Антропология (от антропо- и -логия), совокупность дисциплин, изучающих человека, его физическую (биологическую) и психическую организацию, социальную деятельность и культуру.
Песнь первая.
Начало
Этот грустный рассказ можно было назвать пафосно: «Антропология звуков от зарождения до наших дней в среде людей». Прочую живность трогать не будем, так как и рычит, и мычит она вполне мирно, и звук для неё – это жизнь. Человек – живность иная. Он то бьётся в конвульсиях под ритмы биг-бита, то мучается под симфоническую музыку, а устав от всего, жаждет тишины. Антропология – наука наук. Она всё и всех раскладывает по полочкам. «Антропология звуков…» Но кому по силе такой труд? Великому литератору или великому музыканту? Вряд ли. Слишком большая задача. На решении такой задачи можно надорвать творческие силы и потерять репутацию. Большие люди уже создали библиотеку Всемирной литературы из 200 томов, и кто из не вошедших сказал им спасибо? Следовательно, название рассказа сократим до простого и непонятного: «Антропология музыки».
Я не литератор, хотя и пишу, и не музыкант, хотя и играю на гитаре, расчёске… Я антрополог, поэтому уронить своё лицо не могу, а уж тем более испортить репутацию. Все антропологи мира меня не знают, литераторы и музыканты тем более. Следовательно, с позиций людей знающих, ведающих и прочих «гениев», особенно антропологии, я свободен в своём творческом подходе и к музыке, и к литературе, и… к чему меня ни прислони.
Когда-то давно антропологи начали измерять черепа, причём всей живности подряд, и делить людей на основании своих измерений на умных и не умных. И такое началось! И никак не может остановиться… У обезьян черепа оказались прочнее и больше, чем у людей. Вывод напрашивался сам собой – значит, и мозгов в них было больше, но антропологи, как всегда, пошли своим путём. Так почему бы мне не подбросить дровишек в этот костёр, черкнув что-нибудь нетленное антропологическое и о музыке? Люди вряд ли поймут правильно, так как они, вообще мало что понимают правильно, а Господь может и простит мои антропологические грехи.
Незаменимое орудие раскопок в поиске черепов – экскаватор. Огромный железный ковш экскаватора сильно облегчает работу археологов, геологов и антропологов, обычно вооружённых большими совковыми лопатами. Впрочем, ими копают только не умные и не искушённые, жаждущие новых открытий. Умные и искушённые используют свои лопаты в основном как стойки для поддержания своих умных черепов, упираясь в них подбородками, завороженно глядя на работу экскаваторщика. Хотя, среди разношёрстных антропологов есть и такие, кто старательно разгребает грунт, вывороченный экскаватором на поверхность. Именно эти люди получили прозвище «гомо сапиенс». Как говорится, в семье не без урода.
Труд антропологов, несомненно, творческий и, как в любом творческом труде, огромную роль в нём играет интуиция. В любой экспедиции всегда есть человек с интуицией. Он чует дух приближающегося открытия и не боится его выпустить. В экспедиции, о которой я повествую, она была у Елены. Благодаря ей этот рассказ и увидел свет.
— Нашла, — вдруг заорала эта неугомонная блондинка.
Я, антрополог со старым, облысевший черепом, устремился к ней. Я давно искал повод для устремления к ней.
Елена держала в руках предмет, который, судя по её до посинения стиснутым на нём пальцах, стал предметом её обожания.
Дальнейшую ситуацию трудно будет поведать от первого лица, перехожу на взгляд со стороны и на себя, и на неё, и на музыку.
Антрополог крикнул: «Не раздави».
В своих руках она держала два хитроумно спаренных человеческих черепа. Скрепляли их две локтевые кости на уровне височных костей. Этот черепной ансамбль сохранился в прекрасном состоянии. Каким-то чудом его не разбил ковш экскаватора, не раздробили большие совковые лопаты. Вот что значит правильный ход истории и интуиция, умноженный на археологическое и антропологическое счастье.
Антрополог с трудом отодрал от рук уже влюблённой в свою находку Елены эти черепа и стал их внимательно рассматривать.
— Елена. Я поздравлю вас, — пафосно произнёс он. – Вы нашли черепа людей каменного века. Они тянут на диссертацию по антропологии. Я готов быть вашим научным руководителем.
— И я готова, — потупив очи, произнесла Елена.
Воодушевлённый согласием Елены антрополог продолжил.
