бывала сильно расстроена, и отложил ложку.
– Не хочешь? Ну компот пей.
Голос диктора по радио объявил: «По заказу наших слушателей из Ашхабада прозвучит произведение Томазо Альбинони «Адажио». Первые аккорды, услышанные Валеркой, показались знакомыми. Он готов был дать руку на отсечение, что где-то слышал эту музыку! И вот, когда скрипки подхватили мелодию и волнами повели её вверх, он вспомнил! Вспомнил тёплый металл дверей, ободранные о штукатурку колени, окровавленного Пашку и приглушённую музыку, музыку у пожарного выхода. Сердце у него зашлось, глаза наполнились слезами, рот сам собой открылся, и Валерка заревел – громко, в голос, как не ревел никогда. Испуганная Аня подскочила к нему, обняла и запричитала:
– Что ты, что ты, маленький мой! Карандашик, не плачь, всё будет хорошо, – причитала она, не понимая причины его слёз.
А Валерка продолжал рыдать, не зная, куда деться и что сказать тётке Ане, как ей объяснить, что сейчас переживала его маленькая душа? Не было ещё у него таких слов. Захлёбываясь слезами, он только и смог выдавить из себя:
– Па… па… Пашку жалко!
Об авторе:
Андрей Викторович Чайко (г. Шелехов Иркутской области)
Родился в городе Усолье-Сибирское Иркутской области. Окончил Хабаровский государственный институт искусства и культуры по специальности «режиссёр театра». Работал оперативником в уголовном розыске, педагогом дополнительного образования. В 2023 году выпустил сборник рассказов «Простуда». В 2024 году вошёл в «короткий список» XIV Всероссийского литературного форума-фестиваля «Капитан Грэй» с рассказом «Шумел сурово Брянский лес».
