Не заморская песня, — русская,
Развернулась, заполнила дом,
Разнопевная, нежно-грустная,
Звонким выткана серебром.
Внучка с бабушкой, волос к волосу,
Пригрустнули в вечерней тиши,
Прикручинились на два голоса,
Распахнулись на две души
Про судьбину, про степь, про колечко,
О красавце, — лихом ямщике,
Льется песня, как чистая речка,
Как святая слеза по щеке.
Поднимаясь над миром высоко,
Зажигая небес фонари
Замирает далеко-далеко
На разводьях вечерней зори.
Я готов ее слушать и слушать,
Пить, как свежую майскую рань,
Только рвется все чаще мне в уши
Барабанно-визгливая дрянь.
Под надрыв музыкального рыка
Теле-радио тиражом
То певунчик исходится криком,
То певичка, — почти нагишом.
Или то же, без племени-роду,
Нацепив на кокошник платок,
Разухабистая псевдонародность,
На чужой так и лезет шесток.
Не сатрап я изменчивой моды,
Только думы мне спать не дают, —
Отчего, все бойчей с каждым годом,
На Руси не по-русски поют?
Отчего же язык наш певучий,
В русских селах, в домах поутих?
Допоется ли бабушка с внучкой
До кудрявых потомков моих?
***
Засентябрило. В ветках тополей
Холодный ветер лист последний ищет.
В такие дни тревожней и светлей
Живет душа, возвышенней и чище.
В траве – хрустальный иней поутру,
Все крепче жмется кот к горячей печи,
Горят, горят багрянцем на ветру
В саду рябин негаснущие свечи.
Выходит, значит, так тому и быть –
Вновь опоздал и не сумел дознаться,
Как у природы научиться жить
И увядать, и снова возрождаться.
***
Многое забылось, – только помню:
В детские безоблачные дни,
Пахли хлебом мамины ладони,
Гладящие волосы мои.
И потом по жизни, где бы ни был, –
Посреди воды или огня,
Мамины ладони пахли хлебом,
Заслоняя от беды меня.
Жизнь текла, зима сменялась летом,
Но, как и в былые времена,
Мама пахла молоком и хлебом,
Ангелом-хранителем была.
Все проходит, – остается это,
Через расстоянья и года,
Мама пахнет молоком и хлебом,
Как нетленный свет и доброта.