— Только однажды я видел подобный ансамбль черепов. Это было на заре моего пионерского детства, когда я учился играть на пионерском барабане в пионерском лагере. Мама взяла меня с собой на Первую Всероссийскую инструментоведческую научную конференцию Союза композиторов. Она очень хотела, чтобы я стал композитором или хотя бы музыкантом. Именно там я увидел черепа, которые наполнили смыслом всю мою жизнь и указали мне правильный жизненный путь в мире бесконечной музыки и большой науки. Елена, я поздравлю вас. Вы нашли первые ударные инструменты каменного века. Вы нашли первый барабан. Люди каменного века, Леночка, не отличались красноречием и точно так же, как и мы сегодня, опасались краснобаев. Поэтому тех, кто говорил слишком много и складно, приносили в жертву и делали из их черепов барабаны, считая, что эти черепа лучше звучат. Наши далёкие предки били по ночам в эти черепа, отгоняя злых духов от своих пещер. Это были зачатки религии кроманьонцев. Это была первая великая музыка, рождённая из звуков природы. Звуков в этот благодатный период развития человечества было много, а слов ещё мало…
Антрополог задумался о чём-то своём и, вздохнув, продолжил.
— Эх, Леночка, было бы замечательно, если бы барабаны из этих черепов одолели сочинителей слов и краснобаев, оставив людям только музыку сфер, но, увы, краснобаи победили, и навык изготовления барабанов из черепов был утрачен. А вместе с утратой этого навыка расцвели, как цветы, краснобаи – политики, журналисты, священники, окончательно одолевшие молчунов. Во главе всех встал Чарльз Дарвин, и теперь человечество знает только его историю своего развития, и совсем не интересуется историей развития музыки.
Антрополог интуитивно почувствовал, что для пробуждения энтузиазма членов экспедиции нужен митинг. Он вскарабкался на гору земли, так долго хранившей свою тайну, как на трибуну, и высоко подняв два спаренных черепа, закричал: «Она нашла часть неизвестной ранее жизни. Главная ценность её находки не в том, что это черепа древних людей, возможно, даже, двух друзей. Главная ценность её находки в том, что она подтверждает наши устремления. Мы на правильном пути. Это знак свыше. Этот барабан, а именно барабан нашла Елена, задаст нам верный ритм к дальнейшей работе. Мы будем стучать в него и от звуков перейдём к правильным словам, от слов к смыслам и вновь вернёмся к музыке. Немного подумав, он закончил свою пламенную речь словами: «К музыке сердец».
— Может мы на него натянем кожу, — предложил кто-то из неумных.
— Кожу с живых людей на барабаны научились натягивать позднее. Первые барабаны и так прекрасно издавали живой звук.
Смеркалось.
С наступлением темноты антрополог пришёл в прекрасное расположение духа. То ли от согласия Елены, то ли от её находки и воспоминаний о своём детстве, но он стал необычайно разговорчив.
— Наши предки из каменного века знали толк в жизни, — обращался он одновременно к двум приятелям по антропологическому счастью: геологу и археологу. – Представьте себе пещеру, костерок, вокруг сидят разомлевшие от тепла и скинувшие с себя шкуры мамонтов женщины и мужчины. И все они слушают звуки зарождающегося джаза. Могучий кроманьонец лупит костью северного оленя по бедрам мамонта, подобно современному ксилофонисту, затем по черепам бывших вождей. Черепа бывших вождей стоят вертикально, теменной частью вверх, опираясь на носовые кости. Это не наши хрупкие черепушки, это настоящие крепкие черепа, защищавшие мозг от лишней информации, когтей хищников и каменных топоров современников. Звук резонирует по внутренним полостям черепов, радуя нового вождя и его ближайшее окружение. Под чистейший звук кости о кость все предаются радостным размышлениям о светлом будущем.
— Каменный век, — сладко потянувшись, произнёс геолог. – Черепа, кости и камни. Хороший товар, основное сырьё для эволюции человечества. Средства производства, так сказать. Каменные топоры, костяные ножи, каменные наконечники стрел и копий. Сколько бабла можно было бы отжать на этом товаре сегодня. Но чтобы люди каменного века сочиняли и слушали музыку… Тут ты явно врёшь.
— Не врёт, — поддержал антрополога археолог. – Это сущая правда. Человек и тогда был необыкновенно культурным существом, жившим при развитой экономике. Образ жизни кроманьонца был теснейшим образом связан с использованием костей, потому что костей вокруг было завались. Из костей мамонта строили дома и заборы. Из прочих делали мебель и орудия производства. Собственно, и дальше ничего в жизни и эволюции человека сильно не поменялось. Кости и камни заменил металл, затем к металлу добавилась пластмасса. Только совсем недавно, уже в нашем веке, в эволюцию человечества вмешалось виртуальное пространство. Но вместо движения вперёд оно устремило человечество назад, к динозаврам и ящерам. Увы, пока не понятно, куда нас это заведёт. Если в каменном веке лучшие кости собирали и складировали до лучших времён, в железном то же самое делали с железом, затем стали складировать всё подряд, и всё это можно было потрогать, то нынче складируют информацию. Это либо путь в никуда, либо отрыв от земли.
— Не забывайте, что мы ищем ответ именно на этот вопрос, — вставил своё веское слово антрополог.
— Нынче бивень мамонта стоит огромных денег, — невпопад произнёс геолог.
— Это один из плюсов наших профессий, — ответил ему археолог.
