Я полюбил джаз в детстве. Там, в старом парке, где я и мама любили гулять, качели летели ввысь, ветерок свободно трепал волосы. Зяблики, скворцы и чижи пели неповторимо живо. Солнце подмигивало, играя на струях фонтана.
Само слово «джаз» я узнал позже, когда в гостях у друга Борьки услышал записи Дюка Эллингтона. Да-а-а, незабываемые ощущения, когда слышишь судьбу. Борька старался во всем походить на своего отца, поэтому решил поступить в музыкальную школу. На прослушивание я пошел за компанию с ним. Там меня спросили:
— И кем же вы хотите стать?
— Ударником! — выдал я первое пришедшее в голову слово из советских газетных полос.
Аркадий Абрамович тогда улыбнулся… Как же он сказал? Дайте-ка вспомнить… Да-да, он сказал:
— Мы нашли у вас кое-какой слух, молодой человек, поэтому вам необязательно становиться барабанщиком. Ударника коммунистического труда я из вас, наверное, не сделаю, но с музыкой точно познакомлю.
Именно так я поступил в класс игры на саксофоне. Для мамы, которая растила меня одна, это стало приятным сюрпризом во всем, если не считать предстоящих тогда трат на инструмент. Та покупка обернулась кругленькой суммой, пришлось занять деньжат у знакомых. Эх, жалкие позднесоветские времена! Подержанный саксофон покупали у лысого старичка. На прощание он как живого обнял своего «змея» и пьяно просипел: «Берегите его, прошу вас». Я берег: спал со «змеем», со своим «змеем» в обнимку.
Далеко не все получалось сразу. Временами хотелось все бросить. Так и заявил:
— Я бездарь, гожусь только для надувания пузырей.
Аркадий Абрамович, мой первый учитель, успокаивал:
— Не ленитесь, молодой человек. У вас есть пальцы. Вы знаете, что с такими пальцами надо становиться или хирургом, или хорошим музыкантом? Для хирурга вы, очевидно, слишком нервный, поэтому у вас просто нет выбора.
Ближе к окончанию школы Борька сколотил поп-группу. Тогда он, как последняя редиска, искушал меня:
— Айда к нам, ты хороший саксофонист! Да и клавишник неплохой. Что скажешь?
— Не-е-е, я в джаз. Там музыка прямо на сцене рождается, понимаешь?
— Угу, очень удобно: если не попал в такт, конечно же, выдал импровизацию.
— Не будь занудой, ты бухтишь как старый дед.
— Да это ты дед. Джаз сто лет как вышел из моды. Тебе не светит загрести лимон баксов ни при каком раскладе, сечешь?
— А музыка? Не хочу делать что-то попсовое.
— Чудак, тебя бабы любить не будут.
Насчет женщин он ошибся. Нет, толпы поклонниц не рвали мои трусы на части, но женщины всегда давали мне вдохновение и не только. Хотя нет, вру — первая любовь отвергла меня, предпочтя, как в прыщавой трагикомедии, какого-то напористого мажора. Впрочем, я даже благодарен изменнице, иначе — кто знает? — я бы не встретил Киру. Сдуру наглотался всякой дряни и попал в больницу, где Кира проходила практику.
Клиническую смерть пережил на удивление легко: не было тяжелых видений своего тела со стороны, длинных туннелей с белым светом в конце также не припоминаю. Зато было непередаваемое состояние знания ответов на самые насущные вопросы о смысле жизни. Правда, все эти знания улетучились сразу, как я очнулся. Отлично помню, как меня поразили ее глаза. Их тембр, в зависимости от настроения, менялся с холодного серого до сочно-зеленого. Фигурка, плавная мелодия вальса, грациозно скользила по палате. Я глазел на нее, будто вернулся из долгого путешествия на далекую планету. Она делала мне уколы пониже поясницы и беспокоилась: «Не больно?» А я стискивал зубы, краснел и отрицательно мотал головой: «Нет, ничуточки не больно». Боже, мечтательные и наивные, мы и поцеловались-то лишь спустя полгода после того, как я признался в любви. Я сделал ей предложение в городском парке. Бедный Жорик просидел битый час, охраняя припрятанный в кустах лещины кейс с саксофоном. Завидев меня и Киру, друг поспешил испариться, а я на глазах удивленной Киры полез в заросли.
