II. Движущие силы колонизации.

Казаки Ермака проложили дорогу на сибирский простор наиболее энергичным и предприимчивым представителям русского народа. Трудовой люд увидел за «Камнем» возможность избавиться от гнета и нужды и поспешил этой возможностью воспользоваться.

            Начало освоения русскими людьми Сибири пришлось на конец XVI в. не случайно. До XVI века особо ценную пушнину Русскому государству в основном давали печорские и пермские земли, но к середине столетия они заметно  «испромышлялись». Увеличился спрос на дорогие меха, особенно за границей. Поэтому Сибирь с её неисчислимыми  пушными богатствами  стала привлекать к себе особое внимание. «Соболиные места» интересовали, прежде всего,  людей  «торговых и промышленных».  Но кровно  заинтересованным в сибирской «мягкой рухляди» (так на Руси называли меха)  было и крепнувшее хозяйство.  Его расходы увеличивались вместе с возрастанием его мощи, но новые источники казны отыскивались с трудом.

Природно-географические условия  «проведанных» Ермаком мест позволяли закрепиться в Сибири надёжно – построить города с постоянным  населением, завести  для него пашню и т.д.  И   правители России, так же как и низы, не могли не использовать открывшиеся им после похода Ермака возможности для продвижения в Зауралье.

            Состав первых переселенцев был, поэтому,  довольно пёстрым. Кроме промышленных людей, добровольно, «своею  охотою отправлявшихся  «за Камень», в Сибирь по царскому указу  шли  служилые люди – казаки, стрельцы, пушкари. Они длительное время составляли  на «сибирской украйне», как и на многих других окраинных землях России XVI-XVII-веков большинство постоянного русского населения.

            По «государеву указу» в сибирские города уже с конца XYIв. вместе со служилыми людьми переводились «пашенные крестьяне».   А  чтобы  начинать  им  на  новом  месте  важное  дело  сподручней  было,  давался  наказ:  «… чтоб  у  каждого  было  по  три  мерина  добрых,  да  по  две  козы,  да  по  три  свиньи,  да  по  пяти  овец,  да  по  два  гуся,  да  по  пятеру  куров,  да  по  двое  утят,  на  год  хлеба,  да  соха  со  всем  для  пашни,  да  телега,  да  сани  и  всякая  житейская  рухлядь».   И  сверх  перечисленного  на  каждую  семью  переселенцев  выдавалось  ещё  по  25  рублей    деньгами.  Своим трудом они должны  были помочь обеспечению «новой государевой вотчины» продовольствием.  Стали  распахиваться  и  засеваться  первые  пашни.   Для  крестьян  же,   чтобы  они  крепче  встали  на  ноги,  были  сделаны  послабления – оброки  на  них  налагались  малые.  На  вольное  житье  уходили  крестьяне,  казаки,  да  и  просто  гулящие  люди.  Поток   нарастал,  переваливал  через  Камень  и  растекался  дальше  и  дальше.  Отправлялись и казённые ремесленники – прежде всего кузнецы. Параллельно (или одновременно) с задачей освоения    Сибири  царское правительство избавлялось от всякого рода беспокойного, ненадёжного в политическом  отношении люда.  В сибирские города стали охотно ссылать («в службу», «в посад», «в пашню») уголовных преступников, участников народных восстаний  и др.

            Крестьяне обычно переселялись не сразу на большие расстояния,  а двигались на новые земли как бы поэтапно: вначале оседали в ближайшей местности, обживали её, затем отправлялись (не все) осваивать  новые районы и так далее.

            Русские переселенцы оседали на жительство в построенных первопроходцами «городах» и «острогах».  Это были небольшие, разбросанные на большом расстоянии друг от друга укрепленные селения,  которые постепенно разрастались и преображались.  Из них со временем   отпочковывались новые населенные пункты, временные и постоянные.

Стук топора – это первое, чем возвещал русский человек о своём поселении в любом уголке Сибири, а свежий бревенчатый сруб на берегу пустынной реки наглядно и неоспоримо свидетельствовал о начале нового этапа освоения этих земель.  Первые русские переселенцы оседали в Сибири,  прежде всего по берегам  её главных рек.  Реки служили главными и единственными дорогами, давали  важнейший источник существования – рыбу. Рыба всегда занимала важное место в питании русского человека, а в Сибири из-за «бесхлебья» она нередко круглый год являлась его основной пищей, приречные земли обычно более всего подходили и для хлебопашества, и для скотоводства.

