#1
В апреле, за неделю до Пасхи Тая улетела на Северный полюс.
Папа накупил посыпок для куличей, ванилина, декоративных цыплят – они еле-еле стояли на своих красных пластмассовых ножках. Глаза у них были полупрозрачные, бисерные, посередине дырочка. Папа впервые оставался на Пасху один, без Таи.
Вечерами он возвращался пораньше, и Тая играла ему на блокфлейте. Играя, она любила распахивать двери одновременно и в зал, и в спальню, и в ванную: так акустика лучше. На плите, побулькивая, варились яйца в луковой шелухе: папа решил покрасить их заранее, чтобы успеть сделать это вместе с Таей, и варил в несколько подходов. Иногда он останавливал дочку, поворачиваясь в сторону окна и дотрагиваясь подушечками пальцев до воображаемых усов. Почти вся нижняя часть папиного лица была в короткой щетине, которая вкусно пахла нежностью и древесным одеколоном.
— Ну что, решила поступать в консерваторию?
— Не знаю.
Тая сомневалась. Ей казалось, что для того, чтобы занятие превратилось в дело жизни, с ним должно что-то произойти. В таком случае оно просто обязано стать больше, чем распахнутые двери в комнатах, пасхальные вечерние репетиции и народный оркестр в музыкальной школе.
Школьников, участников Большой арктической экспедиции на Северный полюс, собирали запросто и играючи, по всей столице. Каждый ребёнок казался экзаменаторам – полярникам, педагогам и работникам культуры, словом, тем, кто осуществлял отбор из трёх тысяч кандидатов – средоточием огромных, мыслимых и немыслимых возможностей. Ведь в глазах взрослых над всеми детьми до поры до времени маячит ярлык «всё ещё впереди». В Арктике школьников планировали разделить на два отряда: «Полюс» и «Барнео», по шестёрке в каждом. Отряду «Полюс» предстояло достигнуть на лыжах Северного полюса, отряду «Барнео» – провести ряд научных исследований на одноимённой дрейфующей станции, на Льдине.
Когда предварительные тесты закончились, и Тая узнала, что поедет на сборы вместе с оставшейся «тридцаткой» кандидатов, ей было интересно разглядеть заранее, кто они: те, кому предстоит покорить Арктику. Тренировки тридцатки проходили по всему Подмосковью: в Звёздном городке, в дайвинг-клубе, на поисково-спасательной станции (чтобы переплыть полыньи в полной арктической экипировке) и с радисткой в каком-то поле, с которого только что сошёл снег перед прилётом грачей.
«Где они зимуют? – думала Тая о грачах во время последней тренировки. – В Средиземноморье, в Казахстане? Далеко. А кто-то из нас через месяц будет в Арктике».
Тая запомнила тот вечер, когда узнала, что полетит. Они с папой сидели в большом книжном на Новом Арбате: Тая искала там нотную тетрадь и заметила, что у неё на ладонях мозоли. В голове звенело. Папа ждал на втором этаже в кафе, читал книгу и что-то напевал. Позвонили.
Тая успела броситься на второй этаж к папе, поцеловать его в одеколонистую шею и сообщить новость. От радости папа стал напевать песню громче, сбившись с текста. Тая рассмеялась на весь книжный. Папа пел «Песенку о капитане».
Вместо
Только смелым покоряются моря! [1]
У него получилось:
Только слабым покоряются моря!
— Ёпэрэсэтэ – остановился папа, – короче, дочка, ты крутая.
После звонка у Таи сразу же сел телефон. Когда они с папой вышли на улицу, Тая унесла с собой полумрак книжного и ряды незвучащих сонат. Вот такая она была: с нотной тетрадкой в рюкзаке, с мозолями на руках и безумно желавшая попасть на верхушку Земли.
#2
Полетели девятнадцатого днём из аэропорта Жуковский. С «Полюсом» вылетал командир Богдан Шпаро, с отрядом «Барнео» – научный руководитель Илья Алексеевич Смирнов. Рейс трижды откладывали на сутки. Льдина полярной станции трескалась, отчего на неё было опасно сажать самолёты. Ждали. Подолгу сидели в аэропортной Шоколаднице, разговаривали, потом всё-таки разъезжались на электричках домой. Так три раза. И, наконец, девятнадцатого апреля улетели.
