Приказ блокировать населенный пункт, занятый фашистами, поступил уже глубокой ночью. Сержант Чаплыгин потер вконец озябшие руки и потянулся за побелевшим от колючего снега, автоматом. Мороз крепчал, да еще, как на грех, ветер разыгрался и, казалось, стоит только шагнуть в эту круговерть и не то, что воевать, дышать не сможешь. Повидать нагретое в окопе место совсем не хотелось, рядом кто-то из товарищей заворчал насчет хорошего хозяина, собаки и непогоды. Но приказ есть приказ, да и многие поговорки на войне, правильные в мирное время, теряют свой смысл.
Шли молча, поеживаясь от порывов пронизывающего ледяного ветра. Порой даже скрипа снега под ногами не было слышно, Белая пелена скрыла и окраины Сталинграда, находящиеся совсем не далеко, не говоря уже о небольшой грунте солдат, шедших к этому злополучному «населенному пункту». Шли почти вслепую...
«А фрицы-то, поди, сейчас в теплых блиндажах кофеек попивают, — со злостью подумал Михаил, - а то и вообще дрыхнут гады, воевать-то по расписанию приучены»,
Пулемет резанул неожиданно и даже, как будто совсем рядом, почти в упор. Ответили наши автоматы. «Не спят все же, собаки, - мелькнуло в голове, и почти сразу же острая боль в плече толкнула на снег.
Стало жарко. Сильно зажгло правое плечо, и по телу медленно засочились струйки горячей крови: «Задели! И выстрелить-то даже не успел». Автомат лежал совсем рядом, но ни о какой стрельбе не могло быть и речи, хотя пулеметный огонь фашистов несколько успокоился. Правая часть тела как будто отнялась. Иногда казалось, что уходит сознание.
Тишина наступила так же -неожиданно, как и бой. Даже ветер вроде бы поутих. Только вот легче от этого не стало, скорее наоборот. Набухшая от крови шинель стала замерзать, как впрочем, и тело, неподвижное и обессилевшее от большой потери крови. Попытался позвать кого-нибудь из товарищей, но в ответ вновь заработал немецкий пулемет. И сразу же за спиной раздались автоматные очереди, такие знакомые и такие родные.
«Прикрывают ребята, - с надеждой подумал Михаил» и опять на него навалилось какое-то тягучее забытье. Правда, сознания не потерял, просто наступило состояние безразличия к своей жизни: «Видно судьба такая, не погибну, так замерзну, не подпустят ведь ребят».
И вновь тишина. Время, кажется, остановилось, и кровь от мороза и безысходности стала застывать в жилах. Светает…
Стало вдруг вновь тепло, и мысли унеслись куда-то вдаль, в прошлое. Видятся сержанту проводы его в Красную Армию. 1939 год. Ему только стукнуло двадцать. С котомкой за плечами уходит он в еще неведомый военный мир. Два года службы в Забайкальском военном округе сделали из мальчишки настоящего солдата. В мае 1941 года, когда их часть перебросили подо Львов, подумывал уже о том, чем заняться после службы, какую профессию выбрать. Задумывался...
О возможности начала войны с Германией в части говорили много, но что начнется эта война так неожиданно, Михаил предположить не мог. Буквально через несколько дней после 22 июня на их часть обрушилась вся мощь фашистской армии. Но самое страшное, что противостоять этой мощи было нечем. Бывало, за несколько дней гибли целые дивизии. Не было боеприпасов, винтовка одна на десяток солдат...
Слезы выступали на глазах, когда оставляли село за селом, город за городом, когда вслед смотрели умоляюще женщины и дети, когда сыпались обвинения: «Что же вы, защитнички, уходите, на кого нас-то, беззащитных, оставляете?» Стыдно было до ужаса...
А потом наступила первая военная зима. Сколько ребят сгинуло не под огнем врага, а из-за болезней, из-за невыносимого холода, когда некуда было приткнуться погреться, когда зимой из сапог торчали обмороженные пальцы ног, и нельзя было разжечь костер, иначе навлечешь шквальный огонь врага. Умирали молча совсем молоденькие мальчишки, порой даже пороха не понюхавшие. Умирали молча, только потому, что не было сил даже застонать.
