Уже около месяца Роман практически не появляется на улице днём, а только с наступлением сумерек или ночью, блуждая во тьме в прямом и в переносном смысле. Он словно мчался по пустой трассе навстречу мгле, когда дни недели, время и дата незаметно превратились в бесчисленные дорожные столбы, что едва касаются периферического зрения, присутствуя и отсутствуя одновременно. Несмотря на достижения, амбиции, будучи в хорошей физической форме, он страдал от чёрной тоски, которая с каждым выдохом забирала его силы, лишая существование смысла — на этом свете можно обесценить всё, включая человеческую жизнь. К счастью для Романа, проблемы разрешились сами собой. Этой ночью он бродил по дощатой мостовой вдоль покосившихся, но не признанных аварийными официально бараков; мимо лающих дворняг; мимо пропахшей мочой и окурками круглосуточной забегаловки, где продавался алкоголь с наценкой, где у входа в заведение багровые от злости и хмеля мужики выясняли между собой отношения на повышенных тонах. Запах сырой земли и жухлой травы пьянили его под шелест опадающей листвы, как вдруг окровавленная рука схватила его за растрёпанные каштановые волосы! Спустя мгновение лунный свет промелькнул в серрейторном клинке Spyderco «Civilian» S-образной формы, что прошёл поперёк горла Романа, точно молния…
Скользящим поперечным движением пучок конских волос врезается в металлические жилы контрабаса, чей трепет разливается по эфам, рождая агонизирующий стон наступившей осени. Душа лишена необходимости куда-либо спешить — она проявляется медленно и так же медленно блекнет, игнорируя любые земные законы. Ничто, кроме смерти, не способно наградить нас истинным безразличием, которое испытал Роман перед потерей сознания, лёжа в грязи с перерезанным горлом, пока его дыхательные пути наполнялись то ли кровью, то ли чёрной желчью, издавая булькающий хрип.
Смычок впивается в голосовые связки контрабаса… Смерть наступает мгновенно только в эпицентре ядерного взрыва — в остальных случаях агония неизбежна. Если бы чёрная тоска не забирала у Романа жизненные силы, возможно, он бы боролся не только физиологически. Будучи неконфликтным человеком, Роман навряд ли мог заслужить столь жестокое умерщвление, которое на первый взгляд кажется беспричинным. Однако бывают ситуации, когда ради собственной жизни приходится забирать чужую…
Роман постоянно ждёт «Завтра» — ему невыносимо пребывать в «здесь и сейчас», но «Завтра» избегает его каждый день. «Завтра» — это призрак надежды; тусклый свет Луны в пыли чердака, что невозможно поймать руками. Фантом солнечных лучей, едва рассеивающий тьму и безысходность. Увы, в ожидании «Завтра» проблемы не разрешаются сами, а только успевают копиться, напоминая о себе приступами тревоги, панических атак и невыполненных обещаний, что выедают нутро. Наличие тревоги говорит о силах, что не успели исчерпаться; о борьбе утопленника в чьи планы не входила гибель в сточных водах тоски. Очень скоро нерешённые проблемы затянули Романа на илистое дно немой скорби.
Роман залез в долги. Однако не они послужили мотивом его убийства. С мёртвого человека брать нечего, поэтому после смерти кредит становится проблемой ближайших родственников:
— А страховка обязательна?
— Она увеличивает вероятность одобрения.
— Мы отказываемся.
— Хорошо, придётся отправить заявку повторно, — говорил Роман механическим голосом, сидя в офисе банка на должности обычного клерка.
— Внимательно изучив вашу кредитную историю, служба безопасности одобрила двести тысяч рублей на полгода со страховкой в двадцать тысяч рублей, что будет включена в тело кредита и распределена по аннуитетным платежам.
— Что ж поделать? Давайте со страховкой. Нам нужно похоронами заниматься, а не по банкам бегать — с печальным вздохом сказала женщина средних лет, ещё сильнее закутавшись в павловопосадский платок, пока её муж молча смотрел в пустоту с отсутствующим видом.
Горе горем, а план никто не отменял. Роман мог оформить им кредит без страховки, но его зарплата напрямую зависела от продаж банковских услуг, где страховка является одним из ключевых продуктов. Страховка распространяется только на тело кредита, но не распространяется на начисленные проценты. Смерть по причине ВИЧ-инфекции, опьянения алкоголем или наркотическими препаратами; от самоубийства или от тяжёлой болезни, что была выявлена ещё до оформления кредита, не является страховым случаем, в связи с чем долги превращаются в наследство.
Чёрный низ, белый верх или пиджак поверх рубашки — Роман был похож на пингвина, который должен быть одинаково услужливым с физлицами, предпринимателями, пьяными хамами и сумасшедшими. Даже в случае неизбежного отказа в его обязанности входили сбор данных, ознакомление с услугами банка и отправка заявки на рассмотрение службе безопасности. С кем только Роман ни виделся по долгу своей службы! Наивные дропы [1], учёные, проститутки, режиссёры, биполярщики в маниакальной фазе, бандиты, караулящие зашуганных и трясущихся клиентов банка, капитаны дальнего плавания, опустившиеся на дно преступные авторитеты, холодные судмедэксперты с тёмными кругами под глазами… Даже с подростком с бородой из ваты и паспортом, украденным у деда…
Со временем Роман научился не реагировать на провокации клиентов и не отвечать агрессией на агрессию. Он стал равнодушным и чёрствым к нуждам других, будто находился за стеклом, по другую сторону аквариума, где люди плавают в собственных проблемах, в собственном дерьме, словно декоративные рыбки.