Больше, чем со своим отрядом, Тая сблизилась с ребятами из «Полюса». Почти все из них были лыжниками, и их экспедиционной целью было побывать на Льдине, дойти до полюса и ещё больше полюбить мир. Они были простыми и любили жить. Тая легко нашла с ними общий язык. Женя Голубева из «Полюса», набрала с собой учебников и пособий для подготовки к ЕГЭ по биологии. Тая подружилась с ней и её братом Валерой, рослым лыжником, за спиной у которого было больше дюжины походов. Тае нравилось Женино трудолюбие, которое оттеняло вычурную учёность ребят из «Барнео»; а ещё нравились Женины глаза. В Таином отряде, напротив, все были разными: шесть школьников занимались шестью направлениями исследований. Девушка Ника, выступавшая с проектом против туризма в Арктике (её Тая помнила с самого начала отбора, ещё с интернет-туров), за неделю переделала этот проект в «За туризм: почему москвичам надо иметь в виду экологический отдых на Арктическом севере» и планировала разработать несколько туристических полярных маршрутов. Витя Мажаев, заядлый биолог, надеялся найти в Северном Ледовитом океане новые формы жизни (что, на удивление всем, случилось), лысый амбал Салтыков (из-за чего читающая часть отряда сразу же дала ему незатейливое прозвище Щедрин) вот уже несколько лет составлял методички по питанию спортсменов в Арктике: он был одержим калорийностью продуктов и умел убедить каждого, что во всём, что он делает, кроется его специфический научный подход. Четвёртый участник отряда, физик Коля Русев, мечтал расставить по всей льдине собранные им лично метеостанции и следить за изменениями климата. Пятый, Саничка, парень из православной семьи, красивый той чёрно-розовой красотой, которая так редко встречается у россиян, занимался гляциологией, анализировал химический состав льда и снега, а ещё хотел стать ближе к Богу. Словом, компания была та ещё.
У всех ребят было либо крепкое здоровье, либо усмирённый суровыми тренировками, подготовленный организм. По дороге, сидя в МЧС-ном суперджете, и перед пересадкой на полярный самолёт-«чебурашку» АН-74 (так его называют из-за расположения двигателей, похожих на круглые чебурашьи уши, выше крыльев), Тая вспоминала, как изнурительно проходили сборы. Она сминала в себе предчувствие, что на Льдине будет сложнее, чем на тренировках – но все пожилые полярники, которых ей приходилось встречать, говорили, что будет легче. Командир же, Богдан Шпаро, советовал ребятам никого не слушать и готовиться, как следует.
Тая часто прокручивала в памяти их первую встречу. На сборах в подмосковной Рузе, когда уже по-весеннему запахло юностью, но с площадок под тренажерами и рубиконами ещё не сходил почерневший снег, пятнадцать кандидатов собрали в коридоре спортивного санатория. Из кабинета, делящего коридор, как отрезок, напополам, вышел поджарый и слегка поседевший мужчина в кофте-флиске и ботинках Salomon. Каждый кандидат по очереди выходил вперёд и рассказывал про свой проект: план исследований в Арктике. Когда очередь дошла до Таи, командир Шпаро, не дожидаясь её слов, бросил:
— Образование?
— Литовская гимназия номер 1247 имени Юргиса Балтрушайтиса, географический класс, – отчеканила Тая.
— Нет, меня интересует не география. По блокфлейте? Консерватория? Колледж?
— Только музыкальная школа.
Зачем в документах её арктического исследования указали флейту? Кто это сделал? Тая боялась, что вместе с копной её рыжих волос занятие флейтой окончательно испортит первое впечатление командира. Ведь настоящие Таины планы были куда серьёзнее: она уже видела, как расставляет на ледовой базе метеостанции вместе с Колей, изучает химический состав льда вместе с Саничкой, а потом оформляет все данные в красивые столбики и публикует под хлёстким названием в научном журнале. Тая была уверена: Богдану Шпаро нужно именно это, а не деревянная дудочка.
