Шатовкин Виталий Витальевич

Виталий Шатовкин родился 7 марта 1982 года в городе Большой Камень Приморского края. Окончил Новосибирский педагогический университет, учился на международном факультете Южно-Уральского государственного университета. Проживал во Владивостоке, Челябинске, Москве, Екатеринбурге. В разное время работал пионервожатым, лаборантом, художником-оформителем, продавцом обуви, клоуном и т.д.

В настоящее время живёт в Новосибирске, работает библиотекарем.

Автор поэтических сборников «33» и «Честные папоротники». Кроме того, в 2021 году вышла совместная двусторонняя книга Виталия Шатовкина («Малые палестины») и Дарьи Валовой («Долгий сон в автобусе») с фотографиями новосибирского фотохудожника Вячеслава Ковалевича.

Стихи и критика публиковались в журналах «Воздух», «TextOnly», «Флаги», «После 12».

О творчестве В. Шатовкина:

Антон Метельков, поэт, руководитель творческого объединения Студия 312: «Зазор между графическим и фонетическим построением стиха в данном случае открывает возможность для «конструирования случайностей», высвобождающих его скрытые резервы. Визуально стихи Шатовкина напоминают океанские волны — всё время одинаковые и всё время разные, — не угадаешь, что они вынесут на берег в следующий раз».

Софья Дубровская, поэт, критик: «Поэзия Виталия Шатовкина похожа на сеансы фильмов начала прошлого десятилетия. На входе вам предлагается взять тонкие бумажные очки, собранные из красной и синей «линз»: вместе они позволяют увидеть объëмную картинку. Вы можете отказаться от очков – и тогда изображение размоется; можете поочерёдно прикрывать ладонью левый или правый глаз – и тогда всё будет окрашено только одним цветом. Представленные в подборке стихотворения нужно видеть двумя глазами одновременно: только так получается уловить двойственность происходящего. Важно сказать, что речь здесь не о двоякости смыслов или неоднозначности: слово у Шатовкина остаётся цельным папоротником, от которого сложно было бы отрывать отдельные листочки, тем самым умножая способы прочтения; оно прямо заявляет о себе и прочно стоит каждое на своём месте. Речь здесь идёт о нерушимом объединении памяти и домысливания, свободной формы и элементов традиции; каждое слово говорит само за себя семантически, но не настаивает на собственной важности в теле целого текста».

Сергей Васильев, поэт, критик: «…традиционный силлабо-тонический текст автор всегда разбивает на строфы причудливо, но так, что рифмы выносятся с края строки и появляются в неожиданных местах. Таким образом Шатовкин отстраняет текст и заставляет внимательно вглядываться в него при первом же знакомстве, взывает к медленному чтению…»

Андрей Тавров, поэт, прозаик, журналист о книге «Честные папоротники»: «Можно представить себе каждое отдельное стихотворение книги как один большой многомерный иероглиф, состоящий из множества графических символов, которые при внимательном их узнавании и прочтении складываются в большую смысловую единицу – само стихотворение. Способ, при помощи которого эта единица будет складываться, произволен и зависит от самого читателя – вы можете пойти по самым разным траекториям, смысловым и ассоциативным тропкам, и вы придете к цели, ошибки быть не может, потому что это стихотворение как раз и выстраивается отчасти из того, что таится в вашей памяти и вашем подсознании».

Библиография:

Шатовкин, Виталий. 33 : книга стихов / В. Шатовкин. — Кемерово : Кузбасский центр искусств, 2019.
Шатовкин, Виталий. Малые палестины: стихи / В. Шатовкин. — Новосибирск, 2021. (Серия «Снег»)
Шатовкин, Виталий. Честные папоротники : стихи / В. Шатовкин. — Москва : Русский Гулливер, 2021

Творчество:

***

есть «Сандуны» у Клима Самгина
а у соседа сверху есть «Победа»
слеза прольётся вдруг на китель деда
когда придёт подземная весна

опять у нас с тобой всё хоть бы хны
тот двор на Кирова где прячет в нычке дворник
читок заветный, варежки жены
и материт накатанные горки

всё это было здесь не в первый раз
сквозь Обь плывут троллейбусы вразвалку
за все слова Господь помилуй нас
достать бы удочки и утром на рыбалку

Фрагмент из сна

Я часто вижу замкнутый сон, размером с воскресное
утро: у него в перспективе линия берега, чьи-то
высокие руки и косточки слив. Афишницы
в летнем саду, укрытые ленинской

сутрой и выпуклый – рыбьего глаза муар – объектив.
В нём тесной струной – соломинкой цвета неба,
на волоске от градирни имя твоё и память
углами играет в досрочное нетто, а

ветер песком заметает кирпичный проём. Там берег
галечной пастью глотает шальные сомнамбулы
ряженых волн, и ближе всего к опознанию
счастья из всех частей речи – глагол.