            Голод был постоянным спутником первых русских переселенцев. От него страдали и гибли, начиная с «Ермакова взятья», и в таёжных дебрях, и в местах, вполне пригодных для хлебопашества и скотоводства. Едва тлевшие очаги земледелия коренных обитателей Сибири не могли прокормить и сотой доли оказавшихся за Уралом русских людей. Им приходилось рассчитывать только на себя.

            При первой же возможности большинство переселенцев стремились в Сибири восстановить привычную для коренных русских областей хлебо - мучную  основу питания.  Собирательство, охота и рыбная ловля рассматривались при этом как лишь подспорье в продовольственном обеспечении. В отсутствии хлеба видели причину серьёзных заболеваний.

Томский воевода в 1636 году писал в  Москву, что вследствие  неурожая «служилые люди и пахотные крестьяне от великие от хлебные скудости…помирают голодною смертью, и многие едят траву борщ и кандык корень копают и едят, и от трав, и  от  коренья без хлеба оцынжали».

В Москве понимали,  что без обеспечения переселенцев хлебом невозможно их закрепление в Сибири.  Эту проблему  могла решить лишь крестьянская колонизация края. Первоначально для создания сибирской пашни правительство просто переводило «на вечное житьё» в  «новую государеву вотчину» крестьян из европейской части страны (из Поморья,  Приуралья, Среднего Поволжья).  Первые сведения о таких переводах относятся к 90-м годам  XYIв.  и сообщают о водворении нескольких десятков  крестьянских семей под Тюменью, Пелышом, Верхотурьем и Туринским.  В дальнейшем такие способы формирования земледельческого населения сохранили своё значение лишь для наиболее отдалённых районов Сибири.  Там на плечи крестьян – «сведенцев» ещё долго ложилась основная тяжесть по устройству «государевой пашни».

            Для остальной территории широко применялся другой путь – вербовка для переселения в Сибирь добровольцев.  Их набирали в северорусских уездах и предоставляли от  казны немалую «подмогу» и льготы.  Примерно с середины XYII века по мере усиления переселенческого потока за Урал всё чаще производили  набор в крестьяне из «вольных гулящих людей» уже в самой Сибири.  Это было одним из путей использования правительством   вольно-народной колонизации и обычно наблюдалось   в   уже предварительно  освоенных с помощью принудительного переселения районах.  Вольные переселенцы, став «государевыми крестьянами» завершали  сельскохозяйственное  освоение этих земель.

            «Подмога»,  налоговые послабления,  ссуда – всё это давалось в XVII веке не зря.  Тяжело давался  русскому  человеку  первый сибирский  хлеб.

Нелегко было добираться через «непроходимые  дебри»  до  новых  «пахотных  угодий».  Крестьянские  семьи  по  пути в  Сибирь терпели  большие лишения,  дети нередко  умирали в дороге, природные условия в «дальней государевой вотчине» оказались непривычными.  Посевы  то  затоплялись,  то  вымерзали,  высыхали и гибли.  Природа  наносила  жестокие удары  только что начинающему  складываться  хозяйству.

Незнакомая земля требовала времени, больших трудовых усилий, воли к преодолению возникающих преград, сметки и находчивости. И все  эти качества переселенцы Сибири проявили воочию.

            В XYII веке хлебопашеством  занимались все группы сибирского населения крестьян как главным своим делом;  посадские, служилые и церковники – как побочным. Прочие слои доставляли земледелию дополнительную рабочую силу.  Но  XYII в. крестьяне среди земледельцев преобладали далеко не везде.  В отдалённых местах главной фигурой  среди земледельцев  долгое время оставался служилый человек.  Примечательно, что в XYIII столетии много представителей  крестьянского земледельческого населения  Сибири  (особенно служивого)  было официально записано в крестьянское  сословие.

МУК  «Искитимская  ЦБС»

Ведущий библиотекарь Улыбинской сельской  библиотеки  Шабалина  О.Ф.