Шпаро опросил оставшихся и захлопнул за собой дверь, напевая негромко ми-минорный концерт Вивальди для флейты с оркестром.
Дорога до полюса прошла быстро. Сначала прилетели на суперджете на Шпицберген; в городке Лонгйир экспедиционный экипаж поместили в амбар переодеваться. Быстро, как под счёт на тренировках, подростки сменили московские джинсы и ветровки на фирменные комплекты полярной униформы в несколько слоёв. Во время переодевания из одного из баулов выкатилась блокфлейта. Она покатилась, и Тая выскочила за ней в одной штанине термобелья, которое было велико.
Ника предложила Тае взять бельё на размер меньше.
— Для полярников XS не шьют формы, – загудел Щедрин.
В самом деле, полярное термобельё было только размера М, штаны, даже самые маленькие и предположительно женские, волочились по полу, а размер войлочных сапог и то начинался с сорок второго.
Кто-то голосом послабее, стоявший рядом с Щедриным, добавил:
— Особенно для флейтистов.
«Вот они, – подумала Тая, натягивая вторую штанину, – будущие герои».
И ответила:
— Я сама не знаю, почему меня взяли.
Щедрин и участники отряда «Барнео» не догадывались, как много раз Тая задавала себе вопрос: почему именно она оказалась в этой компании будущих профессионалов среди химиков, биологов, метеорологов, лыжников и бывалых полярников? Этот вопрос мучил её и сковывал. Но вместе со скованностью Таю заполняло то невыносимое и опьяняющее чувство, которое несчастных посещает только в молодости, счастливых же – всегда: желание разговаривать с миром и ждать таинства этой встречи.
После переодевания к выходу из амбара подлетел «чебурашка». Все уселись, поднялись невысоко, и Тая думала только о том, как роскошна и красива Земля. Русская Арктика.
#3
Больше, чем торосов или медведей, Тая боялась одного: не мыть девять дней голову.
Впрочем, по белым медведям участникам экспедиции тренеры раздали брошюрку, большинство из тезисов которой ребята поневоле воспринимали юмористически. На брошюрке было написано: «Рекомендации по БМ», на развороте расшифровывалось: «Рекомендации по предотвращению конфликтных ситуаций между человеком и белым медведем для компаний, работающих в Арктике» [2]. Вот некоторые из тезисов, которые содержала брошюрка:
«Белые медведи не реагируют на звук выстрела из огнестрельного оружия, поскольку привыкли к треску ломающегося льда».
«Для защиты от белого медведя и одновременно предотвращения причинения животному вреда рекомендуется «электропастух» с напряжением импульса 7500-9500 В и энергией импульса 0,5-0,7 Дж».
«К источнику запаха белый медведь практически всегда подходит с подветренной стороны».
«Применение трусливых собак может вызвать обратный эффект: такие собаки могут восприниматься им как кормовой объект».
Резюмировали брошюрку утешительные слова, обведённые в рамочку:
«Помните! Убежать от белого медведя невозможно».
Когда чебурашка приземлился на полярную станцию, на заранее подготовленную, построенную десантниками взлётную полосу, отряды школьников уже встречал весь состав ледовой базы Барнео. В него входили двадцать станционных механиков, повар и врач в одном лице, отсутствовавший в тот момент на месте директор базы и четверо учёных, которые должны были уехать через два дня. Механики были одеты одинаково: в сине-жёлтые куртки, все остальные же – в классические для полярников красные. Встречающие выстроились в идеально ровный ряд и улыбались, пока двое механиков не бросились помогать школьникам выйти из чебурашки и сойти на Льдину.
На Льдине стоял полярный день. Солнце ходило вокруг хозяйственной будки: в полдень – вверх, вечером – в сторону, «ночью» – вниз, по кругу и снова по кругу. Механики шутили, что на полюсе можно воплотить расхожую городскую мечту: иметь в сутках больше, чем двадцать четыре часа. «Установить» для себя какие угодно сутки. Только солнце всё равно не обманешь – потом, по возвращении на Большую землю, время всё равно утянет вперёд. Но Тая никогда не хотела продлить сутки. Не понимала она и выражений «бежит» или «ползёт» время, ей всего хватало. У неё самой время всегда шло мерно, как во флейтовой сарабанде. В первые полчаса школьников и сопровождающих их полярников сразу же разместили в одну большую палатку для сна на восемнадцать человек. Самое плохое, чересчур жаркое место было в торце палатки, у тепловой пушки.