Панические атаки и тремор всё чаще стали появляться в рабочее время. Он пытался их сдерживать, но этим только усугублял их — Роман то смущённо улыбался, источая глазами страх, то дёргал руками и ногами, сидя в офисном кресле, как бумажный паяц. Уже несколько месяцев он не закрывал план, работая за скудный оклад. В итоге ему предложили уволиться по собственному желанию, но всё же пообещали оставить хорошую рекомендацию.
Смычок перерезает горло Романа, вызывая бурлящее рычание, переходящее в жадные всхлипы умирающего лета и наступившей осени, едва задев сонную артерию и ярёмную вену, чья герметичность не нарушилась достаточно для быстрой кончины от воздушной эмболии. Затянутая агония… Гнев, страх и недоумение сменяются абсолютным безразличием под звуки стенающего контрабаса и шелеста опадающей листвы. К счастью для убийцы это преступление не попадёт в поле зрения правоохранительных органов…
Уставший взгляд Романа обесценивал на своём пути абсолютно всё: цивилизацию, научные открытия, культуру, государство, религию, социальные институты, не говоря о пресловутой морали. Мир внезапно обрушился до острия портновских булавок, пронзающих безразличный взор, способный различить только свет и мглу. Его силы иссякали ещё задолго до момента пробуждения, но заснуть вновь ему не удавалось. Стоит ли советовать идти записываться на приём к врачу человеку, который мочится в бутылки; который встаёт с постели лишь два раза в день, чтобы запихать в себя одинаково безвкусную еду и опорожнить кишечник? Лёжа немытым на грязных простынях, он ожидал наступления сна — наркотика, который наше заботливое правительство не успело запретить. Постепенно у Романа пропало либидо. Днями и ночами он лежал в постели, слушая бесполезные подкасты на фоне, мариновался в выделениях, что источало его тело, пока не закончится еда. Некогда здоровое и сбалансированное питание сменила вредная пища — готовая или полуготовая. Его лицо покрывалось прыщами; появлялись болезненные нарывы в паху и подмышками.
Друзья стали навещать Романа всё реже, не чувствуя инициативы к общению с его стороны. Их тоже можно понять — кому нужно возиться со взрослым человеком, не отвечающим на сообщения в мессенджере? Роман испытывал только тоску и раздражение. Он пребывал в пелене вязкого тумана: каждое движение давалось ему с трудом; каждое слово выходило из его уст с подступающей тошнотой, отрыгиваясь эхом в пустоту; каждая клеточка тела изнывала от отвращения, и все звуки отдавали тяжестью. Он желал смерти, но боялся агонии:
«Вот бы бросить эту оболочку, растворившись во тьме и пустоте… На куске гранита мелькают титры, а в зале включают свет. Зрители бросают мусор на пол, критикуя бесполезную драму; сетуют на потраченные зря время и деньги, пока хмурая уборщица оттирает липкое пятно газировки. Память о человеке тяжело, но стирается, подобно липкому пятну газировки. Память о человеке отражается в других бесконечными комбинациями калейдоскопа, где в роли цветного стекла выступают действия, чувства, события и следствия».
Роман не заметил, как начал привыкать к нищете, довольствуясь малым. Смартфон с разбитым экраном; протёртые между ног джинсы; рваные кеды «Vans», которые уже как месяц должны колыхаться на проводах; поеденные молью свитера; капающий смеситель в ванной и внушительный слой пригоревшего жира на кухонной плите…
В тёмном камерном зале при свете луны, что пробивается из стрельчатых окон, смычок скрипки впивается в запястье; серрейторный клинок S-образной формы из стали VG-10 режет струны виолончели под хруст пальцев, ломающихся о клавиши рояля; истошный вопль декламирует восьмой такт «Реквиема»:
Lacrimosa dies illa,
Полон слез тот день,
Qua resurget ex favilla
Когда восстанет из праха,
Judicandus homo reus.
Чтобы быть осужденным, человек.
Huic ergo parce, Deus,
Так пощади его, Боже,
Pie Jesu Domine,
Милостивый Господи Иисусе,
Dona eis requiem. Amen.
Даруй им покой. Аминь.
Внутри Романа плодились колонии ядовитого отвращения, чьи ферменты превращали его кровь в жёлто-зелёный гной, что лениво качало сердце, полное червей. В нём во всю бурлила меланхолия: его буквально рвало в ведро чёрной желчью с рычанием и надрывом голосовых связок, в совокупности с сокращением перистальтики и ретроградными волнами тонкой кишки, из него выжимался сероводородный смрад.
