Весна звенела уже первыми ручьями, в льдисто-серую крупку рассыпались палевые сугробы, и солнце было такое проникновенное, жаркое, что развесёлые воробьи купались в его лучах, гонялись стайками по уже встрепенувшимися новыми свечками – побегами молодых сосёнок, которые росли около подъезда. Залетали на балконы, шально выпархивали из-под оттаявших скамеек. А один стал дразнить кота, гуляющего по лоджии, перепархивая с перил на подоконник соседнего окна. Подоконник грозно погромыхивал, кот азартно полз по перилам, а воробей залетел на открытую створку форточки и призывно пушил крылья, хорохорился. Кот был солидный, упитанный, но весна – не стерпел и начал красться по подоконнику, зацепился острыми когтями за раму, подтянулся на передних ларах и ловко взгромоздился в форточный проём. Воробышек в безумном кульбите вывернулся и улетел, а кот сорвался и застрял между оконными рамами, распростёрся пришпиленной бабочкой и замер от неожиданности.
Никитка лежал на полу в опрокинувшейся сидячей коляске и видел последний захватывающий акт кошачьей охоты. Сколько так лежал Никита, он не знал: может, одну луну и одно солнце, а может, больше? В комнате было холодно. Мамки не было, уже не хотелось ни есть, ни пить, хотелось только спать. Сначала Никита протестовал и плакал, когда мамка привязывала его в коляске и уходила, но его никто не слышал, и он перестал сопротивляться, просто сидел или спал.
Разговаривать было не с кем, в комнате, скорее похожей на старую шкафную шкатулку, заваленную мусором, бутылками и пустыми консервными банками. Освещала её электрическая лампочка; матовая от пыли и тоскливо свисающая на длинной проводке, она горела постоянно, безжалостно пронзительным светом. В комнате находился старый продавленный диван с засаленным одеялом, стол и два стула. Мамка, когда была трезвая и не ругалась, отвязывала Никитку, разрешала ему поползать по грязному полу, ходить мальчик так и не научился. Тогда он играл с крышками от бутылок, старыми полиэтиленовыми пакетами и со своей старой молочной бутылочкой, самой лучшей своей игрушкой. Но чаще мамка была сердита, бросала ему хлебные корки, селёдочные хвосты, редко квашеную капусту. Никита бережно подбирал еду грязными ручонками, вылизывая пол. Никите было почти три года, но он об этом не знал, объяснялся плачем, жестами, редкими словами.
Малышу даже было спокойнее в одиночестве, тогда он смотрел в окно. Если коляска стояла удачно, то было хорошо видно макушки сосёнок, старый тополь с растрёпанным вороньим гнездом, луну и далёкие звёзды, солнце и ветер, бьющийся в стёкла, проносящийся мимо, приносящий облака и дожди. Ветер больше всего нравился Никитке, он шевелил, трепал, гнул деревья, тогда воронье гнездо сильно раскачивалось и Никитке казалось оно живым, схватившимся цепко за прочные ветки. Никитка так же хотел схватиться за край стола, дотянуться ручонками, развернуться в коляске, но не смог, только упал вместе с коляской, больно ударившись. Боль прошла быстро, а на полу лежать было удобнее.
Никита впервые видел этого рыжего, пушистого кота, он и не знал, что это кот, просто живое существо, которое тоже было не свободно. Мальчик разглядывал его, удивлялся длинному полосатому хвосту, мордочке с ушками и блестящими глазками. Кот интересовался мальчиком не из любопытства (он достаточно повидал мальчишек), а с меркантильными соображениями. Сначала он шевелился и пытался сам выкарабкаться, ничего не получалось, мешало толстое пузо, тогда кот стал звать мальчишку на помощь, мяукая всё громче и громче, а мальчик лежал, сонно щуря глаза и никак на это не реагировал. Коту оконный капкан порядком надоел. Стало совсем невмоготу, он истошно с подвыванием замяукал. Надежда Алексеевна, хозяйка кота, возвращалась из магазина и, увидев своего любимца распростёртого, придавленного в чужом окне, разволновалась. Она оставила на лавке сумку с продуктами и пошла в соседний подъезд вызволять «затворника».
На звонки и стуки никто не реагировал. На шум из другой квартиры вышла старушка-соседка и сказала, что пьянчужка жиличка дома бывает редко, а мальца сама она уже давно не видела, наверное, мать его в деревню отвезла. Надежда Алексеевна пошла к участковому, и он посоветовал не суетиться, а позвонить в пожарную часть: всего второй этаж, и проще не ломать дверь, а достать кота с улицы, приставив лестницу к окну.
Никитка, уже не видел того, что молодой пожарный, вынимая кота, заглянул в комнату и заметил, что в комнате кто-то есть. Никитка уже не слышал, как ломали дверной замок, как инспектор и врач, наскоро осмотрев его, понесли в машину.
В больнице, а потом в детском доме к Никитке прочно приклеилось ласковое и задорное прозвище – Воробышек!