— Кости, а особенно черепа – это серьёзней денег, — заметил антрополог. – Ещё самые первые люди заметили, что черепа людей дают звук чище и звонче, чем черепа мамонтов, горных козлов, динозавров и прочей мелкой и крупной скотины. Уже тогда, в древние времена человек выделялся среди прочего животного мира своим пустозвонством. Если бы я был дарвинистом, то я бы начал убеждать вас в том, что именно звук, издаваемый черепами людей, служил переходом человека из одной эпохи в другую, от камня к железу и т.д. Я бы вам доказывал, что именно звуки музыки и танцы под неё воспитали в кроманьонце социальные качества, сделавшие из него нынешнего разумного человека. Но я не дарвинист. Я не хочу вести своё жизненное древо ни от обезьян, ни от прочей живности. Поэтому мы ищем не преемственность черепов и костей, мы ищем начало нашей человеческой жизни.
Всю ночь геолог, антрополог и археолог вели задушевный разговор о происхождении человека. Всю ночь их тянуло в палатку к неумным барышням, но тяга к знаниям была сильнее. Возможно, именно эта ночь была судьбоносной для всего человечества, а возможно, она нанесла человечеству невосполнимые потери. Всё-таки, дух человеческий должен что-то оплодотворять, а не просто парить в пространстве. Дух должен звучать.
— Надо обмыть находку Леночки, — неожиданно предложил антрополог.
— Её возьмём? – поинтересовался геолог.
— Её не возьмём, — категорично заявил антрополог. — Ей надо в профессию входить, следовательно, от черепов не отклоняться.
— Согласен, — резюмировал археолог, — чтобы извлекать пользу из мёртвых, живым приходится трудиться. Пусть трудится, вживается, так сказать, в мир мёртвых. Ну а мы идём в кабак к живым. Живой звук, живая музыка.
— Живые деньги, — уточнил геолог.
Песнь вторая.
Отдаление от глупости, а может, приближение к ней
«Плохие записи для современников – хороши для потомков», — однажды воскликнул бьющийся за светлое будущее в Государственной думе до 1917 года публицист В. В. Шульгин. Что он имел в виду? Несомненно, одно: черепа бьются между собой за светлое будущее не за страх, а за совесть. Каждый стареющий череп усматривает для молодой черепушки лучшую, отличную от своей жизнь и не может с этим смириться. Это байки, что старые черепа хотят счастья для молодых черепушек. Как же!
Геолог, антрополог и археолог жили в стране, в которой эта истина подтверждалась чуть ли ни в каждом текущем поколении черепов. Старые черепа в этой стране последовательно, век за веком разрушали всё созданное самими же, но в буйной молодости, чтобы молодым черепушкам после них было чем заняться. И молодые черепушки всё создавали заново, но начав стариться, опять всё разрушали. Похоже, что в мире не было другой такой страны, где бы старшее поколение так ненавидело младшее и наоборот, где бы темы «Отцов и детей», «Горя от ума», «Мёртвых душ», «Бесов» были столь актуальны и постоянно востребованы.
Во времена, в которые мой стареющий череп антрополога пишет этот рассказ, очередные старые черепа разрушили своё очередное общество, расчистив творческую дорогу молодым черепушкам.
Мир молодых черепушек звучал в интернет сетях и куда-то катился.
Господь, конечно, был доволен, всё материальное исчезало на глазах в чьих-то цепких руках, а виртуальное возносилось всё выше и выше. Падший ангел в качестве презента Господу отправил в небесную канцелярию песни, в которых пелось о текущем моменте:
«Как упоительны в России вечера!
Любовь, шампанское…»
и в утешение:
«Наверно всё от глупости,
Но ведь не все мы дураки…»
Вторая песенка заставила задуматься всю Небесную канцелярию.
Антрополог, археолог и геолог шли по тёмным улицам населённого пункта в какой-нибудь кабак на звуки влекущей их музыки. Среди разных музыкальных шумов, исходящих из открытых окон жителей, звуки из самого дальнего кабака звучали громче всех, а один шумок звучал громче остальных:
«Гуляй страна, ненаглядная моя Россия…»
Эти слова вместе с успокоительной мелодией подтверждали, что всё идёт по плану, что по-прежнему те, кто знают больше, обтрясают русских в налоговых полициях, на «стрелках», в кабаках. Многим умным казалось, что всё хорошее уже закончилось, но самые умные понимали, что там, где уже нет ни черта – масса возможностей. Эта была хорошая новость, так как из неё выходило, что скоро весь мир начнёт искать новую мелодию для своего существования.
В мировой оси координат осталась только одна страна, которая мелодию менять не хотела, чем вызывала гнев не только старых черепов, но и молодых черепушек даже внутри себя, а снаружи её перестали любить все.
Весь мир жил в хаосе и только эта загадочная страна шла прежним мелодичным путём.
Москва мелодию не меняла, она меняла только слова, в зависимости от того, куда надо было направлять «замкадышей» – в грамотное потребление или прямо в виртуальное пространство.