Отряд «Полюс» отбыл со Льдины на второй день. Долго надевали лыжи, по много раз проверяя их и перестёгивая, пересчитывали волокуши, переговаривались, пели, заготавливали запасные лыжи, ведь если по пути к полюсу сломается лыжина – где её поменять? Тая заметила, что со спины ребята ничем не отличались от бывалых полярников: в красноте пухлых арктических курток их ничто не выделяло, но по голосам и резким молодым движениям всё же понятно было, что это подростки.
«Интересно, – подумала Тая, вытянув руки вперёд, – а по мне видно издалека, что я девочка?»
Командир Богдан Шпаро, отбывавший вместе с «Полюсом», обходил отряд. Его можно было распознать за километр: по спокойным, по-звериному плоским и уверенным шагам. Все продолжали стоять неподвижно. Вдруг Шпаро развернулся, и Тая увидела его доброе и упрямое обмороженное лицо. Удивительно было, что этот, вот этот человек, который стоял перед ней, несколько лет назад, в полярную ночь дошёл на лыжах до Северного полюса за восемьдесят четыре дня! И что имя его записано в Книге рекордов Гиннесса. Тае показалось, что командир задержал взгляд на ней.
— Капитан, капитан, улыбнитесь! [3] – крикнули ему.
Шпаро пристегнул лыжи.
— Пошли, – скомандовал он «Полюсу».
Скрипя снегом, отбыли. Вообще скрип снега – единственный звук, который был слышен на станции и за её пределами. Во всех местах Земли, зимой, этот звук напоминал Тае полюс. Но больше всего – другой. Звук блокфлейты.
#4
После отбытия «Полюса» у исследователей на Барнео началась своя жизнь. Научный руководитель отряда Илья Алексеевич, доцент кафедры океанологии МГУ, покоривший Эверест, казалось, был создан для работы в ограниченном пространстве, на льдине. Стройный, тактичный, умевший поддержать каждого, кто в этом нуждался. За житейской мудростью к Илье Алексеевичу в Великую среду пришли даже механики; многие советовались о любовных делах, некоторые исповедовались. Илья Алексеевич помогал школьникам по любым вопросам. В нагрудном кармане полярной униформы он носил фотографию жены. Работа спорилась. Витя подготовил микроскопы, крошечные коричневые бутылочки и инструменты, чтобы делать заборы планктона из Северного Ледовитого океана; Коля распаковал обмотанную в семь слоёв пузырчатой плёнки метеостанцию; Ника оккупировала палатку директора базы, чтобы добиться ответа: можно ли сделать маршрут до ближайшего айсберга туристическим. Щедрин по четыре раза в день бегал с Витей к океану – с планктонной сетью, бутылочками и карандашом с пластырем (гелевая ручка же – замерзала), а оставшиеся полдня просиживал с механиками за каждым приёмом пищи, досконально записывая всё, что они едят. Не обходил даже перекусы. Бывало, механик хотел съесть или выпить что-нибудь так, чтобы никто не видел (мало ли, по какой причине – у всех бывает) – Щедрин тут же настигал его с блокнотом.
— Плюс сто семьдесят семь калорий! – голосил он. – Записано.
Саничку с Таей посадили на радиоприёмник: ежедневно, в 10:00, они должны были выходить на связь и, по возможности, отвечать на вопросы добравшихся до них журналистов. Именная радиоволна, по которой у «Барнео» была возможность связаться с Большой землёй, называлась RI-18 POL.
«Радио Иван-восемнадцать Павел Ольга Леонид», – повторяли как молитву ребята.
— Сань, а ты веришь, что на полюсе мы ближе к Богу? – спросила однажды Саничку Тая.