«Репетируйте перед каждым выступлением. Подчеркиваю, перед каждым», — говаривал Аркадий Абрамович. Я понял, как он был прав, когда в колючках порвал штанину. Тем не менее, я сыграл серенаду и попросил Киру стать моей женой. К счастью, мой верный «змей» не оставил выбора — она согласилась.
Поначалу мы жили в общаге. Кира создавала уют — ума не приложу, как ей это удавалось. Теснота и шум сглаживались дружбой и молодым задором: с соседями делились не только чаем, но и душевным теплом. Некоторые недолюбливают общежития, а по мне весь мир — одна большая общага. Вот только студенческого братства далеко не всегда хватает.
Георгий Сазонов, Сергей Круглов, Давид Рубин, Ринат Ахмедов и я, действуя по предварительному сговору, сколотили тогда джазовую банду. Точнее говоря, состав наш менялся — мы иногда приглашали других музыкантов и вокалистов для совместного творчества. Промышляли на свадьбах и корпоративах, в парках и ресторанах, всего не перечислить. Кира поддерживала меня во всех начинаниях — без ее любви я бы быстро запнулся. Первые выступления очень смущали меня, но я постепенно освоился, хотя до сих пор мандражирую перед выходом. Мне особенно нравилось музицировать в подземных переходах. Неожиданно услышав мелодию, люди невольно замедляют шаг, прислушиваются, лица озаряются улыбкой. Вот остановилась юная девушка, она тихо подпевает. А вот подвыпивший мужичок смахнул слезу, просит повторить. Модно одетый парень снисходительно косится в нашу сторону, но бросает купюру в открытый футляр. Серые стены и грязный пол растворяются — для меня есть только музыка и Кира.
С финансами ровных отношений построить долго не удавалось: иногда получали хороший куш, но временами едва сводили концы с концами. Самыми «хлебными» у городской музыкальной братии считались выступления в местном ресторанчике, в котором любила «культурно» отдыхать районная братва. Публика хоть и грубоватая, но по-своему взыскательная. Тамошние концерты проходили зажигательно, не без происшествий. Хорошо помню один из тех вечеров. Играли вариации на темы русского шансона, также отлично удавались номера из репертуара Леонида Утесова. Официанты бегали на цырлах: отдыхал сам смотрящий. Братки сидели за круглым столом, над которым зависла сизая пелена табачного дыма. Вели себя они очень солидно — небось не какая-то шпана. «Деловые люди» время от времени заказывали очередную мелодию — вечер обещал стать денежным. И вот после перемены блюд к нам подходит коротко стриженный «бизнесмен». Кладет руку мне на плечо и печально так спрашивает:
— А не сыграешь что-нить душевное? Планида, она такая, мля… понимаешь?
— Не сомневайтесь, — говорю я, — конечно, сыграем. А судьба и измениться может.
— Иногда, — отвечает он, — тяжко не от изменчивой житухи вокруг, а от застоя внутри.
Не знаю, смогли бы мы утешить этого философа, но тут в помещение ворвались «маски-шоу». Большой отряд омоновцев быстро перекрыл выходы. «Лежать всем!» — ткнул меня в бок прикладом автомата рослый спецназовец. Труба жалобно звякнула. На братков надевали наручники и по одному вели в заботливо подготовленный «бусик». Тут один из милиционеров, видимо, начальник младшего звена, спросил:
— А кто из вас пианист?
Жорик, ничтоже сумняшеся, возьми да и ляпни:
— Я пианист.
Пришлось срочно ехать за паспортом к нему домой, а потом с плачущей невестой вызволять ее незадачливого жениха из кутузки. Выяснилось, что Жорик присвоил себе погоняло главного киллера банды, того самого философа — его свои звали Пианистом за привычку барабанить пальцами по столу. На прощание товарищ майор погрозил нам: «Не заводите случайных связей, граждане музыканты!».