Прошедшие губы монетой втекают – рудою в словах,
здесь краской подъездной на лестничных окнах,
замашисто рисовать: то Junkers трофейный,
то липнущий вывих, то ряску в воде,

где леской пришито от
змеев воздушных,
ко мне же моё
—
нигде.

***

когда я слышу твой голос
мне кажется
что расступаются джунгли
и тайга расступается
позади отстаёт Гиндукуш
маленькая бабочка голубянка
с небесно-синим отливом
на крылышках
напоминающих перевёрнутую восьмёрку
в радость себе
непропорциональное небо несёт

казалось бы
воздух обычный
неси его себе и неси
за исключением цвета
это всё настолько непредсказуемо

рассказывают
что художники эпохи Возрождения
изображая одежды Девы Марии
ультрамарином афганским дышали
становясь неестественно лёгкими
милосердие могли складывать из камней

только зачем им всё это
когда на руках отпечаток Божественного

Прогулка

Запертый запах твоих безымянных волос – статуи,
статуи, статуи – венчики роз – груда стаканов
молочных и женских локтей – воздух от
скважин дверных в перекличке

шмелей. Только увязнет и тут же сгущается дым, к
свету становится боком своим земляным – но
не прижмёшь этих лопастей к стройным
губам – вспыхнут вольфрамом и

треснут напополам. Над животом вьётся копоть и
комнатный плющ – точит домушник из олова
ригельный ключ – рыбья ужимка, щегол,
производственный брак: щебень

в тебе разрастается сворой собак. В этой гулящей
лавине похожей на горб с мраморным телом
сливается гжельский узор, их синеватые
шорохи – бережный ток – шов на

коленке и в воду
слетевший
—
сапог.

***

Положи моё тело на первый игрушечный снег, где
созвездия крашеных лампочек гаснут попарно,
безударными гласными. Зеркала створ –
имярек – наполняющий имя

не кровью – водой. Многогранна – осенняя ночь –
в каждом павшем листе – догорает измятый
конверт, потеряв адресата и остывшие
пальцы холодных, угрюмых

кистей оставляют не голую тень,
как когорты костлявых
ветвей, но её
—
отпечаток.

***

в точке А только ветер и шорохи
попробуй их расцепить
попробуй оторвать друг от друга
глухая материнская песня и всхлипы
по безвозвратной нежности детской
что подвешена где-то в груди
гипнотическим маятником
клубком гласных звуков
пенкой молочной
так похожей на цветение ландышей

однажды мы ехали с тобой по дороге
которую обнимают деревья
узловатые вязкие пальцы Эдварда Грига
из-под клавиш пианино
вынимают цветущие липы и родниковую воду
музыка – в отсутствии музыки
чувства – в отсутствии чувств
для первой вернувшейся птицы
всегда приоткрытую дверь оставляют

когда всякая тайна
досконально себя обнажает
остаётся лишь пепел и память шагов
—
в одном её взгляде
лесная дорога к озёрам Вилльгайтена
в другом
морская волна в Пиллау на бóльверке
в одном твоём взгляде
кипрея вечерняя роскошь
в другом
эпохи Гимара зеркало с патиной медной

в точке Б
я опять бы поставил всё на зеро

***

для меня всегда что-то общее было
между изучением скелета в кабинете биологии
и сборкой-разборкой автомата Калашникова
хладнокровное очарование линий
щелчков механических
надёжная страсть

в своих ящичках лежат они невредимые
от звонка до звонка Божий свет заслоняя
стóит только лишь к ним прикоснуться
чтобы смерть тебя знала в лицо

и прогулять-то не выйдет
потом скажут взаправду тебе
ты чё дурак
…
так и не прильнув к рукам
один Дух Святой и останется

Источники: