Пофантазируем, что книгу Татьяны Яковлевны Трофимовой-Воронцовой взял в руки Михаил Михайлович Пришвин, открыл первую страницу и не удержался от восклицания: «Совсем как думаю и я, ведь самая близкая нашему телу природа – это природа животных, жизнь которых во многом мы можем понимать по себе. Я бы начал книгу о зоологии с домашних животных и от собаки удалялся бы к существам по себе не ощутимым».
Словно вняв этому совету классика, Татьяна Яковлевна начала свою книгу с главы, посвящённой собаке – «Собачье счастье, или Собачья исповедь». Прочитайте этот рассказ внимательно, и вы поймёте, даже не зная творчества М. Пришвина, что «дело преображения природы человеком виднее всего по домашним животным, особенно по собакам». Пришвин учит нас «не прямо смотреть на собаку, а по собаке видеть, насколько же сам (человек), изменяя природу собаки в лучшую сторону души человеческой, изменил свою собственную природу». Следуя его завету, автор ведёт свои рассказы о животных, птицах, растениях, насекомых и даже луне и воздушном шаре. Она как бы всё удаляется от замысла и становится всё ближе к ребёнку в понимании; как бы сама собой, шутя, начинает, а дальше её несёт, как воздушный шар, всё выше и выше под облака. И опять приходят на память слова Пришвина: «Автор должен представлять бывалое и понятное с точки зрения небывалого: и то, и другое должно сойтись в единство, как художественное произведение». В творчестве Трофимовой-Воронцовой совершается чудо: небывалое является как бывалое, родное, знакомое.
Моё личное мнение, о прочитанном в книге «Наш Мир — Загадка!!!», блуждает около себя: если произведение вызывает какие-то воспоминания и делается как бы взглядом на себя самого со стороны, то это произведение захватывает меня, и я не могу оторваться от книги и потом долго думаю о жизни, уясняя её в собственных переживаниях. Поэтому остановлюсь на рассказах, которые особенно мне запомнились и пронзили до сердечной боли: «Придорожная трава», «Тополиная участь», «Лунный свет».
Последняя строчка в рассказе «Придорожная трава» звучит так: «Я тоже всё помню…» Это о войне, о потере близких нам людей. Рассказ растрогал меня до слёз. В годы войны погибли два родных брата моей мамы, а на третьего пришло извещение: «Пропал без вести». Сама я родилась в 1941 году, так что лучшие годы детства пришлись на войну…
Не менее трогательным оказался рассказ «Тополиная участь». В нём есть такие строчки: «И рыбаки уважают нашу кору, изготавливают поплавки к рыбным снастям – «балбера».
«Какое интересное название!» – восклицает автор. Татьяне Яковлевне оно в новинку, а мне почти родное. Мой дед (по отцу) родом с Волги, где бурлаком тянул баржи по реке, а когда приехал купец из Сибири и позвал его на обработку тополиной коры, дед сколотил бригаду из друзей-бурлаков и они двинулись в Сибирь, в Нарымский край, в добровольную ссылку. Вот вам и человеческая участь через тополиную…
Третий рассказ «Лунный свет» тоже задел за живое. Он мог бы стать и названием всей книги Т.Я. Трофимовой-Воронцовой. Я ведь знаю, как писались эти рассказы и вся книга, в основном по ночам, при свете луны. Автор частенько рассказывала мне об этом. И я, наслушавшись, начинала видеть, как мучается она над строчками, как ищет подходящее слово. Вот вроде бы наметился детский рассказ, но когда прибавила социальный план, то ощутила, что рассказ перестал быть детским, а как взрослый нуждается в глубокой разработке. Татьяна Яковлевна знает, что рассказ может понравиться содержанием и тем, что в нём не только лица, но и характеры.
Вот, к примеру, говорят: «Птицы глупые и ничего не понимают». Но ведь это грубейшая ошибка. Птицы помнят наше добро и зло. Обратимся снова к Пришвину. У него есть рассказ о грачах, в нём описана сцена расстрела десяти молодых грачей. Птицы запомнили эту страшную беду так крепко, что там, куда они улетели на зиму, всё время держали её в памяти до весны и, когда вернулись на родину, поселились в другом месте.