Честно говоря, мы и без советов понимали — надо что-то менять. Определенный потолок достигнут, дальше либо стагнация и тихое угасание, либо…
Борька возник вовремя. Он умел в счастливый момент подворачиваться подходящим людям. Выпили, поболтали, опять выпили. Он сразу взял зайца за уши:
— Слышал ваш звук — драйв у вас точно есть. Немножко однобитовые, но это ладно, поправимо. Тебе с парнями надо в столицу, ты ж знаешь — за московской кольцевой сплошь провинция. Потенциал у вас есть, так что готов обсудить организацию выступлений. Что скажешь?
— Борь, а твоя поп-группа?
— Не, я теперь продюсер, это мое!
— Понятно. Ну ты всегда был для меня доброй феечкой, так что от твоего предложения точно не откажусь.
— Феечкой? Эт мы еще деньги не делили. Хе-хе. Шутка.
Борис не обманул ожидания: мы съездили на фестиваль в Коктебеле, потом прочесали Анапу, Сочи, Адлер. Сделали новые аранжировки с вкраплениями народных мелодий. Побаловались с электронной музыкой. Сергей предлагал самые экзотические идеи: «А вы заметили, как нас во фьюжн уносит? Давайте приладим шейки на перкуссии?» Пошли выступления в московских клубах, вскоре состоялся наш первый гастрольный тур по крупным городам.
Часто можно услышать: «Россия — огромная страна». Звучит даже как-то банально. Совсем по-другому осознаешь размеры родины, когда сам проедешься от края до края на поезде. А еще лучше, когда выйдешь на простор полей, зайдешь в густой лес, поднимешься на крутую горную вершину. Шепчет шаловливая шмелица на кубанских лугах. У опушки растянулся шиповник: радуется, звенит красными ягодами. Брянские леса многоголосые: щебечут воробьи, щекочут жаворонки, щелкают вьюрки, верховодят соловьиные трели. У подножия Эльбруса ручьи журчат веселыми переливами. Кричу, счастливый — ущелья откликаются охотно, чисто. Вьюга в тундре завывает, зовет, как колдунья из детских сказок. Но все равно радостно, особенно когда едешь с верными друзьями.
Заработанные деньги помогли освободиться от суеты и мелких бытовых проблем — появилось гораздо больше времени для творчества. Купил дом, обзавелся вишневым садом. Кира родила сына, назвали Аркадием. Наша любовь расцвела.
Публика принимала тепло. Заряжало внимание женщин — они, как я неоднократно убеждался, более восприимчивы к музыке. Хочешь играть идеально — услышь мелодию, как женщина. Я, бывало, даже юбку натягивал, пробуя понять, каково это — отдаться полностью музыке, не пытаясь все упорядочить и разложить по полочкам.
Иногда цветы после концерта сопровождались намеками, понятными даже такому непроходимому тугодуму, как я. Приходилось вставать под холодный душ, чтобы хоть так унять жгучее искушение. Напрасные мучения — святого из меня не получилось. Я изменил Кире с очаровательной шатенкой бальзаковского возраста. За кулисами она попросила разрешения поцеловать меня. И я предсказуемо не устоял. Как же ее звали? Алла? Анна? Нет, не помню… После ее ухода я мерил шагами гостиничный номер, плакал, как сельская девственница после случайного перепихона на сеновале. Кира в телефонном разговоре заметила: «Голос какой-то не твой. Что с тобой, любимый?» Следующие «шалости» проходили гораздо проще. Оправдания отыскивались легко: Кира всецело занята ребенком. Конечно же, ни от кого не убудет, если я поделюсь частичкой любви с очередной красоткой. Любви много не бывает: я и правда обожал каждую из моих милых «розочек», обожал сбивчивое дыхание и потерянные в постели ароматы духов.
Да, наверное, я больше брал от любовниц, чем отдавал. Но ничего не оставлял себе — все выплескивал на выступлениях. Почтенной публике подчас нужно совсем не то, что у тебя на душе в данное мгновение. После эмоциональных выбросов чувствуешь слабость. Дыра внутри зияет, требует наполнения. «Ты стал холоднее», — жаловалась Кира. Она не нуждалась в объяснениях, она желала меня прежнего. А я расширял сознание всеми доступными способами.