— Да, – ответил Саня, покраснев, – «Как идти на край света, коли не завершена еще борьба со страстями в душе? Как оставаться, когда несметное количество душ, не слышавших слова Христова, обречено вечной гибели?» [4].
Ежедневно в семь вечера, когда солнце опускалось ниже хозяйственной будки, связывались по спутниковому телефону с «Полюсом». Все садились кружочком вокруг Ильи Алексеевича. Говорил он, и изредка кто-то из участников отряда. От «Полюса» говорил Шпаро. Тая любила эти вечера. Она прислушивалась, как на том конце трубки что-то бубнит, готовясь к ЕГЭ, Женька Голубева, как вытягивают усталые ноги лыжники; Тае даже казалось, что она слышит, как бухтит обогревающая палатку горелка. Мысленно Тая шла с ними, с «Полюсом». Она тоже хотела в тот отряд, но была, как метко суммировал Щедрин, полярником XS, из-за чего ее и оставили её на ледовой станции Барнео.
Диалоги были стандартными. Например, такими:
— Алло! На связи Барнео. Богдан, слышишь нас?
— Илья, привет! Рады слышать.
— Как у вас дела? Какая погода? Какие координаты? Слушаем.
— Температура минус 30. Солнце. Состояние участников отличное. Дрейфуем по 30-му меридиану. Как продвигаются исследования?
— Отлично! Работа кипит. Ребята передают тебе привет.
На Барнео участники Большой арктической экспедиции были не одни. Приезжали «гости». Кто-то запомнился Тае больше, кто-то меньше, да и самих гостей было немного.
Две тридцатилетние француженки, аспирантки Университета имени Марии Кюри (Тая помогала им расставлять причудливую, почти инопланетную аппаратуру); группа израильских лыжниц; несколько польских детей, больных раком (одинаковые повязки и одноцветные зелёные балаклавы указывали на то, что все дети полетели на полюс благодаря одному благотворительному проекту). На полнедели приехал известный банкир с сыном. Их приезд произвёл фурор среди школьников.
— Вы прилетели просто так? – поинтересовалась как-то за столом у банкира Тая, в то время как все, даже научный руководитель, стеснялись к нему подойти.
— Почти, – спокойно ответил банкир, – решил сыну полюс показать. В день рождения.
Сын, одутловатый паренек Таиного возраста, с этого момента заинтригованно глядел на смелую Таю, и всякий раз, когда пересекался с ней на льдине, старался заговорить. Дошло до того, что, застав Таю одну за пятнадцатиминутной репетицией на блокфлейте (был чистый четверг, и почти весь мужской состав базы пошёл в баню), банкирский отпрыск признался Тае в своей влюблённости. Он намекал на то, что, раз она участвует в подобных экспедициях не за свой счёт, значит, ей нужен тот, кто сможет её обеспечить – например он. Таю настолько возмутило это заявление, что она, ответив: «С чего ты взял, что такое путешествие хоть чего-нибудь стоит в одиночку?», отвесила мужчинке пощёчину. Раздражённая, в течение всего дня она пыталась не вспоминать об этой сцене, но сама втайне радовалась тому, что отшила сына самого N.
Отслеживали дрейф. Первое действие, которое совершали полярники, только открыв глаза – не умывались и не чистили зубы – а проверяли координаты. За ночь льдина отдрейфовывала на один-два километра, то есть двигалась со скоростью десять сантиметров в секунду. От дрейфа также зависело, как скоро достигнут полюса ребята из противоположного отряда. На Большой земле такого нет: мы встаём, и у нас не возникает вопросов, в какой точке города мы проснулись.
Ещё на материке Тая часто думала, зачем Богдану Шпаро понадобилось организовывать подобную экспедицию. Сын известного полярника и сам талантливейший путешественник, Шпаро не нуждался более в достижениях для себя. По уникальному складу своей души, он был идеальным кандидатом «учить других убивать драконов» [5]. Он часто говорил о важности мечты. Сегодня важные школьные показатели – число решённых олимпиад и сто баллов на ЕГЭ. Но не менее важный показатель – наличие у молодых людей «полюса», который хочется покорить.