На питерский манер главенства денег, она пела:
«Москва, почём твои златые купола»….»,
А на московский, властный и могущественный:
«Москва, звонят колокола, Москва, ночные купола…»
Но, главное, мелодия… А она была прежней.
Питер пытался дотянуться до Москвы и перековать мечи на орала, но и мелодии, и слова всё время скатывались к «Чижику-Пыжику», «Яблочку на тарелочке» или сразу в криминал: «Лиговка, Лиговка родная, мы ещё с тобою попоём…», что не противоречило московской мелодии о звонящих куполах.
Остальные населённые пункты, сильно отставая в развитии от Москвы и Петербурга, увы, пели о том же.
Владимир хвалил свой централ, сибиряки пели все песни сразу и на всех языках. Только один город, Нижний Новгород, в конец измельчал и жалобно скулил: «Нижний Новгород – называется он…», что означало полное забвение стремления к светлому будущему и, как результат, резкий спад рождаемости. Проще говоря, и город, и область вымирали. Жители недоумевали, ибо разве этот скулёж про древний город сравним с прежними мелодиями и словами: «… девушек краше, чем в Сормове нашем…» или «Привет тебе, мой город Горький, моя любовь, моя судьба…».
И всматривались небесные чиновники в земные дела.
Песнь третья.
Вовлечение в музыку
Места для музыки и песен тоже разнятся. Одно дело слушать гармошку в деревне, давя комаров на завалинке, и совсем другое – шляться под музыку улиц, особенно больших и важных в понимании человечества. Например, идти по Арбату.
Бог однажды позволил одному небесному Ангелу представлять на земле тёмные силы и поднимать их популярность среди людей. Этот ангел начал создавать очаги своего влияния в людском мире. И он постарался на славу, создав улицы ярких реклам, шумных ресторанов, казино, немыслимой роскоши и громкой музыки. Весь мир пересекался этими очагами-магистралями тёмных сил: Бродвей, Арбат, Невский проспект, Крещатик, Пикадилли. Это были вотчины сил зла, но на этих улицах они быстро выдыхались, конкурируя друг с другом, рекламируя свою, альтернативную, жизнь реальным деревенским гармонистам.
Бог делал на этих мировых магистралях замеры падения нравов землян, он наблюдал, на какие подлости готовы пойти люди, чтобы удержаться на них, или, как они сами говорили, «на плаву». Это было искушением. Тех, кто искушение выдержал и не оподлился, что означало изгнание с улицы, Бог не оставлял без своего внимания и чем-нибудь одаривал. Например, раем.
Грядущий конец света многих изгнанных с мировых магистралей даже радовал. По углам шептались: «Уж лучше ужасный конец, чем ужас без конца». Всех осеняла длань лжи, серости и бесконечной пошлости. Серость плодилась невероятно быстро, поэтому всё вокруг становилось маленьким: маленькие премии, маленькие композиторы, маленькие поэты, маленькие критики, маленькие тусовочные министры, маленькая страна, вокруг которой большие партнёры…
Маленькая страна – это был первый вывод, который сделали геолог, антрополог и археолог, глядя на «большое издалека», а кабак в представлении россиянина – самая большая часть жизни. Хотя для антрополога с некоторого момента жизни, величину кабака затмила Родина и Леночка в ней. Он даже нашёл для них славную мелодию со словами:
Льёт за окошком дождь осенний,
В доме сижу одна.
Верю в тебя, моё спасенье,
Маленькая страна…
Песнь четвёртая.
Развлечение музыкой
Геолог, антрополог и археолог пришли в кабак. Зал был большой. Посредине зала, под потолком на растяжках висел плакат, на котором с двух сторон было написано: «WELCOME ВЗМОРЬЕ». Пока они пили, проникаясь атмосферой счастья, соседи сменились несколько раз.
Антрополог давно смирился с тем, что его судьба – безучастно наблюдать мир. Он просто регистрировал события: это поминки, это день рожденья, это второй день свадьбы, так как все пожилые, все орут «горько» и целуются, но невесты с женихом нет. Ближе к ночи дневные группы стали расходиться, оставляя по три-четыре человека, ещё не добравших своего счастья. Так шло движение жизни в звуках заданных тем.
Ровно в двенадцать часов ночи на сцену вышла разбитная бабёнка с пышными полуоткрытыми грудями и роскошными ягодицами, которые облегало красное платье. Платье облегало ягодицы так естественно, что создавалось впечатление об их самостоятельном существовании. Её зад вообще вызывал бурный восторг у всей публики. Раздались дружные аплодисменты. Бабёнка, упёршись руками в бока, запела по-французски и под аккордеон.
Аккордеон был тем инструментом, который больше всего мог растревожить души геолога, антрополога и археолога. Клавиши хорошего аккордеона всегда сделаны из костей. Аккордеон был хорош. Ночная жизнь била ключом. Всем хотелось бесконечно долго оставаться в этом состоянии радости и счастья. Отовсюду орали на бис: «Веруня, давай Марсельезу».