Вкус вина варьируется от изысканно нежного до насыщенного, с бархатистой текстурой. Пью медленно, смакую каждую нотку. Сложный ягодный аромат сменяется тонкими оттенками пряностей и фруктов. Соблазнительно сладкий букет плавно переходит в легкое с кислинкой послевкусие. Нет, все не так, как надо — хочу что-то еще. Приступаю к абсенту. Сладковато-острый вкус аниса дополняется мягкостью древесно-пряного фенхеля, а горечь полыни отдает резкими, землистыми нотками. Внутри пышет солнце. Не за один вечер, но довольно скоро перехожу на более тяжелые стимуляторы. Белые дорожки ведут в дивный мир. Горчит едва различимое жжение. Я бабочка, порхающая над рекой.
Жизнь кружилась в воронке, мои опыты с «клубникой» и «печеньками» начинали сказываться на творчестве. Отношения с Кирой также страдали. Давид попытался урезонить:
— Бросай эту дурь, иначе скатишься на самое дно.
— А может, я хочу на дно? Очень даже хороший исход для такого, как я, не правда ли?
— Брось дурить! Ты нужен нам, а еще больше ты нужен Кире. О ней ты думаешь вообще? Ну, хочешь, я на колени перед тобой встану? Замучил ты ее своими гулянками.
Мне вдруг стало жалко. Нет, не Киру, а Давида. Они, Давид на бас-гитаре, а Сергей на ударных, иногда вели инструментальную перепалку даже на сцене. Конечно, все проходило в рамках музыкального приличия, но Жорик негодовал: «Вы еще бой с подушками и грязными простынями на сцене устройте!» Давид убегал в закуток и курил как паровоз. Он не мог смириться с непостоянством Сергея: тот изменял ему при каждом удобном случае.
Вероятно, Кира давно догадывалась о моих похождениях. «Люблю только тебя», — шептал я, и она успокаивалась. Итог вышел глупым, но закономерным: сдуру я отправил «неправильную» смс-ку на номер Киры. Меня угораздило назвать ту, другую, секретным имечком, принадлежащим только Кире. «Моя Принцесска, ты забыла в моей машине трусики…» — процитировала она. «Я была лучшего мнения о твоей фантазии», — и швырнула смартфон на пол. Слезы, крики. Вне себя от гнева, Кира схватила ключи и выбежала из дома. Ее машину занесло на повороте. Произошла авария.
Обложной дождь шел ровно. Я бродил с тенями по опустевшему дому. На чердаке нашелся мой первый саксофон, мой верный «змей». Звуки выходили натужные и неуклюжие, как моя молитва. Я просил у Бога здоровья для Киры и прощения для себя. Отклика как обычно не ощущалось, поэтому я обратился по привычному адресу. Знакомый бес встретил не здороваясь.
Кажется, я ехал в метро. Боль не утихала. Кира, Кира, лишь бы врачи помогли и все обошлось. Я готов продать душу, только бы ты жила. Эй, кто-нибудь свыше, услышь меня и дай знак! Девушка напротив читала книгу, на обложке я разглядел название «Пошел нафиг!» Незнакомка посмотрела лукаво и похотливо, кончиком язычка облизнула губы.
Выхожу из вагона и обреченно плетусь за девушкой. На двери буква “З” превращается в червя и пожирает себя, остается надпись «апасный выход» — мне туда.
Прихожу в себя. Кира освободилась от меня — она счастлива с Ренатом: по крайней мере, так говорит. С Аркашей встречаюсь редко, сынишка живет со своей мамой в другом городе. Я в родной стихии. Подземный переход наполнен неизменной суетой. Достаю из кейса моего «змея». У меня есть музыка, а значит, можно жить и дышать.
Об авторе:
Михаил Юрьевич Кузьмин (г. Воронеж)
Родился в 1980 году в городе Баку, республика Азербайджан. В 2003 г. окончил математический факультет Воронежского государственного университета, в 2007 г. – аспирантуру ВГУ. В 2007 – 2010 гг. работал преподавателем на математическом факультете ВГУ. С 2010 г. работает программистом в различных IT-компаниях. Кандидат физико-математических наук. Женат, есть сын.