И xopoнить то негде было, просто зарывали в снег. Не успевали тогда похоронные команды, слишком много было мертвых. Поначалу сердце разрывалось, когда погибал товарищ, с которым еще недавно - вместе грелся в окопе, а потом наступало временами даже остервенение, злость на эту проклятую войну, наступало безразличие даже к своей жизни. Однако привыкнуть к гибели товарищей сержант Чаплыгин так и не смог.
Бывали, моменты, когда хотелось бросить автомат и убежать, куда глаза гладят, чтобы не видеть все ужасы этой страшной войны. Хотелось, но не так был воспитан Михаил. И вновь бой, кровь, стрельба, взрывы, смерти...
Опять холодно... Тишина... «Почему такая черная рука? – подумал сержант и попытался пошевелить пальцами, - не получается, чтоб её». Постепенно пригляделся. Запекшаяся на руке кровь от мороза почернела. Шинель уже не парила, а стала похожей на костяной панцирь.
«Сколько же времени прошло после ранения?». Этот вопрос задал как бы кто-то посторонний, до сего времени стоявший рядом - час? Два? Три?».
Сознание постепенно прояснялось. «Светает! Значит, пролежал всю ночь! Так ведь по всем приметам замерзнуть уже пора». Сержант ущипнул себя. «Больно. Живой, значит! Неужели?».
Радом опять застучали пулеметы. И вдруг такое родное: «Ура-а-а-а!». «Наши!» - и мысли вновь унеслись куда-то далеко, далеко.
Когда открыл глаза от непонятной тряски, единственное, что различил - маленькую красную звездочку и чье-то расплывчатое лицо, и еще голос: «Молодец земляк, живой!».
Уже в госпитале сержант Чаплыгин узнал, что всю ночь пытались отбить его товарищи и лишь к утру, когда подошло подкрепление, сумели это сделать. Многие удивлялись, как смог он в такой мороз, практически недвижимый, выжить.
Смог! Только вот и без этого подорванный организм сильно сдал. Несколько месяцев провалялся в госпитале Михаил, и военная комиссия комиссовала его из армии подчистую. Обидно было. Ведь в том же госпитале он узнал, что фашистское кольцо под Сталинградом прорвано и наши войска перешли в наступление.
Домой ехал с двояким чувством. С одной стороны было обидно, что перенес все ужасы отступления, а вот наступать на фашистских гадов не пришлось, не придется задавить эту гадину на ее же земле, а с другой, было приятно осознавать, что возвращаешься живой, хоть и здоровье не ахти.
Не знал до службы сержант Чаплыгин, что существует в Колывакском районе село Соколово, но судьба привела его именно сюда. Обжился здесь немного и девушку нашел хорошую. Дом справили, а потом и дети пошли. Четверо их у Михаила Тихоновича Чаплыгина. Трое сыновей и дочь.
О войне Михаил Тихонович вспоминает неохотно. Слишком много страданий вынес он оттуда. И все же одна его фраза сильно запала мне в душу: «О войне вспоминать мне трудно, очень много горя принесла она, но и забывать о ней нельзя. Иначе опять придет к нам смерть. Новое поколение должно знать все об этом ужасе, все до мельчайших подробностей, без прикрас».
Вряд ли найдутся слова, чтобы возразить старому солдату. Да, не всю войну он провел на фронте, но вынес самое страшное - отступление, и вынес это не где-то в штабных блиндажах, а в холодных, пронизанных ветром и свинцом окопах. И никто не сможет его сейчас упрекнуть в чем-то. Сержант Чаплыгин до конца отдал долг своей Родине.
И справедливы его слова о том, что о войне надо рассказывать без прикрас. Там не может быть ничего прекрасного, даже подвигов. Они продиктованы, прежде всего, болью и кровью товарищей, соотечественников.
Козловский, О. Последний бой сержанта Чаплыгина // Трудовая правда. – 1991. – 9 мая. – С.4.