Веруня немного пококетничала и опять запела. Её голос звучал легко и свободно. Голос был чертовски красив и силён. Аккордеонист играл виртуозно. В его игру вплеталась «Варшавянка», «В землянке», «Очи чёрные» и даже «Вставай страна огромная, //Вставай на смертный бой».
Антрополог впервые почувствовал, что даже слова бывают полезны мелодии. Это стало его очередным открытием. Но заканчивается и счастье вместе с закрытием кабака.
Свежий воздух, тишина и тонкий провинциальный аромат, в котором ощущается запах цветов и долго не убираемого мусора, усилили благодушие геолога, антрополога и археолога. Городок освещала только луна. Городок был пуст. Городок спал. Они были наедине с созданным людьми творением. Это было чудом. Оказаться в рукотворном мире, покинутом на ночь его жителями – настоящее чудо.
Рядом с кабаком был рынок. Рядом с рынком администрация города и магазины. Культуру города отражала доска почётных граждан города, начинающаяся с портретов директоров местного завода и заканчивающаяся их замами. Доска была грязной, а портреты на ней давно выцвели до абсолютной белизны. Всё это венчалось памятником великому вождю пролетариата. Вождь стоял спиной к зданию администрации местной власти и лицом на большую дорогу. Именно так было принято ставить вождей на его Родине. Луна была почти единственным источником света в городке, поэтому жители предпочитали ночью спать.
Ноги несли антрополога, геолога и археолога на берег реки, озера, моря…
Песнь пятая.
Соитие мелодии и слов, приближение к музыке сердец
И вот, наконец, сосны, ели, белки, костры и безбрежные воды.
Геолог, антрополог и археолог знали три аккорда. Со своими тремя аккордами они неплохо вписались в палаточный городок маститых бардов. Сначала они побаивались стать навязчивыми авторами-исполнителями. Но призыв «Есть мнение» звучал всё чаще, пустых бутылок становилось всё больше, и они разошлись не на шутку. Геолог с песен перешёл на матерные частушки и пустился в пляс. После частушки:
Я свою любимую,
Да из могилы вырою,
Похлопаю, пошлёпаю,
Поставлю кверху попою…
барышни перешли на визг, а мужчины их ещё крепче обняли. И снова звучал призыв: «Есть мнение». И снова булькало в стаканы, и звучали тосты.
Антрополог, всё ещё пребывая в задумчивости от «Марсельезы» и обессиленный поиском смысла жизни, напевал старую, забытую песню о русской доле:
Сейчас по Нью-Йорку холодному,
А может быть, по Лондону,
А может, по Мюнхену бродит он,
Смоленский мальчишка Иван…
Войной от России отринутый,
Слоняется по миру он
И знает одно лишь о Родине,
Что Родина есть у него.
После него слово взял московский бард Валера. Он запел о своём:
Вспомни, как горят костры в лесах,
Ветер меж стволов свистит.
Брось, дружок, в огонь свою печаль,
О прошедшем не грусти.
Нам с тобою в мокрый лес идти,
Под осенние дожди,
Песни недопетые допеть
Или новые сложить…
Наступила всеобщая одухотворённость, когда всё нипочём, всё высоко, всё сказочно прекрасно. Все так искренни, что точно известно – всё получится. Иначе зачем костёр, зачем песни, зачем счастливые лица. Зачем музыка и любовь?
Антрополог не выдержал давления очередного счастья и сгрёб Валерку вместе с гитарой в охапку и заорал на вес лес: «Я люблю тебя Валерка». Заорал и Валерка: «Я люблю тебя и всех».
Гитара поскрипывала и попискивала. Антрополог не унимался: «Я тебя так люблю, так люблю…» Он посмотрел вокруг в поисках того, чем он мог бы доказать свою любовь. В ночи горел костёр.
— Валерка, я пойду и сяду в костёр.
— Не садись.
— Нет, я сяду в костёр, — со слезой в глазу бормотал антрополог, не выпуская из своих объятий друга.
Пошёл и сел.
Палаточный городок заметно ожил и пришёл в движение. Антрополога подхватили сильные женские руки как наиболее трезвые. В костре осталась традиционная сидушка туриста и часть штанов. Антрополог, повиснув на женских руках, был счастлив. Начался новый отсчёт. Начался прилив сил. Это был новый вдох. Начинался новый путь в высшие музыкальные сферы. Рядом шли геолог и археолог.
Песнь шестая.
Раздумья о музыке
Антрополог, археолог и геолог, вернувшись из путешествия по музыкальным храмам и притонам в свою палатку, вели непринуждённый разговор, как всегда, о вечном.
— Странно, — заметил антрополог, — в человеческом обществе принято говорить и национальных традициях, о национальных особенностях, о патриотизме и гуманизме, но почему-то никто не говорит о национальной дисциплине. А именно дисциплина делает из толпы народ, а из народа нацию.
— Я хочу вас спросить, — повышая голос, продолжал антрополог, — чему обязаны нации своим возникновением?
Геолог и археолог сделали вид, что задумались.