И как же приятно читать в книге Т.Я. Трофимовой-Воронцовой такие слова: «Люди в Сибири добрые, гнёзда наши не разрушают, видимо, любят нас – вон какой бассейн для нас соорудили! Правда, люди думают, что мы (ласточки, это о них идёт речь) им дождь предсказываем…» Я раньше тоже так думала, а теперь узнаю: «…так нет же, мошкара перед дождём низко летает, а мы эту мошкару до чего же любим! Вот и летаем низко».
Спасибо автору за полезное разъяснение, и таких поправок в нашем сознании книга сделала немало.
Никаких особых приёмов для описания обитателей природы автор не применяет, но читать книгу интересно. Почему? По-моему, потому, что тема книги не специально о животных, растениях и так далее, а о «том, что все они являются иллюстрацией отношения человека к природе».
Мы любим то прекрасное, что было у нас в нашем детстве. Автор книги родом из деревни. Она, как никто другой, близка к природе. И эту нашу прелесть – детские воспоминания пытается воплотить в искусстве. Она хорошо понимает, что ни в коем случае «нельзя расставаться с детскими рассказами ради рассуждений». Игра – это есть допускаемая ложь «будто правда». Этой игрой и наполнена основная жизнь ребёнка. И это же детское «будто» сохраняется и у нашего автора и переходит в большую сознательную игру, называемую искусством.
Ведь недаром как-то в своих дневниках сетовал М. Пришвин: «…от занимательных рассказов о чудесах мира остались только «охотничьи рассказы», в которых рассказчику дозволяется врать. Но пришли времена серьёзные. Врать стало нигде нельзя – рассказ лишился занимательности и стал интересен только специалистам».
Т.Я. Трофимова-Воронцова делает попытку вернуть нам занимательность рассказов. И, на мой взгляд, попытку очень удачную. Я думаю, её одобрили бы в этом плане и наши классики.
Татьяна Яковлевна – сердечный автор, как в устной беседе, так и в печатном слове. Своего рода испытанием для её таланта может служить маленькая вещица годная в детскую хрестоматию – её рассказ «Комарик Вася». А вся её книга рассчитана на детского и взрослого человека.
Взрослые – почерпнут из неё много новой информации и, как я уже говорила, уточнят свои знания, расширят кругозор.
Дети же, живущие преимущественно чувствами, будут добрее относиться к природе, любить и жалеть её, ведь запас жалости в нашей душе весьма ограничен. И пусть, как пишет наш дорогой автор, птички по-прежнему думают, что раз мы рядом, значит, на одной жилплощади, значит, хороши между собою. Нам скамеечки, а птичкам – телеграфная проволока…
Автор, конечно, догадывается, что о ценности написанного убеждаешься через читателя.
Поэтому, начав своё эссе с обращения к Михаилу Михайловичу Пришвину, хочу дать ему и заключительное, авторитетное слово: «Закончив писать, я почему-то лишаюсь способности судить о написанном, и жду читателя-судью или друга. Я жду его совершенно также, как пассажир в вагоне на лавочке ждёт кого-нибудь, чтобы высказать, выложить перед ним всё, что лежит у него на душе. Я хотел бы так писать, чтобы вывод читателем был обратный: так ещё не бывало. Современность рождается в том месте жизни нашей, где небывалое. Имя писателя растёт, когда вещи его растут и поднимают имя над собой. Чтобы хорошо писать, надо подальше от себя отложить материалы. Не видя материалов, легче подниматься на высоту, откуда их видно все сразу. Хорошо писать иногда для себя без всякой оглядки на печать… Что же нужно делать, чтобы книга была живой и завлекала нас на чтение? У Л.Н. Толстого на этот вопрос есть где-то ответ: «Автор должен заблудиться и сам найти себе выход».
Людмила Николаевна Тоньшева