«Я хочу показать детям, как это просто – следовать за своей мечтой, – сказал однажды Шпаро журналисту из «Комсомольской правды» во время сборов. – Полюс и есть метафора нужности мечты. Пересечь Арктику на лыжах – малая толика того, что я могу сделать для этих ребят».
В Таю вжились эти слова. Теперь они стали «ее» словами. До того момента, пока отряд «Полюс» не застрял в метели в пятидесяти километрах от Северного полюса. Это случилось на Пасху.
#5
В этот день работа на станции отложилась на два часа: с утра все раскрашивали яйца. Краски, которые привёз с собой Саничка, застыли (кто-то вынес их из палатки вместе с остужавшимся кипятком и забыл). Даже механик Заур присоединился к всеобщей суматохе и рассказал, что его сестра в Ингушетии всегда печёт куличи на православную Пасху.
— Вкусно и красиво. А ещё выпекать сложно – учит смирению, – пояснил Заур.
Разрешили сделать по одному личному звонку по спутниковому телефону. Тая позвонила папе.
— Вас беспокоит личный ассистент музыканта Таисии Нырковой,– деловито начала она, и сидящий в противоположном углу чайной палатки банкирский сын, который теперь держался подальше от Таи, фыркнул.
Тая от волнения заерзала на стуле.
— Папа, это я! – заорала, наконец, она.
— Доченька! Ты с такого чуднóго номера звонишь.
— Христос воскресе.
От папиной любви у Таи вырастали крылья. Эта любовь просвечивала под его словами даже тогда, когда он о ней не говорил. Говорят: бойтесь голоса, которым вы разговаривайте с детьми – потом он станет их внутренним голосом на всю жизнь.
День прошёл в работе. Вечером все барнеовцы, как обычно, собрались на ежевечерний созвон с «Полюсом».
— Алло! На связи Барнео. Богдан, слышишь нас?
— Привет! Ребята, нас замело. Видимость – хреновая. Алло, слышите?
— Сами в порядке?
— До полюса километров пятьдесят. Всего ничего. А тут – сидим.
— То, что погода не миллион на миллион – понятно. Как долго уже метёт?
— Да полдня уже. Но мы не падаем духом. Пересидим в палатке – и пойдём дальше. Метелей, что ли, не видали.
— На связи.
Илья Алексеевич отложил телефон. Тая посмотрела на ребят, сидевших на скамейках. Щедрина не было. Она вышла из чайной палатки и увидела, что Щедрин куда-то бежит.
— Ты куда? – крикнула она ему.
— Пробую бегать! – откликнулся Щедрин. – Тяжело, низкое атмосферное давление. Попробуешь?
— Спасибо, – ответила Тая и поняла, что в случае чего добежать без лыж до отряда «Полюс» не получится. – Если флейтисты забегают по полюсу, мир окончательно сойдет с ума.
Дрейфовали, от координат до координат. Банкир с сыном и француженки уехали, и по прошествии суток больше ничего не менялось.
#6
Тем не менее, общее беспокойство по поводу «Полюса» нарастало.
Богдану звонили три раза в течение дня. И всякий раз спутниковый телефон еле заметно вздрагивал.
— Вьюжит, ничего не видно.
Механики и повар Прохор тем временем придумали новую игру: карты на одевание. Суть была в том, чтобы раздать другим как можно больше элементов старой прошлогодней формы, а самому остаться только в новой.
— Карты на одевание… Умно, – заметил, проходя мимо, Илья Алексеевич, – в конце концов, во что ещё играть на Льдине?
Таю раздражало, что никто ничего не делает. Папа говорил, что от мысли до действия есть очень большое расстояние, и опасно находиться в нём, имея только первое, но не предпринимая второго.
— Слушайте! Можно же послать за мужиками вертолёт! – вбежал под вечер второго дня в исследовательскую палатку Щедрин.
— Вертолёту не взлететь, потому что не-по-го-да, – ответил, не поднимая глаз от микроскопа, Илья Алексеевич, – надо переждать.
Рядом с Ильёй Алексеевичем, с безумно нетерпеливым и радостным выражением лица, сидел Витя Мажаев.