Роману осточертела прокуренная комната, полная мусора и заплесневелых объедков — жалость к себе сменила ненависть, которая дала ему силы встать и подойти к зеркалу. На часах было 03:33 ночи. Потрёпанный молодой мужчина смотрел сквозь тёмные круги вокруг пустых глаз; с неухоженной бородой и растрёпанными каштановыми волосами. Мышечная масса практически исчезла: «Смотрите-ка кто из Колымы вернулся!» — язвительно подумал Роман. Он хотел убежать от увиденного образа — без разницы куда. Роман вышел в прихожую за верхней одеждой, не заметив, что его отражение застыло в зеркале. Стоило Роману провернуть ключ в закрытой по ту сторону входной двери, как его некогда застывшее отражение начало бить зеркало изнутри косыми ударами, разрезая об осколки кулаки. Отражение – Roman – выползло из амальгамы, которая отделилась от стекла, оставшись неповреждённой. На отражении проявился длинный ритуальный балахон чёрного цвета с острым капюшоном. Roman покинул квартиру, оставив входную дверь открытой настежь…
Уже около месяца Роман практически не появляется на улице днём, а только с наступлением сумерек или ночью, блуждая во тьме в прямом и в переносном смысле. Он словно мчался по пустой трассе навстречу мгле, когда дни недели, время и дата незаметно превратились в бесчисленные дорожные столбы, что едва касаются периферического зрения, присутствуя и отсутствуя одновременно. Несмотря на достижения, амбиции, будучи в хорошей физической форме, он страдал от чёрной тоски, которая с каждым выдохом забирала его силы, лишая существование смысла — на этом свете можно обесценить абсолютно всё, включая человеческую жизнь. К счастью для Романа проблемы разрешились сами собой. Этой ночью он бродил по дощатой мостовой вдоль покосившихся, но не признанных аварийными официально, бараков; мимо лающих дворняг; мимо пропахшей мочой и окурками круглосуточной забегаловки, где продавался алкоголь с наценкой, где у входа в заведение багровые от злости и хмеля мужики выясняли между собой отношения на повышенных тонах. Запах сырой земли и жухлой травы пьянили его под шелест опадающей листвы, как вдруг окровавленная рука схватила его за растрёпанные каштановые волосы! Спустя мгновение лунный свет промелькнул в серрейторном клинке Spyderco «Civilian» S-образной формы, что прошёл поперёк горла Романа, точно молния…
Бесполезно говорить человеку о его жалости к себе, пока он её не проживёт; пока он её не осознает, вспыхнув отрезвляющей ненавистью — здоровая аутоодиумная [2] реакция. Любой душе необходимо окунуться в чёрный омут безразличия, признав свою уязвимость перед миром, перед самим собой. Мёд сладок и горек, подобно нашему бытию, где счастье и печаль всегда сменяемы. В одну и ту же реку невозможно войти дважды, как и остаться в ней навсегда — даже утопленники имеют свойство всплывать, следуя течению. Чёрная повязка меланхолии дарует беспристрастие Фемиды и свободу от тревоги, перезапуская восприятие.
На этом свете можно обесценить всё, включая человеческую жизнь, но нельзя обесценить время — это условная единица человеческого существования.
Лунный свет покрыл ртутью осеннюю грязь и опавшие мокрые листья. На последнем вздохе Роман пришёл в сознание, пока его душа отделялась от тела. Он умирал вместе с летом под вязкое и хриплое завывание контрабаса. Он умирал под концовку первой части «Moderato» сочинения №58 Азархина Родиона Михайловича, когда нота «Do» вознеслась до острия растянутой пружины и плавно ниспала, словно кудри поседевшей вдовы над могильной плитой супруга. Прежде чем окончательно испустить дух, Романа пробила судорога: Inter feces et urinam nascimur (Мы рождаемся между мочой и нечистотами — Аврелий Августин Иппонийский (с)) — in feces et urina morimur (мы умираем в моче и нечистотах Автор (с)). Тело Романа стало развеиваться густым дымом во тьме. Он смешался с голосами осени: с шелестом деревьев на ветру; со стуком моросящего дождя, бьющим опавшую листву; со стоном контрабаса…
Убив Романа, Roman даровал ему исцеление. Жизнь — это не только источник удовольствий и страданий, но и целый спектр чувств и опыта, по которым изголодался Roman, будучи по ту сторону бытия. Он тут же овладел чужой жизнью, дорожа каждым мгновением – никто не заметил подмены – пока год спустя его не зарезало собственное отражение точно таким же образом…
[1] Дроп – подставное лицо, на счет которого зачисляются похищенные средства.
[2] Одиум, от лат. Odium – ненависть, вражда.
Об авторе:
Богдан Геннадьевич Скаленко (г. Архангельск)
Родился в 1995 году.
О себе: «В свободное время я пишу стихи и прозу. К сожалению, мне сложно описать свою биографию, так как я не имею каких-либо наград, пусть лучше обо мне расскажет моё творчество. По моему мнению, ничто лучше, чем музыка, не передаёт человеческих чувств и так глубоко не воздействует на само состояние человека».
Финалист I сезона Международного литературного конкурса «Есть только музыка одна» памяти Дмитрия Симонова (2021).