— Вот, — с видом победителя, как вбивают гвоздь в доску с одного раза, подвёл черту антрополог, — нации своему возникновению обязаны барабану. Именно барабан задаёт ритм дисциплине.
— Похоже, антрополог прав, — произнёс геолог, глядя на археолога, – я в ваших изысканиях не сильно силён, но даже я понимаю, что если бить суставной костью по черепушке, задавая ритм ещё живым черепушкам, то их можно настроить и на бой, и на труд.
— Вот, — обрадованно подхватил мысль антрополог, — всё шло хорошо, пока не появилась ударная установка со сборищем саботажников, назвавших себя вокально-инструментальным ансамблем. Это разнообразие раз и навсегда покончило с дисциплиной. Музыка превратилась в шабашку.
— Поэтому мы и роем землю, — вступил в разговор археолог, — чтобы найти ту грань, за которой антихрист-разрушитель перехватил инициативу по развитию человека у Бога.
— Хорошо сказал, — произнёс антрополог. — Нынче весь мир – сплошная шабашка, ничего не дающая ни уму, ни сердцу. Нет новых ритмов, некуда стремиться.
— Стремление к деньгам туманит мозг, замыливает глаз, отшибает слух, — с сарказмом заметил геолог. — Откуда в нашем мире может возникнуть новая музыка? Она кончилась во времена СССР. В СССР многое было прекрасно. Были пионеры как начало, как дети новой музыки.
Геолог запел: «Взвейтесь кострами синие ночи//Мы пионеры дети рабочих» и продолжил: — Были комсомольцы как молодость мира, как продолжение – музыка: «Любовь. Комсомол и Весна». Эх, всё было…
— Звонкие были черепушки, — произнёс антрополог, — и пионерский барабан – такая прелесть, но он не задал правильного ритма, не сделал нас свободными. Увы, где нет свободных людей, там нет и развития культуры, государства, музыки. Есть только заимствования. Окна в Европу, джинса, кока-кола. Поэтому я бы вернулся к барабанам из черепушек. Дух материализует себя в материи, и пока она живая – она спасается духом святым, а затем…
— Мудрёно, — перебил антрополога археолог, — спать пора, а то у нас скоро видения начнутся.
Антрополог вовсе не хотел упускать и нравоучительную инициативу и решил оставить в разговоре заключительную точку за собой.
— Я вас спрошу как ваш соплеменник и современник: есть ли у нас перспективы?
Не дожидаясь ответа, он продолжил.
— Нет, ибо мир заполонила не та музыка, которая ему нужна. Повсюду праздность, мусики-пусики. Детишек начинают втягивать в празднества с детского садика. Выпуск в детском садике – праздник. Переход из 4 класса в пятый – праздник. Выпуск из 9 класса – праздник. Выпуск из 11 класса – большой праздник. Праздники, праздники… Дети не понимают, что и зачем за них празднуют. Кому выгодно держать детство и молодость в состоянии вечного праздника? Старикам. Лишив молодёжь деятельности, заперев её в феликсологии, старики могут править ей, пока не сдохнут. Проблема в том, что вместе с ними сдохнет и страна. Но может быть, молодость опомнится благодаря музыке, Богу. Может быть…
Антрополог встал и вышел из палатки тихо, по-английски. Спать ему не хотелось. Он жаждал продолжать нравоучительные беседы.
Антрополог пошёл к неумным, к восходящим, хотя и со стороны мёртвых черепушек, в высшие сферы бытия – словом, к молодым антропологам. Молодёжь спала.
— А человечество? – произнёс антрополог, обращаясь к спящей Елене. – Кто его спасёт, если не мы. Давайте поразмышляем над судьбой человечества, над его отношением к себе самому. Если увидим хоть какой-то свет надежды на его спасение без нашей помощи, то уроним экскаватор на найденные нами черепушки, на скелеты и забудем всё как страшный сон. Не хочется пасть жертвой в чужой игре, так и не поняв ни сути игры, не тех, кто в неё играет.
Эти «музыкальные» черепа пролежали в земле миллионы лет. Они были неподвижны, статичны. И вот мы извлекли их наружу, и началось движение.
Леночка повернулась на другой бок.
— Леночка, — доверительно произнёс матёрый антрополог начинающему. – мы не должны ошибиться. Человечество делится на две части: одна видит жизнь как череду жертв, поражений, неприятностей, а другая, как череду побед.
— Я уже в курсе, — зевнув, прервала порыв просветительства Леночка. – Это оптимисты и пессимисты.
— Наше антропологическое счастье в том, что, имея дело с черепами и тех и других, мы можем найти ещё один путь, отличный от пути пессимистов и оптимистов, путь ещё одного черепа. Мы можем найти совершенно новый череп и стать первооткрывателями событий, связанных с ним. Леночка, черепа, найденные ранее на старых путях, часто выпускали сильный дух, в основном тлетворный. Например, террористический акт или война, или катастрофа. Этот дух сильно воздействовал на общество, как негативно, так и позитивно. Мы должны найти такой череп, который не надо будет загонять в форму. Новый череп надо будет бесконечно поддерживать новыми событиями, наполнять им уже имеющиеся символы. Это негативный дух лучше сразу загнать в какую-нибудь форму «заточения». В книгу, в музыку, в храм божий, в фильм. Загнать и положить на полку до лучших времён. Мы не знаем, какой дух мы выпускаем. Поэтому, Леночка, посерьёзней.