— Новый организм! – пропищал от удовольствия он. – Зырь! То ли гребневик, то ли медуза.
— Ни то, ни другое, – всё так же не отрываясь от микроскопа, подхватил Илья Алексеевич.
Просидев так ещё минут пять, он отодвинулся и дал посмотреть Щедрину. Щедрин застыл, уставившись на переливающееся, радужное существо.
Открытие «гребневика» (образец условились так называть, по крайней мере, до отправки в Центр морских исследований) отвлекло научного руководителя от традиционного звонка «Полюсу». Тая осталась в чайной палатке одна, и спутниковый телефон зазвонил сам.
— Богдан, вы?
— Тай, это я звоню, – сказал девичий шёпот, и Тая услышала, что это Женька, – у нас тут, ну как описать… Полярная болезнь.
— Что?
— Помнишь, нам на тренировках рассказывали? Она реально существует. Чувствую так, как будто на меня надет купол серый. И всё – через него.
— А все остальные?
— И остальные тоже. Две ночи никто не спит.
Сердце у Таи потяжелело. Она ожидала услышать, что угодно: переплыли полынью, прошли гряду торосов, были вынуждены выстрелить в медведя – но никак не то, что ребята до сих пор сидят в палатке и болеют неизвестной ментальной болезнью. Тая не верила в эту «психологическую чепуху».
— Встаньте и идите, если метель кончилась.
— Тая, а помнишь, нам рассказывали про меряченье? Ну когда начинаешь повторять слова чужие и северное сияние мерещится? Валера сегодня всю ночь…
Тая оторопела.
— Так, хватит. А что, что Богдан?
— Спит. Похоже, они подсыпали ему снотворное…
#7
Метель не прекращалась третьи сутки – максимум, с которым сталкивались полярники. На следующий день Богдан сам позвонил на Барнео.
Голос в трубке был ломким, как будто не его, и глухим, как из кофемолки.
— Сыграй им на флейте.
— Извините? – переспросил Илья Алексеевич, отведя телефон на расстояние вытянутой руки.
Богдан обращался к Тае. Он знал, что она его слышит. Он звал её сквозь других.
Тая в изумлении накинула куртку, добралась до спальной палатки и достала из баула блокфлейту. На флейте был след блеска для губ и мягкие деревянные разводы.
Стала играть. Так, как будто не играла, а описывала всё, что произошло с ними. О Богдане и его пересушенном ветром лице, как в тот день, когда Тая столкнулась с командиром взглядами в последний раз. О первом дне на Барнео, о сборах, о прошлой Пасхе с папой, о гибели мамы, о том, что было ещё раньше – до рождения. Илья Алексеевич подставил телефон прямо под флейтовый раструб. А Тая играла всем погибшим и пропавшим без вести во льдах: Андре с его разбившимся воздушным шаром; Брусилову, единственному человеку, место смерти которого числится в Википедии как «открытое море»; Русанову, пешком исследовавшему пролив Маточкин шар. Тая представила, каково это: знать экспедицию, которую собирают, провожают, ждут, теряют… – а потом находят просто вещи. Намогильную лыжину, воткнутую в полярную тишину.
Скрипичный ключ, размер четыре четверти – где-то Тая видела ноты «Песенки о капитане», скорее всего в Интернете, на каком-нибудь любительском сайте, который дома был сохранён в закладках
До – Тая почти не верит, что блокфлейта может спасти полярников, но продолжает играть.
Ля – Дотрагивается влажными пальцами до деревянного флейтового тела. Там, на Большой земле, её ждёт папа. Тая слышит, как он ставит чайник. Как бьётся его одинокое сердце.
Фа – Тая отворачивается, но продолжает: от перенапряжения у неё течёт кровь из носа, капает на воротник свитера, и Тая уже придумала, как соврёт всем, что это помада или блеск для губ.
До, ля, фа – В жизни будет ещё много полюсов, которые придётся покорить. Страшно представить, сколько сил готовить для этого. Но Тая теперь навсегда полярник, и ребята на другом конце трубки – навсегда полярники.
