Седьмая симфония Шостаковича
В полковом оркестре с самого рассвета
Мы готовились ко Дню Победы в мае.
Я сидел на месте третьего кларнета:
Шостакович. «Ленинградская». Седьмая.
В нотном стане ровный след пяти полозьев,
Хлебных крошек четвертинки и осьмушки.
Словно брошенные санки на морозе,
Вдоль дороги стыли паузы-горбушки,
Всё настойчивей звучала канонада,
Выли резкими сиренами тромбоны,
Барабанные зенитки Ленинграда
Не жалели музыкальные патроны.
Не «нашествие» мне виделось, а люди –
Сотни тысяч уходящих прямо в небо,
И фортиссимо валторновых орудий
Грохотало как возмездие за дедов,
За бомбежки, за предательства и голод,
За пожары и распятую Отчизну,
За разрушенный величественный город,
И глаза детей, прощающихся с жизнью.
Гром гремел, не доставало только молний,
Весь оркестр играл, как будто перед смертью…
Полстолетия прошло, а я всё помню,
Как за Питер свой сражался на кларнете.
Со времен солдатской службы оркестровка
Безнадежно затерялась – где, не знаю,
Но всегда, когда иду на Пискарёвку,
В голове звучит та самая – Седьмая.
Музыкант
Взгромоздясь на стул высокий,
Словно пушка на лафет,
Сеял звуки старый рокер
В полутемном арт-кафе.
Он, на «фендере» лабая
И коверкая слова,
Был похож на алабая
С гривой плюшевого льва.
Жёлт лицом от никотина
(Жалко денег ехать в Склиф),
Всё ж держал прямую спину,
Выводя эффектный риф.
Здесь канцоны не престижны,
Бах и Гендель – ни к чему.
Что там Гендель? Махавишну
Не известен никому.
Чередуя Гарри Мура
С «Кисс», «Металликой», «Дип Пёрпл»,
Он поглядывал понуро
На пустой раскрытый кофр.
Вдруг воспрянули зеваки:
«Мурку сбацай! И гоп-стоп!»,
Косяком пошли дензнаки
Под притопы и прихлоп…
Сет окончен, убран «фендер»,
Деньги сложены в суму.
Вслед глядел печально Гендель
Уходящему во тьму.
***
Какой восхитительный вечер
Мне случай вчера подарил!
И Бах обнимал мои плечи,
И голос с небес говорил
О славе Пречистой Марии,
О чуде явленья Христа,
И звуки сопрано парили
В пространстве ротонды-перста.
В двух девочках, в двух голубицах
Плескались вокал и орган,
И радость светилась на лицах,
И счастья шумел океан.
То белые розы мерцали,
То красными полнился зал,
И слушатели воспаряли,
И я вместе с ними взлетал
Над крышами бывшей столицы
В небесные сферы-слои.
Спасибо вам, милые птицы,
За крылья и слёзы мои!
Верди
На улице метель, метель, метель…
Какая там свиридовская нежность?!
Скорее достоевская кромешность,
И покидать не хочется постель.
Ненастье не считая за ЧП
(На то и март – худая крыша мира),
Ты в шубке и платке из кашемира
Идёшь навстречу колющей крупе,
В футляре за спиной виолончель,
В кармане – проездной и горсть «коровок».
До Мариинки десять остановок,
И можно покемарить под метель.
А снег идёт, и транспорт весь стоит,
(Опять за опозданье извиняться!).
Вчера «Дон Карлос» кончился в двенадцать,
А нынче «Травиата» предстоит,
А значит, только за полночь домой
Приедешь и отключишься в постели.
Детей уже не видела неделю,
Но обещали скоро выходной.
Служебный вход, стрелою в гардероб,
Оркестр уже раскладывает ноты.
Обидный стёб от первого фагота:
«Опять в дороге встретился сугроб?»
Настроились. Умолкли голоса,
Внимание на руки дирижёра,
И с первых тактов тихого минора
Ты снова улетаешь в небеса,
И нет уже на свете ничего –
Ни дома, ни усталости, ни смерти,
А только есть величественный Верди
И музыка прекрасная его.
***
Играем от счастья, играем на лицах,
И музыка глаз по морщинам струится –
Концерт для улыбки с душой.
У пульта – маэстро седой и прекрасный,
Над ним – ореол всепрощения ясный,
И зрителям всем хорошо.
Улыбка, как скрипка, гуляет в октавах,
Душа вводит темы то слева, то справа,
И всё о любви, о любви.
Влюблённой луны появляется ломтик,
Кораблик виднеется на горизонте,
И замер часов маховик.
И новый Тарас, на просвет золотистый,
Проникшись мелодией этой лучистой,
На землю сойдёт Кобзарём.
Он каждому выдаст волшебную лиру
Судьба улыбнётся спасённому миру,
И мы никогда не умрём.
Звонарь
Был то ли голос, то ли сдержанный мотив,
Что жизнь у лабуха безнравственна и стрёмна…
Он, не доехав до Москвы, сошел в Коломне,
И затерялся, никого не известив.
Бродя без цели по кофейням и дворам
И ощущая в сердце колкую ледышку,
Решил подняться, невзирая на одышку,
На колоколенку, в Богоявленский храм.
Крутая лестница закручена винтом,
Но с чисто русским «наплевать» он шел упрямо,
Дивясь той силе, что влекла к вершине храма,
А там внезапно задрожал сухим листом.
Вдали почудился священный Иордан,
Где лён небес напоминает складки плата,
Где всё, как в детстве, непонятно и крылато,
Где о Спасителе пророчил Иоанн…
Слетались ангелы на двор монастыря,
Колокола людей к вечерне созывали,
Идя на службу, братья тихо толковали:
«Никак, сам Отче ниспослал нам звонаря».
Об авторе:
Константин Вихляев (г. Санкт-Петербург)
Родился в 1954 году в Ленинграде. Писать начал поздно, в 60 лет. Член Российского Союза литераторов, участник ЛИТО «Пиитер». Автор шести поэтических сборников.