Леночка от той ахинеи, которую нёс лысый антрополог, окончательно проснулась и тихо, чтобы не разбудить подруг по несчастью раннего пробуждения, произнесла.
— Мои перспективы вы мне описали: кандидатская, затем докторская, — проявив ясность ума, произнесла Елена. – А ваши перспективы – это я, так как же мне не стараться. Ведь я вас давно люблю.
Какое-то время в палатке было тихо, но всё волшебное и возвышенное проходит, возвращая всех вновь к черепам, скелетам и разрозненным костям.
Антрополог не сказал Елене, что уже многое увидел в пустых глазницах найденных черепов. Он хотел убедиться в том, что это был не мираж, не помутнение его разума. Он думал, чем чёрт не шутит в наш век цифровизации. Может быть, цифровая обработка данных подтвердит увиденное мною. Он стал направлять исключительно как научный руководитель все действия Елены.
Елена прислонила свой смартфон сначала к одной пустой глазнице, затем к другой, запустив программу сканирования. Программа быстро исследовала самые дальние закоулки внутренностей черепушек. Они были испещрены вполне понятными буквами и цифрами, что сильно удивило обоих антропологов и вселило надежду, что для расшифровки никого не надо будет приглашать со стороны.
Елена включила программу перевода текстов. Процесс затянулся.
— Эх, Леночка, — произнёс антрополог. – У каждого времени свои трудности. Убивать туземцев, доказывая своё расовое превосходство, может быть даже труднее, чем в наши дни расшифровать древние письмена. А расшифровать надо. Нам надо получить ответ на вопрос, чем же всё-таки была вызвана столь быстрая эволюция человека. Я ещё застал бухгалтерские счёты и логарифмическую линейку, а ты уже и названий таких не ведаешь. Как возникли расы современного человека? Идёт ли эволюция человека в наше время и будет ли она продолжаться, или нам всем приходит каюк? А если эволюция всё же идёт, то в какую сторону.
На дисплее стал появляться понятный и логически связный текст. Антрополог обнял антрополога и горячо поцеловал.
Песнь седьмая.
Только музыка
Два антрополога прочитали на дисплее смартфона совсем непонятный им текст: «Во всём виновата музыка, религия и хор. У религий, придуманных человечеством, «избирательная память». Все религии хорошо помнят те исторические события, когда молитвы, произносимые их носителями, совпадали со счастливым исходом просящих. Это скромно называют чудом. Чудеса не только помнят, но и трезвонят о них во все колокола, показывая большую святость одной религии перед другой. И те же религии, разумеется, «забывают» о тех днях, когда, несмотря на горячие мольбы, исторические события оборачивались горестно, даже трагически. Но черепа выше всех религий. Они хранят истину».
Елена – открыв рот, антрополог – собранно и сосредоточенно считывали с экрана смартфона текст, периодически шевеля губами в попытках попасть в ритм написанного: «Вы читаете, значит, нашли. Мы хотели, чтобы нашли именно вы. Мы те, кто знает больше. Мы те, чьими глазами на вас смотрит Бог. Мы ушли с Земли, но оставили вам своё послание в этой, похожей на человека форме. Перед вами наша книга музыки сфер…»
В конце этого странного текста были ещё напутственные слова о телах, но ничего существенного к основному тексту они уже не добавляли. Это было небольшое предупреждение о том, что если материальный дух будет крепчать, а музыка сфер глохнуть, то он, дух этот, может начать шляться по всей вселенной и сбивать с пути духовного развития даже самые высокоразвитые сущности. Какая – даже самая высокодуховная – сущность устоит против какой-нибудь новой планетарной или даже вселенской технологии, бодрящей и веселящей её мелодией о «мусиках и пусиках»?
Дух Бога против разрушающего Духа Материи, но в то же время за её Созидающий Дух – это очень непросто. Поди разберись. Кому служить? Духогену или Техногену. Но это уже совсем другая история, которую и создают своими мозолистыми руками антропологи, геологи, археологи и маячившее за их спинами поколение неумных со своим авангардом в лице юной Интуиции.
Эпилог.
Середина XXI века.
Где-то в России.
Всё также душно и тошно всем живущим.
Прочитанное предстояло осмыслить. Антрополог с нежностью смотрел на Елену.
— Леночка, что ты знаешь о непорочном зачатии?
— Я и о порочном ещё ничего не знаю, — потупив очи, ответила Леночка.
— В основе непорочного зачатия, Ленуся, лежит зачатие идеи, а из неё осуществляется развитие судьбы. И жизнь, Леночка, прекращается со смертью идеи.