Ми, ре, ми, ми [6] – Вот-вот звук наполнит их, загорячит где-нибудь над ушами (прямо как делают медсёстры, когда растирают упавшим в обморок виски). Тая играет и ждёт, она это почувствует. Тая догадывается, что, возможно, с ребятами случилось что-то другое, не полярная болезнь, не пиблокто [7], но она об этом узнает, когда станет взрослой – а сейчас главное вытащить их оттуда
Последняя нота.
Тая закрыла глаза и до утра не просыпалась.
Раз пятнадцать он тонул,
Погибал среди акул. [8]
— На связи Барнео. Метель утихла. Доставили отряд. Еле посадили вертолёт.
Кто-то пел. Вокруг говорили. Тая проснулась, но не открывала глаз. Попыталась пошевелить ступнями. Было жарко голове и очень, очень холодно ногам. Кто-то подошёл совсем близко и начал говорить. От слов пахло чаем.
Тае показалось, что в полярный день наступила ночь: всё, что было около, сузилось до размера палатки и скамьи, на которой она лежала. На скамейку садились лыжники, Богдан и Женька. Освещены были только их румяные сухие лица: обгорелые, как после Таиланда.
Когда счастлив – говоришь о чём угодно, причём с особым азартом, даже о самых мелких вещах – но только не о счастье. Так, говорили о «гребневике», которого открыл Витя, о том, какой вкусный нашли на кухне вафельный торт (наверное, француженки оставили), о том, что все фотки в Арктике получаются белыми. И Тая поняла вдруг, что она на своём месте. Здесь, на Северном полюсе, с этими обгорелыми людьми: лыжниками, биологами, химиками, будущими зимовщиками и моряками. Мудрый руководитель, полярник – он один разглядел в ней то, что эта рыжая девушка с размером одежды XS должна быть сейчас не в Москве, а во льдах Северного Ледовитого океана.
Папа тогда не ошибся. Слабым покоряются моря. Разве герои не заслуживают роскошь быть слабыми?
[1] В. Лебедев-Кумач, музыка И. Дунаевского. Песенка о капитане.
[2] Рекомендации разработаны и опубликованы Автономной некоммерческой организацией «Общество сохранения и изучения дикой природы» совместно с Институтом проблем экологии и эволюции им. Северцова Российской академии наук при поддержке «Роснефти».
[3] В. Лебедев-Кумач, музыка И. Дунаевского. Песенка о капитане.
[4] Евангелие от Матфея.
[5] Цитата из притчи. Притча:
Один юноша пошёл учиться убивать драконов. Десять лет он учился убивать драконов и стал настоящим мастером своего дела. Взял меч и пошёл в лес, но не встретил ни одного дракона. Он пошёл к своему учителю и задал вопрос:
— Ты научил меня убивать драконов, но теперь я не могу найти ни одного дракона. Что же мне теперь делать?
— Учи других убивать драконов.
[6] Ноты припева к песне «Песенка о капитане».
[7] Истерический психоз, встречающийся у народов, живущих за Полярным кругом.
[8] В. Лебедев-Кумач, музыка И. Дунаевского. Песенка о капитане.
Об авторе:
Полина Александровна Михайлова (г. Москва)
Родилась в 2002 году в Москве. Alma mater – литовская школа им. Балтрушайтиса и философский факультет МГУ им. Ломоносова. Победитель секции «Поэзия» семинара-совещания «Мы выросли в России» – Урал. Издала книжку стихотворений «Ранка на ладони» (2022) по полученному гранту, а в 2024 году – сборник рассказов «Топить можно вернуться» по гранту Президента РФ. Стихи и проза печатаются в журналах «Нева», «Юность», «Новый мир», «Южный маяк», «Млечный путь» (Иерусалим), «Пролиткульт», «Изящная словесность», «Кольцо А», «Пашня» и других. Учится в магистратуре Высшей школы экономики «Литературное мастерство» (проза). Участник экспедиции на Северный полюс БАЭ-2018.
Преподаёт блокфлейту дошкольникам. Играет на блокфлейте, поперечной флейте, фортепиано. Выступала в Большом зале Московской консерватории с оркестром.