— Ааааа, — протянула Леночка.
— Мы только что совершили непорочное зачатие в собственных головах для наших тел. Тьфу, ты! — поправил сам себя антрополог. – В голове у человека, крайне редко, возникают собственные вопросы. У нынешнего человека они не возникают никогда. Поэтому у вопросов должен быть правильный источник. Мы с тобой прочитали краткий курс жизни наших предков, из которого должны вывести введение в нашу последующую жизнь. Это ведь не просто черепа, это книга судеб. Это новая Библия. Мы теперь и на Интернет должны взглянуть по-иному.
— Мне что-то и диссертацию писать расхотелось.
— Это ерунда. Так… для статуса и поддержания штанов. Напишем за неделю, но не об этом. Об этом, о главном, у нас теперь каждый день будет голова болеть. Книгу судеб придётся закопать обратно до лучших времён. Поставим над ней крест – Лемурийский, Арийский, Атлантический. Какие у нынешнего народа цивилизации на слуху, то и воткнём. Пусть народ ходит поклоняться, но не копать. Тела туристов на поверхности земли – лучшее средство сохранения артефактов в земле. А душ у туристов точно нет, чтобы задуматься над тем, что же они топчут.
Антрополога охватила безответная радость. Он хотя по-прежнему не знал больше того, кто знает больше, но он теперь знал больше всех прочих на земле. Он высунул голову из палатки и громко, как мальчишка, свистнул.
На свист сразу откликнулись геолог, археолог и экскаваторщик Василий. Они тоже давно хотели посмотреть, как обустроилась Елена в отдельной палатке.
— Итак, друзья мои, — радостно начал антрополог. — Мы с Еленой прочли главное письмо, выбитое суставными костями на костях этих прекрасных черепов. Оно заключается в том, что если люди ещё не готовы к принятию космического ритма, то пусть зароют их обратно. Но копали мы не зря. Я вам обещаю звания профессоров и учёные степени докторов наук. Я вам обещаю связи в научном, насквозь прогнившем, материальном мире. Но став докторами, вы поймете, что вам придётся попотеть. Об этом позже. Василий останется здесь и станет директором будущего музыкального музея и смотрителем за раскопками, которые мы немедленно сворачиваем, и всё найденное сравниваем с землёй, но напускаем тумана и туристов под предлогом обнаружения омолаживающей и исполняющей любые желания музыкальной святыни.
— Ты не темни, — прервал радость антрополога археолог. — Это всё про тактику. Человека туда, человека сюда…. Это всё о нашем эго. Ты давай о сути.
— Суть проста и страшна в своей простоте, — уже серьёзно произнёс антрополог. — Великий поэт сказал уже о том, что коридоры кончаются стенкой, а тоннели выводят на свет. Так вот, тоннельное мышление – есть стратегическое мышление. Человечество давно играет свою партию с теми, кто знает больше, не видя её завершения. Оно играет вслепую. В этом беда большинства из нас. Мы играем сами с собой, а не с теми, кто играет с нами. Поэтому мы проигрываем всегда, но со стороны может показаться, что проигрывают и играющие с нами. Нам иногда удаётся что-то стырить у них, усилиться, разбогатеть. Но побеждает всегда стратег, а не тактик. Сатана, иногда одолевает Бога, но в рамках тактических ходов, окружив его злобными пешками. Но основной ход всегда за Богом. Сатана – это ВИА, а Бог – это симфонический оркестр.
— Саксофоном по башке – и аминь! — резюмировал геолог.
— И так тоже, — согласился антрополог.
– У нас огромные перспективы стать на сторону Бога. Акт непорочного зачатия мы уже совершили. Я вас приглашаю…
Дальнейшая рукопись утеряна, но есть надежда, что не навсегда.
2024 г. от Р.Х.
Об авторе:
Сергей Анатольевич Минутин (г. Новосибирск)
Родился в 1961 году в Новосибирске. Русский писатель, прозаик. По профессии военный. Окончил Горьковское высшее военное училище тыла им. Маршала Советского Союза И. Х. Баграмяна (инженерный факультет) и Военную академию тыла и транспорта в г. Санкт-Петербурге (командный факультет). Служил в ВС СССР (России) в 1980-1985 годах.
Первая повесть «Даурия как отражение власти» была издана в 1996 году в нескольких номерах газеты «Нижегородский листок» и в литературно-художественном журнале «Нижний Новгород» № 12, 1997 год (в журнале повесть была опубликована под названием «Даурия – зеркало наше»). С 1996 года изданы книги «Скульптор и скульптуры», «Странник и Шалопай», «История города Заволжья», «Надеждин», «Вертикальная Россия», «Никто мне ничего не обещал» «В поисках высших истин», «Российское казачество» и др.
Член Российского союза профессиональных литераторов с 2013 года; член Российского союза писателей с 2015 года. Обладатель диплома финалиста и просветителя Международного конкурса «Есть только музыка одна» памяти Дмитрия Симонова (2021).
